ДЕМОГРАФИЧЕСКОЕ БУДУЩЕЕ РОССИИ И МИГРАЦИОННЫЕ ПРОЦЕССЫ
Начало 1990-х гг. знаменуется наступлением в России периода длительной депо¬пуляции, охватившей почти все ее субъекты. Явление это отнюдь не новое. Еще на стыке XIX и XX вв., например, Франция находилась в полосе затяжной депопуляции. В XX в. с естественной убылью населения столкнулись многие страны. В режиме де¬популяции живут Германия, Италия, Болгария, Венгрия, Чехия, Швеция и целый ряд других государств. Россия просто оказалась аутсайдером в кругу европейских стран, а ее общество — не готовым к восприятию такой направленности демографической динамики. Из приведенных в таблице 1 данных видно, что депопуляция в России де¬терминируется обоими компонентами воспроизводства населения — рождаемостью и смертностью. Другими словами, она происходит под двойным давлением, что отли¬чает Россию от западноевропейских стран.
Прежде всего, в России наиболее низкие среди европейских стран показатели рождаемости, причем сейчас их уровень существенно ниже, чем в предшествующие десятилетия. За последнюю треть XX в. в России резко ухудшился режим воспроизводства населения, сократился суммарный коэффициент рождаемости. В 1970-е гг. каждая женщина репродуктивного возраста в среднем рожала 1,97 ре¬бенка, в 1980-е гг. даже 2,04. что было близко к простому воспроизводству населе¬ния. Но в 1991 г. этот показатель сократился до 1.73, а в 2000 г. — до 1,21. В последние годы рождаемость несколько возросла, но все равно составляет менее 60-65 % от уровня, обеспечивающего простое замещение поколений.
В настоящее время Россия по уровню рождаемости находится в группе экономиче¬ски развитых стран (таких как Италия. Испания, Греция, Германия, Чехия), у которых суммарный коэффициент рождаемости устойчиво составляет 1,2-1,3. Среднеевропей¬ский показатель во второй половине 1990-х гг. составлял 1,4, тогда как в России — 1,3. В Европе лишь в Албании наблюдалось расширенное воспроизводство населения. Следовательно, в 1990-е гг. перспективы воспроизводства населения в России были еще хуже, чем в странах Европы.
В 1990-е гг. в России не только суммарный коэффициент рождаемости был край¬не низким, но и число родившихся было намного меньше, чем в предшествующие де¬сятилетия. В абсолютных цифрах за период 1991-2000 гг. родилось детей на 9,5 млн. меньше, чем в 1981-1990 гг., и на 7,2 млн. человек меньше, чем в 1971-1980 гг. Со¬кращение рождаемости в 1990-е гг. было столь значительным, что уместны аналогии с Великой Отечественной войной. Число родившихся детей в 1941-1945 гг. по сравне¬нию с предшествующим довоенным пятилетием составило 56 %. Примерно то же мое произошло и в 1996-2000 гг., когда по отношению к 1986-1990 гг. число родив¬шихся сократилось до 55 %.
Фундаментальная причина снижения рождаемости в России — завершение к концу XX столетия демографического перехода. В отличие от большинства стран, в России переход от многодетности к малодетности совершался в сравнительно короткое вре¬мя, насыщенное экстремальными событиями — первая мировая и гражданская войны; коллективизация и бурный рост индустрии и крупных городов, сопряженные с рос¬том занятости женщин; репрессии конца тридцатых годов; Великая Отечественная война; и, наконец, реформы девяностых. Помимо огромных людских потерь (свыше 13 млн. погибших в годы Великой Отечественной войны и более 0,5 млн. истреблен¬ных в 1937-1938 гг.), Россия претерпела радикальные изменения в возрастно-половой и семейной структурах населения, репродуктивном поведении послевоенных по¬колений.
Другая причина — меры по стимулированию рождаемости в 1980-е гг.. которые способствовали погашению демографической волны, той впадины, которая образо¬валась в годы войны, а, с другой стороны, привели к возникновению в мирное время новой волны, гребень которой пришелся на 1983-1987 гг. Происшедшие рождения сконцентрировались в коротком промежутке времени. В результате женщины, вы¬полнившие свои репродуктивные планы, в 1990-х гг. превратились в своего рода «репродуктивный балласт». Полученная прибавка детей, рожденных в 1980-е гг. (при¬мерно 2,0-2,5 млн. человек), к концу 1990-х оказалась полностью «съеденной».
Третья причина заключается в характере социально-экономической трансформа¬ции, падении уровня благосостояния населения, с одной стороны, и росте потребности, более высоком стандарте жизни, особенно у молодежи, с другой. В результате значительная часть молодых мужчин и женщин отвлекаются от репродуктивной дея¬тельности (челноки, трудовые мигранты и др.), стремясь создать для себя материаль¬ный комфорт или просто выжить в рыночных условиях. В первой половине 1990-х гг. их было не менее 10-15 млн. человек или почти 30 % населения в возрасте от 20 до 40 лет. Попытка заработать «хорошие» деньги растягивается на многие годы, что не способствует реализации репродуктивных планов. Сюда же относится и выезд моло¬дых женщин на заработки за границу. В 1990-е гг. только s Западной Европе по грубым прикидкам примерно 3-4 % российских женщин в возрасте от 18 до 24 лет оказывали платные сексуальные услуги. Ныне сохраняется не только «утечка умов» из России, ис¬тощающая интеллектуальный потенциал нации, но и ухудшается «эстетический» об¬лик народа.
Четвертая причина, а она постепенно набирает силу — происходящее, в существен¬ной мере под влиянием СМИ изменение репродуктивных установок, внедрение в со¬знание российской молодежи западных образцов семейного, репродуктивного и сек¬суального поведения. В 1990-е гг. возросла доля не регистрируемых, так называемых гражданских браков (в 1994 г. их было 6,6 %. а в 2002 г. уже 9 %), увеличилось число внебрачных рождений, сократился возраст начала половой жизни. Так, в 1990 г. доля внебрачных рождении составляла 14,6 %, в 1995 г. -21,1 %. а в 2002 г. достигла 29,5 %. Вместе с тем, нынешняя российская молодёжь более серьезно относится к созданию «семейных гнезд» и рождению детей. Сперва — решение материальных задач (приоб¬ретение жилья, его благоустройство, покупка автомашины, получение образования и профессии, и стало быть, хорошо оплачиваемой работы), а уж потом расширение семейства.
Наиболее негативным последствием системного, прежде всего экономического кризиса в России явился рост смертности населения. В 1990-е гг. число умерших пре¬высило уровень 1980-х гг., на 4.9 млн. человек, а по сравнению с семидесятыми года¬ми возросло на 7.4 млн. Если взять возрастные показатели смертности населения в 1980-е гг. и числа умерших в тех же возрастах в 1990-е, то можно получить изли¬шек умерших в последнем десятилетии в сравнении с предшествующим. Этот изли¬шек, а вернее сверхсмертность в 1991-2000 гг. составила примерно 3-3,5 млн. чело¬век, а вместе с потерями, приходящимися на трехлетие XXI века — около 4 млн. чело¬век. Для сравнения заметим, что сверхсмертность в годы Великой Отечественной войны, включая гибель населения в блокадном Ленинграде, составила примерно 4,2 млн., человек. Среди умерших в мирные девяностые годы возросла доля предотвра¬тимых в других социально-экономических условиях смертей.
Своеобразна динамика продолжительности жизни населения России в семидеся¬тые — девяностые годы. В шестидесятые по этому показателю страна находилась на уровне европейских государств. Но уже в 1971-1980 гг. ожидаемая продолжитель¬ность жизни снизилась по сравнению с предшествующим десятилетием на 0,82 года. В 1980-е гг. она возросла по отношению к предшествующему десятилетию на 0,44 года, но тем не менее осталась на 0,38 года ниже, чем была в наиболее благоприятные в этом отношении шестидесятые. По сути, последние 35-40 лет ожидаемая продолжительность жизни находилась в застойном состоянии.
Все это происходило на фоне быстрого роста продолжительности жизни в разви¬тых странах: Японии. США. Канаде. Германии, Франции. Швеции и т.д. Ожидаемая продолжительность жизни населения обоих полов в начале шестидесятых годов составляла в ФРГ, Франции. Италии, Бельгии и ряде других европейских стран 65-67 лет, тогда как в России она равнялась почти 69 лет. Но уже в 1980-е гг. ожидаемая про-должительность жизни в этих и других развитых странах превышала уровень отстав¬шей к этому времени России на 5-7 лет. В девяностые годы средняя для всего перио¬да ожидаемая продолжительность жизни в России снизилась по сравнению с предше¬ствующим десятилетием на 2,65 года и на начало XXI в. составляла чуть больше 65 лет, т.е. была меньше, чем в основных европейских странах на 12-14 лет. От сред¬неевропейского уровня этот показатель отставал на 7 лет. В 2001 г. ожидаемая про-должительность жизни для обоих полов в России была ниже, чем в Великобритании, Германии, Италии, Франции на 13-14 лет, чем в Канаде и Швеции на 15 лет. По дан¬ным ООН ныне в России по сравнению с другими странами Европы, включая стра¬ны, возникшие на постсоветском пространстве, самая низкая продолжительность жизни.
Россия не только европейская страна, но и азиатская. В Азии ее место в ряду рас¬пределения ожидаемой продолжительности жизни также далеко не лучшее. Среди 50 азиатских стран Россия входит в худшую треть. По уровню продолжительности жизни «соседями» России являются Индонезия, Гватемала, Монголия. Марокко. Египет, все государства Центральной Азии и т.д. В группе восточных регионов России толь¬ко в Западной Сибири ожидаемая продолжительность жизни близка к её среднему уровню по всей зарубежной Азии, тогда как в Восточной Сибири она ниже на 3-4 года, на Дальнем Востоке — на 1-2 года. В 2001 г. этот показатель в России был ниже, чем в Японии, на 17 лет.
Базовой причиной роста смертности явились последствия реформ 1990-х гг. — раз¬вал системы здравоохранения и санитарного надзора (появились забытые холера, ту¬беркулёз, другие болезни, почти полностью устраненные в советские годы); дорого¬визна эффективных и распространение поддельных лекарств: ухудшение баланса и режима питания (частичная замена мясопродуктов, животного масла, рыбы на карто¬фель, крупу, мучные изделия); недоступность для большей части населения полно¬ценного отдыха и проведения досуга; игнорирование норм охраны труда и техники безопасности, особенно в частном секторе; «либерализация» дорожно-транспортного движения; отсутствие действенного контроля за производимыми и ввозимыми в стра¬ну товарами и насыщение потребительского рынка фальсифицированным продо-вольствием и алкоголем; стрессовые ситуации, следствием которых стали рост самоубийств и психических расстройств; ухудшение криминогенной ситуации, распростране¬ние наркомании и т.д. Особенно значительным число самоубийств было в 1994-1995 гг., превысившее суммарно 120 тыс. Начав с 1995 г. снижаться, количество самоубийств в 1999 г. после очередной потери населением своих сбережений вновь возросло. В 2003 г. оно на 24 % превышало число убийств, а то и другое вместе с отравлениями, гибелью от несчастных случаев и травм, в том числе дорожных, превысило 335 тыс. случаев, прочно заняв второе место среди основных причин смерти.
Интегральное влияние роста смертности и снижения рождаемости обусловило значительную по своим масштабам естественную убыль населения. В течение депопуляционного десятилетия (1992-2001 гг.) в стране родилось на 7,8 млн. человек меньше, чем умерло, тогда как в 1980-е и 1970-е гг. было наоборот: числа родивших¬ся превышали числа умерших на 7.6 и 7,8 млн. человек соответственно. Следователь¬но, если в 1971-1990 гг. население страны возрастало в течение каждого десятилетия за счет естественного прироста почти на 8 млн. человек, то за десять лет депопуля¬ции оно в результате естественной убыли сократилось на те же 8 млн. человек. Об¬разно говоря, в девяностые годы Россия потеряла такую же часть населения, сколько проживало в семи городах-миллионерах — Нижнем Новгороде. Самаре, Волгограде, Екатеринбурге. Казани, Красноярске и Новосибирске.
В 1999-2000 гг. население России сокращалось ежегодно на 6.5 человек з расчете на каждую тысячу жителей страны, тогда как в Белоруссии этот показатель составил 4,9-4,1 %. Болгарии — 4,7-5,1, Венгрии — 4,8-3,8, не говоря уже об Италии, где естественная убыль составила 0,7-0,8 и Швеции — 0,7-0,39 %. Относительно численности населения большая естественная убыль наблюдалась лишь в Украине (7,0-7,5 %). Таким образом, Россия отличается не только естественной убылью населения (в по¬следние 5 лет по 900-950 тыс. человек в год), но и глубиной депопуляции, более зна¬чительной, чем во всех остальных странах, за исключением Украины.
В настоящее время Россия по уровню рождаемости — европейская держава, нахо¬дящаяся в группе передовых развитых стран. По уровню суммарного коэффициента рождаемости она занимает место среди трети стран с наиболее низкими значениями этого показателя (Италия. Испания. Греция. Германия, Чехия, всего 11 стран, где суммарный коэффициент рождаемости устойчиво составляет 1,2-1,3). Вместе с тем, по уровню ожидаемой продолжительности жизни Россия прочно занимает положе¬ние среди слаборазвитых стран (среди азиатских стран — 16-е место из 50). Лишь при сопоставлении с африканскими государствами она выглядит более или менее нор¬мально: находись там, она среди 50 стран могла бы занять место в первой десятке. Словом, в России в конце XX — начале XXI столетий сложился, по сути, уникальный режим воспроизводства населения: европейская рождаемость и афро-азиатская смертность.
Констатация причин ухудшения демографической ситуации — это лишь один из вопросов. Другой, логически следующий за ним — оценка того, к чему может при¬нести подобное демографическое развитие, если общество не осознает значения на¬висшей угрозы. Демографическое будущее России может быть представлено двояко: как динамика гипотетического и реального населения. В первом случае важно уста-новить, какое сокращение численности населения может быть при реально сложив¬шемся уровне воспроизводства, не обеспечивающем простого замещения поколений. В 1999 г. суммарный коэффициент рождаемости в целом по стране составлял 1,215, а нетто-коэффициент воспроизводства населения – 0,551; в 2002 г. суммарный коэф¬фициент рождаемости подрос до 1,322. Расчеты темпов возможного сокращения гипо¬тетического населения приведены в таблице 3. При показателях воспроизводства, сложившихся к концу XX в., население страны сократилось бы вдвое через одну треть века и к 2033-2034 гг. не превышало бы 97 млн. человек. Но это «виртуальное» представление будущего страны. О том, что может произойти и уже совершается в реальности, говорят имеющиеся многочисленные прогнозы демографического буду¬щего России, основанные на существующих показателях рождаемости, смертности и возрастно-половой структуры живущего в стране населения. Вероятная картина оказывается достаточно мрачной. Заметим, что укрупненные прогнозы, выполняе¬мые Федеральной службой государственной статистики (ФСГС), представляют пред¬положительное население, в котором учтены изменения как естественного, так и ми¬грационного движения. В них принято положительное миграционное сальдо, что, естест¬венно, занижает темпы сокращения численности населения.
Согласно прогнозам, выполненным в 2000 г. службой народонаселения ООН, из числа стран, где число жителей составляет 140 тыс. человек и более, к 2050 г. населе¬ние сократится в 39. В этом списке Россия занимает 6 место по темпам сокращения численности населения. Ее опережают Эстония. Болгария. Украина. Грузия и Гайана. Но по масштабам потерь Россия на первом месте. Все 39 стран к середине века по прогнозам ООН потеряют почти 152 млн., из которых на долю России придется 41.2 млн. человек (27%), Украины – 19,6 млн., Японии — 17,9 млн., Италии. Германии и Испании вместе взятых – 34,4 млн. человек. Суть, конечно, не в точности цифр, а в направленности и масштабности демографической динамики. А она такова, что к середине настоящего столетия численность населения России может оказаться меньше 100 млн. человек.
Естественно, демографическая динамика определяется не только характером вос¬производственных процессов, но зависит и от внешней миграции. В последние десяти¬летия депопуляционные процессы во многих европейских странах в той или иной мере сглаживались с помощью внешней миграции. Миграция замещала естественную убыль населения полностью или частично. К таким странам относится и Россия.
Внешний миграционный прирост 1992-2003 гг. достиг 3,5 млн. человек, что ком¬пенсировало примерно 45 % естественной убыли. С начала депопуляции (1992 г.) вплоть до настоящего времени внешняя миграция при постоянном положительном сальдо ни разу не компенсировала полностью естественную убыль населения. Более того, если в первой половине 1990-х гг. миграционный прирост восполнял 60-90 % ес¬тественной убыли, то на рубеже веков миграционное сальдо резко сократилось и стало компенсировать лишь десятую часть естестве иной убыли (а 2001 г. 8,3 %, в 2002 г. 9,4 %, в 2003 г. 10,5 %). И дело здесь не в том, что на постсоветском пространстве сокра¬тился миграционный потенциал русскоговорящего населения, а в той миграционной политике, которую в девяностые годы проводила Россия. Она не воспользовалась бла¬гоприятной конъюнктурой. Вследствие дискриминации (законы о гражданстве, госу¬дарственном языке, избирательных правах и т. д.) в государствах, возникших на пост¬советском пространстве, русскоговорящее, преимущественно славянского происхождения, население готово было в массовом порядке вернуться на историческую родину. Препятствия, которые оно встречало, быстро погасили миграционные поры¬вы русскоговорящих диаспор даже в странах с иной этнической культурой.
Но даже при сокращении притока русскоговорящего населения, прежде всего рус¬ских, из стран нового зарубежья миграция все же частично погасила уменьшение числен¬ности государствообразующего этноса, происшедшее в межпереписной период (1989-2002 гг.). На момент последней переписи (октябрь 2002 г.) численность русских в России составила 116 млн. человек против 120 млн. в 1989 г. В межпереписной пе-риод за счет миграционного прироста численность русских в России возросла на 3,4 млн. человек. Следовательно, в результате депопуляции численность русских в России сократилась не на 4, а на 7,4 млн. Подобное произошло и с рядом других этносов. Но это не все. За счет изменения своей национальности только украинцами число русских увеличилось на 1.2 млн. человек. При этом численность русских в ре¬зультате превышения числа умерших над числом родившихся сократилась почти на 9 млн. чел., т.е. на 7,5 %, тогда как все население России за это время уменьшилось на 1,1 %.
Сокращение миграционных потоков в Россию вместе с падением рождаемости сказались не только на количественных, но и на качественных параметрах населе¬ния. Уменьшение численности населения, происходящее не от внешних, а от внутрен¬не имманентных факторов, всегда в той или иной мере сопровождается демографи¬ческим старением. Специфика России в 1990-е гг. состояла в том, что здесь старение населения происходило только вследствие падения рождаемости, тогда как повышав¬шаяся смертность взрослого населения, особенно в середине десятилетия, сдержива¬ла этот процесс, т.е. способствовала омоложению. В этом же направлении оказывала влияние и внешняя миграция, поскольку среди мигрантов всегда выше доля лиц, на¬ходящихся в молодых трудоспособных возрастах.
Сокращение к концу 1990-х гг. притока мигрантов и сальдо миграции свело на нет роль этого фактора в приросте населения и его омоложении. Естественно, что сокра¬щение миграционного прироста и увеличение ожидаемой продолжительности жизни, еще более ускорит демографическое старение, вследст¬вие чего возрастет демографическая нагрузка со стороны лиц, находящихся в возрас¬те старше трудоспособного.
Если в начале 1999 г. на 1000 человек в трудоспособном возрасте приходилось 356 пенсионеров по старости, то к 2016 г. их будет 415. В настоящее время даже при меньшей демографической нагрузке со стороны пенсионеров по старости, их матери¬альное положение является плачевным, если не сказать сильнее. Более того, за годы реформ резко ухудшился их социальный статус и произошло невероятное для рос-сийских традиции: младшие поколения перестали уважительно относиться к населе¬нию старших возрастов. Но страна не имеет будущего, когда молодые поколения не обеспечивают материально и духовно существование тех, кто дал им жизнь.
Уменьшение численности населения и его старение можно как угодно называть: депопуляцией, сокращением демографического потенциала, дряхлением нации, ее вымиранием, вырождением и т.д. Суть не в словах, а в том, что современный харак¬тер демографического развития во всех случаях является предостережением народам России. В предсказуемой перспективе может произойти исчезновение большинства народов, населяющих регионы, из которых в течение многовековой истории вокруг геополитического ядра — Московского княжества — формировалось многонациональ¬ное российское государство.
История показывает, что в прошлом исчезновение народов было связано с их за¬воеванием и истреблением, ассимиляцией среди победителей или просто изгнанием из мест исторического обитания, В третьем тысячелетии Россия создает историче¬ский прецедент, когда большие народы в мирное время, без внешнего воздействия могут исчезнуть только потому, что воспроизводство населения «сузилось» до уровня, не гарантирующего его выживание.
Чтобы этого не произошло, Россия должна мобилизовать все возможные источ¬ники и факторы стабилизации численности населения. Эта цель сформулирована в одобренной Правительством страны Концепции демографического развития РФ. Следует заметить, что в 2000-2002 гг. числа родившихся стали возрастать — в 2002 г. они составили 1,4 млн. рожденных детей против 1.2 млн. в 1999 г. В 2003 г. число ро-дившихся возросло еще на 80 тыс. Одни склонны связывать этот процесс исключи¬тельно со стабилизацией экономики, другие справедливо относят его к сдвигам в возрастной структуре, которая подвержена влиянию так называемых «демографических волн». В начале XXI в. в репродуктивный возраст вступило численно большее, чем прежде, поколение женщин, что и привело к увеличению чисел родившихся. В 1999 г. в среднегодовой численности населения доля женщин в репродуктивном возрасте со-ставляла 26,8 %, а в 2003 г. уже 27,7 %. Но структурный фактор — не единственная при¬чина. Другая связана с некоторым увеличением числа детей, рожденных одной жен¬щиной, находящейся в репродуктивном возрасте. Словом, наметилось хотя и неболь¬шое, но улучшение положения с рождаемостью. Конечно, здесь сказалось то, что население стало ощущать наметившуюся стабилизацию в стране, связанную с эконо-мическим оживлением. Феномен веры в перемены к лучшему нуждается в изучении, поскольку подобное уже было в 1986-1987 гг., когда советские люди поверили в пе¬ремены к лучшему, обещанные М. Горбачевым.
Происходящий уже 4 года медленный рост рождаемости при сохранении высоко¬го уровня смертности не избавит Россию от естественной убыли населения. Необходимо сокращение смертности. Уменьшение ее до параметров 1980-х гг. могло бы со¬хранить жизнь по крайней мере 400-500 тыс., человек, что имело бы не только демо-графическое, но и громадное гуманитарное значение. Мобилизация резервов сокращения смертности за счет предотвратимых причин не требует огромных инвес¬тиций. Тем не менее, начавшийся рост уровня рождаемости, даже если будет допол¬нен сокращением смертности, не сможет повлиять на радикальное изменение режи¬ма воспроизводства населения, обеспечить положительную демографическую дина¬мику. Поэтому в первое десятилетие XXI в. темпы сокращения численности населения страны во многом будут определяться масштабами притока мигрантов из-за рубежа.
Несмотря на снижение численности народов России (русских, татар, коми, кабар¬динцев и др.), оставшихся в новом зарубежье, их численность и в настоящее время до¬статочно велика. Согласно переписи 1989 г. их проживало в бывших союзных рес¬публиках 28 млн. человек, а в настоящее время от 20 до 22 млн. (численность сокра¬тилась за счет естественной убыли, миграционного оттока в Россию и другие страны нового и старого зарубежья, а также изменения национальной принадлежности). Со¬кращение масштабов миграции русских и других титульных народов России из госу¬дарств нового зарубежья и уменьшение миграционного прироста населения России в целом вызваны, с одной стороны, либерализацией отношения к русскоговорящему населению (языковые и другие послабления) и его интеграцией в местную этнокуль-турную среду, особенно той его части, которая в какой-то мере смешана с коренны¬ми жителями, а с другой стороны — тем, что на исторической родине мигранты по-прежнему не встречают должного понимания и поддержки из-за отсутствия последо¬вательной миграционной политики относительно соотечественников, оставшихся за рубежом.
В своей миграционной политике Россия не учитывает не только свой, но и чужой опыт. А опыт, например, послевоенных Германии, Франции, Японии и некоторых других стран свидетельствует об огромном политическом и экономическом выигры¬ше государств, вернувших своих соотечественников из оставленных ими территорий. Франция времен генерала де Голля приняла исторически правильное решение уйти из Северной Африки. Находясь в трудном экономическом положении, ока пересели¬ла на родину 1,5-2 млн. французов, хотя это легло тяжким грузом на бюджет страны с населением менее 45 млн. человек. Разгромленная Германия с разоренной экономи¬кой вернула в исходные границы третьего рейха более 10 млн. этнических немцев. Это увеличило население страны на 15-20 %. Разоренная Япония после окончания Второй мировой войны возвратила из районов оккупации (Китая, Кореи. Юго-Восточ¬ной Азии и Южного Сахалина) около 4,5 млн. человек, что увеличило ее население на 5-6 %.
Приток русскоязычного населения из нового зарубежья в текущем десятилетии может при соответствующей миграционной политике России составить несколько миллионов человек. Реальные масштабы миграции будут зависеть от политики, про¬водимой государствами нового зарубежья в отношении русскоязычного населения (статус русского языка, замещение руководящих должностей, получение образова¬ния и др.), и от миграционной политики России в отношении соотечественников, ос-тавшихся на постсоветском пространстве. Но в любом случае приток мигрантов из нового зарубежья существенно замедлит сокращение численности населения России. В последующие годы миграционный потенциал может быть полностью исчерпан, т.к. постаревшее и перешедшее в разряд пенсионеров население и то, которое родит¬ся и пройдет социализацию вне исторической родины, вряд ли будут эмигрировать в Россию.
Более сдержанная миграционная политика должна проводиться в отношении им¬мигрантов из старого зарубежья. Очевидно, что российское государство без притока иностранной рабочей силы не сможет крупномасштабно эксплуатировать свои при¬родные ресурсы. Россия — самая крупная по размерам территории страна в мире, ей принадлежит 1/8 часть территории земного шара, огромные сельскохозяйственные угодья, среди которых лучшие в мире чернозёмы. Это дает ей возможность быть самодостаточной, формировать баланс продовольствия и сельскохозяйственного сы¬рья за счет собственного производства. Россия — лесная страна, что в полной мере обеспечивает её нужды деловой древесиной, сырьем для производства целлюлозы, картона, бумаги к т.д. Она обладает колоссальными мировыми запасами пресной во¬ды (только в Байкале объем пресной воды составляет 23 тыс. кубических километров, что равно примерно одной пятой мировых запасов). На ее долю приходится пятая часть (21 %) мировых запасов ресурсов, это больше, чем удельный вес ее территории (12,6 %), не говоря уже о доле страны в мировом населении (2,4%). Россия обладает 45 % мировых запасов природного газа, 13 % — нефти, 23 % — угля и т.д. Прогнозные запасы ресурсов России оцениваются в 140 трлн. долларов США. При стоимостном объеме внутреннего валового продукта России в 2002 г. этих ресурсов хватит при¬мерно на 400 лет, а при удвоении ВВП — не менее чем на два столетия. То, что Россия одна из богатейших стран мира — её плюс. А минус состоит в том, что вплоть до XXI в. большая часть территории страны оставалась мало освоенной и слабо заселенной. В настоящее время показатели плотности населения восточных районов России при¬мерно в 30 раз ниже среднего уровня заселенности всего азиатского материка. Но и старообжитая часть страны не столь уж плотно населена. Уровень её заселен¬ности в 2 с лишним раза ниже, чем в остальной Европе.
Исторический опыт показывает, что страна не может сохранить свои территории, если они слабо заселены и не защищены. Достаточно примеров, чтобы подтвердить этот тезис. Два события, одно в XIX, другое в XX веках, наиболее рельефны. Первый исторический урок — это цивилизованная потеря Аляски (свыше 1,5 млн. кв. км), проданной Соединенным Штатам в 1867 г. Но на российскую территорию были не только покупатели. Она всегда манила захватчиков. Гитлер, готовя нападение на СССР, разъяснял, что расширение жизненного пространства для немецкого народа может произойти только за счет России. Согласно этой доктрине, после захвата нацистами СССР предусматривалось в течение нескольких лет уничтожить 46-51 млн., русских и других славянских народов. Но российская, как и другие в то время совет¬ские территории, оказалась не только лакомым куском для захватчиков, но и одним из факторов, благодаря которым молниеносная победа фашистов обернулась их со¬крушительным разгромом. Россия не должна забывать горький опыт даже в услови¬ях радикального изменения международных отношений, добрососедского сосущест¬вования, стратегического партнерства и всесторонней глобализации.
По нашему мнению, сказанное должно в полной мере учитываться при рассмотре¬нии долгосрочных иммиграционных программ и проведении соответствующей миг¬рационной политики. Особое значение это имеет для малозаселенных восточных районов страны. Там слабо освоенные российские территории граничат с густозасе¬ленными районами Китая, население которых продолжает интенсивно расти. Уже в настоящее время в приграничных с югом Дальнего Востока регионах Китая прожи-вает от 100 до 110 млн. человек. Приграничные регионы, прежде всего, Приморье и Приамурье, смогут избежать участи Аляски, Техаса, Косово и ряда других регионов мира только при последовательном проведении такой политики, которая отвечала бы как национальным интересам России, так и национальным интересам Китая. Фун¬дамент этой политики — прочность и крупномасштабность экономических отноше¬ний между странами, обреченными жить по соседству. Особый блок этой политики должна составлять долголетняя миграционная программа. Ее суть — создание таких предпосылок, которые позволят иммиграцию, прежде всего незаконную, заменить временной трудовой миграцией. Целью привлечения рабочей силы из Китая могла бы стать совместная взаимовыгодная эксплуатация природных ресурсов Сибири, Дальнего Востока, других регионов страны, При такой постановке будет решен и во¬прос о том, кто должен заселять Дальний Восток — иммигранты из сопредельных стран или титульные народы России, и вопрос о том, с эксплуатацией каких природ¬ных ресурсов Китай может связывать перспективы своего экономического развития.
Демографическая экспансия в будущем возможна не только со стороны стран ти¬хоокеанского региона. Она вероятна и в районе южных границ России. За их преде¬лами формируется мощное сообщество исламских государств, в состав которого ра¬но или поздно втянется часть государств — бывших союзных республик СССР. В стра¬нах этого сообщества быстро возрастает население, условия занятости которого ограничены из-за малоземелья и аграрной направленности экономики. К началу XXI в. в Казахстане, Средней Азии, Азербайджане, Афганистане, Ираке, Саудовской Ара¬вии, других арабских странах зоны Персидского залива, Иране, Пакистане и Турции проживало примерно 450 млн. человек, в основном исламского вероисповедания. Со¬гласно прогнозам ООН, к 2050 г. численность их населения достигнет одного милли¬арда, причем в каждой из трех последних стран число жителей будет превышать рос¬сийское.
Ожидаемый в первой половине наступившего столетия в ряде стран демографиче¬ский взрыв (в Узбекистане, Пакистане, Ираке и некоторых других население удвоит¬ся), концентрация многомиллионных армий безработных в обстановке исламизации бывших союзных республик и усиления их связей с соседними мусульманскими госу¬дарствами могут существенно изменить геополитическую ситуацию на юге России, вызвать мощную миграционную экспансию. На этом геополитически важном направлении также должна проводиться активная миграционная политика, не сводимая лишь к выдаче миграционных карт.
Скорее всего, без ежегодного миграционного притока (величина его будет зави¬сеть от размеров естественной убыли и динамики трудовых ресурсов) не могут быть достигнуты стабилизация численности населения России и поддержание трудового потенциала на уровне, достаточном для устойчивого экономического развития. Ре¬шение этих двух взаимосвязанных задач сводится как к приему мигрантов — будущих граждан России, прежде всего из стран нового зарубежья, так и к привлечению на ра¬зумные сроки трудовых мигрантов, обладающих определенными социальными параметрами, из старого зарубежья.

Делегации на переговорах на международном уровне состоят из главы делегации, его заместителя, членов, советников, экспер¬тов и технического состава делегации.
Глава делегации несет основную ответственность за всю работу делегации. Члены делегации, советники, эксперты обеспечивают важнейшие направления деятельности делегации — представи¬тельствуют во вспомогательных органах, курируют отдельные вопросы, готовят выступления, поддерживают контакты с други¬ми делегациями и секретариатом конференции и т. п.
Четкое и строгое распределение обязанностей отнюдь не исклю¬чает, а скорее предполагает взаимозаменяемость, взаимную вы¬ручку. Работа на переговорах графически выглядит как кривая — со взлетами и падениями. Иногда стрессовые ситуации возника¬ют на протяжении всего процесса переговоров, иногда — лишь на отдельных его этапах. И тут помощь коллег по делегации очень уместна.
В делегации не должно быть скучающих наблюдателей проис-ходящего на переговорах или вокруг них. Это не только нарушает ритм работы делегации, но и отрицательно влияет на весь ход пе¬реговоров.
Рассадка за столом переговоров является элементом протокола. Она должна быть произведена в соответствии с общепринятыми пра¬вилами и учетом рангов и служебного положения участвующих лиц.
Существуют несколько вариантов рассадки. Главы делегаций могут сидеть во главе стола (переводчики находятся сбоку), а далее за столом располагаются остальные члены делегации по рангам.
Чаще используется другой вариант рассадки: главы делегаций сидят в центре стола, друг напротив друга, рядом с ними находят¬ся переводчики и далее члены делегаций по рангам.
Если в переговорах участвуют три или более сторон, то они рассаживаются в алфавитном порядке по часовой стрелке вокруг круглого или прямоугольного стола. Председательствуют также по алфавиту или на первом заседании председательствует хозяин, а далее по алфавиту.
Наконец, еще один вариант: когда вокруг стола сидят только главы делегаций, а за ними остальные члены делегаций. В данном случае используется стол в виде «бублика», поскольку участвует много сторон и за обычный круглый стол усесться невозможно.
Форма стола, кроме протокольного, имеет еще психологическое значение. Круглый стол создает более свободную атмосферу. Он хорош при совместной работе над проектом. Однако круглый стол снимает статусные различия между участниками переговоров или беседы, т. е. руководитель делегации и ее члены психологиче¬ски оказываются на одном уровне. При рассадке за круглым столом важно в равной мере распределить рабочее пространство между участниками. Квадратный стол, согласно А. Пизу, может создать атмосферу соревновательности или вызвать оборонитель¬ные реакции. Он хорош для проведения коротких деловых обсуждений. Люди, сидящие по правую сторону от вас, скорее всего бу¬дут более расположены к сотрудничеству с вами, чем сидящие слева. А сидящие напротив вас — настроены наиболее оппозици¬онно. Чаще всего при ведении переговоров используется прямоу¬гольный стол. Английский исследователь М. Аргайл заметил, что очень большое значение могут иметь размеры стола. Чем больше стол, тем больше не только физическая, но и психологическая дистанция между участниками, т. е. тем легче выразить несогла¬сие, сказать «нет».
Переговоры ведутся на двусторонней и многосторонней осно¬вах, в рамках официальных и неофициальных заседаний, на при¬емах, в ходе всевозможных встреч, мероприятий. Не все перего¬воры имеют одинаковое значение. Чем выше уровень представи¬тельства сторон в переговорах, тем большее влияние они могут оказать на решение вопроса. Многое зависит также от состава участников переговоров, их заинтересованности и потенциаль¬ных возможностей в разрешении рассматриваемой проблемы, от времени переговоров, наконец, от личных взаимоотношений. Иногда для достижения соглашения требуются переговоры на различных уровнях.
Переговоры целесообразны, когда стороны понимают, что проб¬лема может быть решена только совместно и когда у них есть стрем¬ление покончить с существующим положением, которое они счита¬ют неприемлемым, признавая в то же время претензии другой сто¬роны или сторон на участие в таком урегулировании. Понимание, воля, равноправие — из этих трех моментов наиболее важным явля¬ется воля. Без воли к достижению договоренности никакой догово¬ренности не будет, даже если и будут признаны претензии другой стороны на участие в урегулировании.
Воля является сложным понятием, высказывается мнение, что оно вообще не поддается четкому определению. Воля формируется, несомненно, в результате различных факторов, которые приводят участника переговоров к решению пойти или не пойти на догово¬ренность, на заключение соответствующего контракта, договора, соглашения.
Воля — способность к выбору цели деятельности и внутренним усилиям, необходимым для ее осуществления. Воля — специфи¬ческий акт, не сводимый к сознанию и деятельности как таковой. Не всякое сознательное действие, даже связанное с преодолением препятствий на пути к цели, является волевым: главное в волевом акте заключается в осознании ценностной характеристики цели действия, ее соответствия принципам и нормам личности. Для субъекта воли характерно не переживание «я хочу», а пережива¬ние «надо», «я должен». Осуществляя волевое действие, человек противостоит власти актуальных потребностей, импульсивных действий. По своей структуре волевое поведение распадается на принятие решения и его реализацию. При несовпадении цели волевого действия и актуальной потребности принятие решения часто сопровождается борьбой мотивов (акт выбора).
Понимание истинного отношения партнера к переговорам вооб¬ще, иными словами, его политической воли намного важнее, чем знание его позиции по тому или иному конкретному вопросу пе¬реговоров. Это, разумеется, не означает, что данные понятия не взаимосвязаны. Наоборот, позиция делегации на переговорах вы¬текает из интереса. Вместе с тем проявление такого интереса мо¬жет приобретать самые разнообразные формы.
Согласие на участие в переговорах не всегда означает наличие у вас, вашей фирмы воли к достижению договоренности. Цели, ко¬торые стороны преследуют в переговорах, бывают различными. Помимо стремления к достижению взаимоприемлемой для всех участников договоренности, которое является свидетельством истинно конструктивного подхода к переговорам, стороны могут принимать участие в переговорах, желая установить деловые, по¬лезные отношения со своими партнерами несмотря на существую¬щие и порой непреодолимые разногласия по отдельным аспектам обсуждаемой проблемы. Часто переговоры используются в интере¬сах лучшего понимания позиции другой стороны, сбора информа-ции и т. д. Бывают ситуации, когда вы вступаете в переговоры только для того, чтобы проблема, которая вас касается, не стала предметом обсуждения и решения без вашего участия. Бывает, что вы просто демонстрируете (декларируете) свою заинтересо¬ванность в проведении переговоров, даже если такой заинтересо¬ванности у вас и нет.
Примером антипереговоров может быть такая ситуация, когда вы не заинтересованы в конечном результате переговоров, поэто¬му выдвигаете внешне весьма привлекательны е, но заведомо не¬приемлемые для других участников переговоров предложения.
Другой прием блокирования переговоров, довольно часто при-меняемый участниками, — это отказ от своих собственных пред¬ложений, когда партнер проявляет готовность их принять.
Часто для блокирования переговоров используют метод, назы-ваемый методом увязок. Суть его сводится к тому, что партнеру по переговорам навязывается рассмотрение и даже решение воп¬росов, не входящих в его компетенцию. Более того, достижение до¬говоренности по вопросу, являющемуся предметом переговоров, на¬мертво увязывается с решением других вопросов. Заявления об этом делаются иной раз в ультимативной форме, что еще более ос¬ложняет процесс переговоров.
Обструкционистский прием отказа от собственных предложе¬ний только потому, что они становятся приемлемыми для другой стороны, нельзя смешивать с изменением позиции с вашей стороны, являющимся результатом различных внутренних и внешних фак¬торов и потому вполне закономерным.
Таким образом, в зависимости от целей, которые участники пе-реговоров ставят перед собой, переговоры можно подразделить по меньшей мере на три категории.
1. Переговоры, к которым вы проявляете безразличие или в ходе которых вы заинтересованы не допустить договоренности (анти¬переговоры).
2. Переговоры, к достижению результатов на которых вы про¬являете умеренный, а не срочный интерес.
3. Переговоры, на которых вы стремитесь добиться положи¬тельных результатов.
Положительный результат вполне возможен в том случае, ког¬да одна часть участников переговоров относится к ним как к пере¬говорам третьей категории, тогда как другая — как ко второй ка¬тегории. Маловероятен успех на переговорах, если его участники рассматривают переговоры как относящиеся ко второй категории. Наконец, возможность достижения позитивных результатов практически исключается, если кто-то из участников определяет их как переговоры первой категории.
Следовательно, характер, длительность, результативность пе-реговоров находятся в прямой зависимости от истинного отноше¬ния к ним их участников.
Как уже говорилось, переговоры — весьма трудоемкий и слож¬ный, а порой и длительный процесс. Каждые отдельно взятые пе¬реговоры имеют свою специфику, определяемую характером проб¬лемы, позицией участников и рядом других факторов. Тем не ме¬нее в динамике переговоров есть много общих закономерностей. Как правило, процесс переговоров делится на три этапа.
1. Начальный, или исследовательский, этап.
2. Этап, на котором определяются общие рамки возможного со¬глашения (рамочные соглашения).
3. Заключительный этап, или период формулирования всех по¬ложений соглашения, контракта.
Определить какие-либо временные рамки или степень важно¬сти каждого из этапов — дело довольно сложное. Как показывает опыт переговоров, существуют самые различные варианты. Бес¬спорно лишь одно: без успешного завершения третьего этапа достичь взаимоприемлемого соглашения между участниками переговоров нельзя.
На начальном этапе, условно названном исследовательским (возможны также названия разведывательный, диагностический, дискуссионный), происходит широкий обмен мнениями по предмету переговоров. Участники излагают свое понимание проб¬лемы, интерпретируют факты, относящиеся к предмету перегово¬ров, указывают на возможные пути ее решения, ссылаясь в необхо¬димых случаях на соответствующие прецеденты, могут вносить свои конкретные предложения. На этом этапе, как правило, выяв¬ляются различия не только в подходе к решению проблемы, но и в отношении к одним и тем же фактам, событиям. Для обоснования своей позиции привлекаются различные данные, информация, источники, в ряде случаев неизвестные другим участникам пере¬говоров. В ходе дискуссии находят отражение этнические и нацио¬нальные особенности участников, традиции, порой и эмоциональ¬ные моменты. Наконец, часто обнаруживается и разный интерес к решению проблемы: для одних она является жизненно важной, для других — значительно более мелкой.
Некоторые участники используют первый этап переговоров для изложения своих максималистских требований.
Для успеха переговоров важно, однако, чтобы максималист¬ские требования или первоначально заявленная позиция того или иного участника не отпугнули остальных. Если в начале перегово¬ров выявится, что стороны не готовы отойти от своих жестких, не приемлемых для других позиций, то существует реальная угроза того, что переговоры зайдут в тупик уже на этом этапе. В опре¬деленной степени это относится к конкретным предложениям о путях решения проблемы. И более того, если они выдвинуты в категоричной, бескомпромиссной форме, то, кроме дополнитель¬ных трудностей на переговорах они ничего не создадут.
Сторона-инициатор должна действовать осторожно, с тем что¬бы на первом этапе не замкнуться на конкретных предложениях, а, наоборот, дать понять, что возможны альтернативы. Двусмыс¬ленность на данном этапе может оказаться более полезной, а слишком большая определенность может, напротив, осложнить возможность уступок. В некоторых же случаях выдвижение конк¬ретных предложений на начальной стадии переговоров имеет свои плюсы: оно делает дискуссию более предметной. Так или ина¬че, главное назначение первого этапа — как можно более полно и глубоко выявить мнения участников переговоров. Чем обстоятель¬нее будет проведен обмен мнениями, чем активнее будут в нем участвовать делегации, тем эффективнее можно будет подгото¬виться к следующему этапу.
Если участники переговоров после обмена мнениями придут к заключению, что по ключевым вопросам проблемы их общие интересы превосходят противоречия, то появятся основания для продолжения переговоров.
На втором этапе определяются параметры будущего контракта или соглашения. Теперь участникам переговоров необходимо найти общие подходы к решению различных аспектов обсуждаемой про¬блемы, условиться о структуре возможного соглашения. Это этап интенсивных переговоров, в ходе которых на основе всестороннего обмена мнениями, состоявшегося на начальном этапе, необходимо выделить наиболее важные вопросы и сосредоточиться на изыска¬нии приемлемых рамок соглашения. Итогом второго этапа должно быть возведение каркаса здания будущей договоренности на основе фундамента, заложенного на предыдущем этапе.
Переговоры на втором этапе должны охватывать как можно больше конфликтных моментов, спорных вопросов. Это особенно важно, если общая дискуссия предшествующего этапа выявила серьезные расхождения по ключевым вопросам. Главная цель это¬го этапа — добиться взаимопонимания, общего подхода к решению проблемы. В каждом конкретном случае она определяется рядом объективных и субъективных обстоятельств.
Возможны ситуации, когда для одних участников переговоров приоритетное значение приобретают одни вопросы, для других — другие. Такие различия в ходе второго этапа любых переговоров довольно часты и вполне закономерны. К развязке приходят обыч¬но на основе компромисса. Участники переговоров соглашаются лишь с такими параметрами будущего контракта, договора, кото¬рые не дают кому-либо односторонних преимуществ и не наносят ущерба чьим-либо интересам.
В более сложном положении могут оказаться переговоры в том случае, когда на втором этапе одни участники ищут договоренно¬сти по принципиальным вопросам соглашения, в то время как дру¬гие концентрируют внимание на деталях, частностях.
Наконец, не следует исключать и такую ситуацию, когда участни¬ки переговоров не в состоянии выработать общий подход к одной из важных проблем будущей договоренности, согласовав все остальные. Как показывает опыт, наилучший выход здесь — отложить рассмот¬рение этой проблемы до следующего этапа переговоров.
Продолжительность второго этапа во многом зависит от харак¬тера предшествующей ему дискуссии, ее результатов. Различие подходов к методике переговоров, непреодолимые препятствия на пути выработки согласованных параметров, структуры соглаше¬ния и другие, тормозящие переговорный процесс факторы приво¬дят в отдельных случаях к тому, что участники переговоров «пе¬рескакивают» через второй этап, пытаясь после общего обмена мнениями начать разработку деталей соглашения. Это редко при¬водит к успеху.
На завершающем, третьем этапе переговоров участники со-средоточивают свое внимание на выработке окончательных договоренностей по всему спектру вопросов будущего соглашения. Как из рога изобилия сыплются на стол переговоров различные предложения делегаций, формулировки проектов статей, прило¬жений и т. д. Поиск идет вокруг различных альтернатив, предложенных на основе общих параметров, которые были согласованы на втором этапе.
Если не удается достичь положительного результата по какому-либо вопросу в целом, участники переговоров могут разделить его на отдельные компоненты, с тем чтобы таким путем преодолеть су-ществующие разногласия и прийти к договоренности. Конечно, разбивка какого-либо крупного вопроса на подвопросы таит в себе угрозу появления ранее не существовавших противоречий. Поэто¬му становиться на путь дробления проблемы можно лишь в том случае, когда есть уверенность, что это повысит эффектив¬ность переговоров.
Переговоры на третьем этапе ведутся, как правило, исключи¬тельно интенсивно, они требуют активного участия экспертов, а когда дело доходит до окончательного формулирования статей соглашения или контракта, то и юристов. На этом этапе общие за¬явления, экскурсы в историю и прочее отходят на задний план. Ра¬бота ведется в основном с карандашом в руках. Такой характер ра¬боты обычно отражается на так называемом развязывании узлов противоречий. Постепенно формулируя отдельные положения будущего соглашения, участники выходят на финишную прямую. Предугадать, когда произойдет «рывок» на этой прямой, его ха¬рактер, как долго будет длиться третий этап, иными словами, предсказать продолжительность переговоров исключительно трудно. Ответы на эти вопросы во многом зависят от воли перего-ворщиков.
Приведенное выше деление переговоров на этапы носит, разуме¬ется, сугубо условный характер. Один этап логически переходит в следующий, и все они составляют части единого процесса.
Существует одно непременное условие для умелого, творческо¬го ведения переговоров: необходимо ясно и четко представлять себе цели, которые поставлены перед их участниками, и, прежде всего, знать цели свои собственные, собственной фирмы. В зависи¬мости от конечных целей делегация строит свою тактическую ли¬нию, используя для их достижения весь набор средств ведения пе¬реговоров.
Чем лучше и полнее вы владеете предметом переговоров, тем легче их вести — это аксиома. Некомпетентность партнеров обна¬руживается практически при первой же беседе, хотя некоторые из них, чаще новички, и пытаются скрыть свою неподготовлен¬ность. Руководители, не владеющие предметом переговоров, часто взваливают основное их бремя на своих заместителей. Глубокое знание предмета зависит не только от опыта, усердия и способности лица, ведущего переговоры. Иногда оказывается, что собеседник чего-то не знает, так как не имеет доступа к определенным источ¬никам информации.
Итак, когда участник переговоров хорошо знает, какие цели в них преследует представляемая им фирма, а также другие участ¬ники переговоров, когда он в состоянии определить тот минималь¬ный результат, которого следует достичь его делегации, и тот пре¬дел, переступить который означало бы нанести ущерб интересам его фирмы, он сможет разработать тактику ведения переговоров.

ДВА ЦЕНТРА ЗАРОЖДЕНИЯ РУССКОЙ ГОСУДАРСТВЕННОСТИ
Откуда пошла Русская земля, кто в Киеве стал первым княжить и откуда Русская земля стала есть? В начале XII века киевский летописец Нестор, приступая к созданию своей монументальной «Повести временных лет», хотел ответить на этот вопрос. Одна¬ко современный житель должен понимать, что во времена нашего летописателя поня¬тие «Русская земля» было двойственным, обозначая земли в Среднем Поднепровье с го¬родами Киевом, Черниговом и Переяславлем, а также всю территорию Восточной Ев¬ропы, населенную русью. Чтение «Повести временных лет» не оставляет сомнений в том, что ее автор, говоря о Русской земле, разумел страну в целом, а не только Южную Русь с центром в Киеве. Это позволяет правильно осмыслить взгляд Нестора на ход ста¬новления Русской земли, возникновение в ней государственности, олицетворяемой княжеской властью. Ведущая роль в истории Русской земли принадлежала Киеву и ки¬евским князьям, начиная от Кия и кончая внуками Ярослава Мудрого. Киев в историче¬ской концепции Нестора выступает в качестве «матери градов русских». Именно он стал очагом государственности в Русской земле, собирателем восточнославянских племен. Этой прокиевской теории происхождения Русского государства противостояла новго¬родская версия возникновения государственности на Руси, утверждающая первенство Новгорода.
Стремясь подорвать авторитет Киева, новгородцы объявили родоначальника киев¬ских князей Кия простым перевозчиком-лодочником, который, плавая от одного берега Днепра к другому, зычно покрикивал: «На перевоз, на Киев!» Киевский летописец с не¬годованием отверг столь обидный для киевлян навет. Но в своей изобретательности новгородцы пошли еще дальше, превратив Кия и его братьев в злых разбойников, зато¬ченных князем в темницу, а потом по жалости отпущенных на свободу. Выйдя из темни¬цы, они будто бы отправились на Днепр, где и построили город Киев. Все это, конечно, домыслы, и не на них, разумеется, основывалась убежденность новгородского летопис¬ца, что «прежде была Новгородская волость, а потом — Киевская». Иначе трудно по¬нять, почему она находила отклик в людях Древней Руси, не связанных новгородскими интересами. Стоит вспомнить напутственные слова князя Всеволода Большое Гнездо сыну Константину, отъезжавшему на княжение в Новгород: «На тебя Бог положил ста¬рейшинство среди всех братьев твоих, а Новгород Великий имеет старейшинство кня¬жения во всей Русской земле». Сегодня наука располагает материалами, на основании которых современный исследователь может заключить, что в исторической литературе XI-XII веков соперничали два взгляда на происхождение Русского государства. Один из них придавал первостепенное значение Киеву, другой — Новгороду.
С течением времени положение, однако, меняется. Московские идеологи, воспри¬няв киевский вариант истории становления русской государственности, отодвинули Новгород на второй план. Произошло это благодаря влиянию официальных представ¬лений о власти московских государей — воспреемников киевского наследия, в частно¬сти, Мономахова венца. Сказывалась и конкретная историческая обстановка конца XV-XVI веков: ликвидация независимости Новгорода и присоединение его к Москве, борьба московских правителей против явного или мнимого новгородского сепаратизма, завершившаяся походом Ивана Грозного на Новгород в 1570 году. В результате на страницах московских летописных сводов Киев стал изображаться как «вся честь и слава, и величество, и глава всем землям Русским», как «глава и стол и слава всей Русской земли», «матерь и глава всем градам Русским».
Эта средневековая точка зрения не вполне изжита до сих пор. В новейшей истори¬ческой науке именно Киеву отводится роль создателя государственности на Руси. Ака¬демик Б. А. Рыбаков, например, считает, что государственность на юге, в Киеве, покои¬лась на более прочном основании, чем на севере, в Новгороде». Он выдвигает на глав¬ное место Киев, принимая идею о его старшинстве. Известный знаток киевских древно¬стей П. П. Толочко признает центром восточнославянской государственности в первую очередь Среднее Поднепровье.
Внимательное и непредвзятое изучение исторических источников свидетельствует о примерном равенстве двух великих городов России в формировании отечественной государственности. Однако несколько слов о государстве как таковом.
Установлено три наиболее существенных признака государства: 1) размещение на¬селения по территориальному принципу, а не на основе родства, как это было в услови¬ях родовой организации; 2) присутствие так называемой публичной власти, отделенной от основной массы народа, стоящей над ним и не зависимой в той или иной мере от его волеизъявления; 3) взимание различных поборов и налогов для материального обеспе¬чения носителей публичной власти. Когда имеются названные признаки в совокупно¬сти, можно говорить о наличии государства. Но исторически они появляются не одно¬временно. Возникновение какого-либо из них следует рассматривать как начало зарож¬дения государственности.
Поиски начальных моментов в истории русского государства ведут к проблеме пле¬менных союзов. И тут обнаруживается, что племенные объединения были различных уровней, первичные и вторичные, отличавшиеся друг от друга по степени сложности.
Довольно простой организацией являлся союз родственных племен, складывав¬шийся по мере естественного роста населения, когда отдельное племя, состоящее из нескольких родов, увеличиваясь количественно, распадалось на ряд племен, образую¬щих племенную общность. Поначалу такого рода общности были, вероятно, непрочны. Но постепенно они становились все более устойчивыми и приобрели долговременный характер, внешним выражением чего служило учреждение постоянной княжеской вла¬сти. Важное свидетельство на этот счет содержит «Повесть временных лет». Она рас¬сказывает о трех братьях Кие, Щеке и Хориве, которые построили городок в честь стар¬шего брата, назвав его Киевом. И по смерти братьев этих потомство их стало держать княжение у полян, а у древлян было свое княжение, а у дреговичей свое, а у словен в Новгороде свое, а другое на реке Полоте, где полочане. Поляне, древляне, дреговичи, словене, половчане — это и есть союзы родственных племен, то есть первичные союзы. Они полностью укладываются в рамки родоплеменных отношений, будучи высшей сту¬пенью в развитии первобытного общества. Их нельзя отождествлять с протогосударствами, а тем более с государствами (пусть лаже примитивными) или с зародышами госу-дарства. Нет также основании считать, будто образование подобных союзов послужило подготовкой перехода к государственности. Просуществовав многие десятки, а может быть, и сотни лет, постоянные союзы родственных племен нашли отражение в летопис¬ной терминологии, а географических названиях, в археологических особенностях от¬дельных восточнославянских земель.
Однако современная наука располагает сведениями относительно иного рода пле¬менных объединений, когда союз формирует племена, сами уже достигшие союзного уровня, формируются вторичные племенные образования, не умещающиеся в скорлупу родоплеменного быта. Являясь крупными соединениями племен с противоречивыми тенденциями и центробежными устремлениями, они без начатков публичной власти, способной подняться над узкоплеменными интересами, немыслимы. Власть, управляю¬щая ими, окрашивается в политические тона, становясь инструментом государственно¬сти, правда, примитивной и часто эфемерной.
Арабский географ Масуди, живший в X веке, сообщает, что некогда одно из сла¬вянских племен «имело прежде в древности власть над ними, его царя называли Маджак, а само племя называлось валинана. Этому племени в древности подчинялись все прочие славянские племена, ибо (верховная) власть была у него и прочие цари ему по¬виновались». Масуди еще раз возвращается к племени валннана: «Мы уже выше рас¬сказывали про царя, коему повиновались в прежнее время остальные пари их, то есть Маджак. царь Валинаны, которое племя есть одно из коренных племен славянских, оно почитается между их племенами и имело превосходство между ними. Впоследствии же пошли раздоры между их племенами, порядок их был нарушен, они разделились на от¬дельные колена, и каждое племя избрало себе царя».
По мнению исследователей, известия Масуди относятся к союзу, завязавшемуся в VI веке у восточных славян Прикарпатья. Предводительствовал этим союзом князь ду¬лебов. Соединяла же племена необходимость борьбы с «обрами» — аварами, войны сла¬вян с которыми запечатлела «Повесть временных лет». В ней говорится: «Эти обры вое-вали против славян и примучили дулебов — также славян и творили насилие женам дулебским; если поедет куда обрин, то не позволял запречь коня или вола, но приказывал впречь в телегу три, четыре или пять жен и везти его — обрина. И так мучили дулебов. Были же эти обры велики телом, а умом горды, и бог истребил их, и умерли все, и не ос¬талось ни одного обрина. И есть поговорка на Руси и до сего дня: «Погибоща аки об¬ры» — их же нет ни племени, ни потомства». Летописная легенда объясняет гибель обров промыслом божьим. В действительности же они потерпели поражение от своих противников, в том числе славян, и сошли с исторической сцены, перестав угрожать славянским племенам. И вот тогда единство Валинана, обусловленное внешней опасно¬стью, нарушилось и союз распался, не выдержав давления внутренних противоречий, выливавшихся в межплеменные раздоры.
Можно с уверенностью сказать, что союз Валинана, упоминаемый Масуди, состоял из нескольких племенных объединений. Поэтому управлять им с помощью традицион¬ных институтов было невозможно. Для этого требовалась власть, достаточно не зависи¬мая от отдельных племен, входящих на положении подчиненных в союзную организа¬цию и способная руководить ее действиями. И власть эта являлась одним из первых ро¬стков публичной власти в восточнославянском обществе. В условиях государства родоплеменных отношений она и не могла выступать иначе как в форме главенства одного племени над другим. Это позволило военному вождю возвысившегося племени (царю, по Масуди) подчинить себе вождей остальных племен.
Выдающийся советский историк Киевской Руси академик Б. Д. Греков, имея в виду союз Валинана Масуди, отмечал, что в VI столетии в Прикарпатье наблюдаются явные признаки первой завязи Русского государства. Точнее было бы, по-видимому, сказать о зарождении одного из элементов государственности — публичной власти, причем в архаическом и примитивном виде.
Некоторые исследователи сомневаются в достоверности известий Масуди. Но ис¬торическая реальность союза Валинана выглядит весьма убедительной на фоне расска¬зов византийских авторов. Так, Маврикий, предполагаемый сочинитель «Стратегикона», то есть наставлений по военным делам, настойчиво советовал ромеям сеять раздо¬ры между племенами антов, мешая им соединиться и стать «под власть одного вождя». Значит, племенное объединение в представлениях Маврикия не фантазия, а вполне ре¬альная возможность, таившая в себе массу неприятностей зля Византии. По свидетель¬ству Менандра, во времена набегов аваров (обров русской летописи) на земли антов последние находились под властью родовитых Идара, Межамира и Келагаста. Более чем красноречиво поведение Межамира Идарича, который явился в ставку аварского властителя и обратился к обрам с «надменными и даже дерзкими речами». Смелость Межамира понятна: он чувствовал за собой огромную мощь «бесчисленных племен антов».
Советы Маврикия по разобщению антских племен показательны сами по себе. Они говорят об отсутствии у антов прочных и долговременных межплеменных объединений. Возникавшие союзы племен вскоре разрушались. Прекратил свое существование и со¬юз Валинана, а вместе с ним погасли и первые проблески восточнославянской государ-ственности. Но историческая эволюция вела к созданию постоянных межплеменных образований. Ими стали крупные союзные организации в Среднем Поднепровье и на северо-западе Восточной Европы.
Распространение хазар в Приазовье и Подонье в VIII веке побудило к сплочению восточнославянских племен Среднего Поднепровья. Разрозненными силами сопротив¬ляться хазарам было бессмысленно. В исторических источниках нет прямых известий о войнах приднепровских славян с хазарами. Из них можно узнать лишь о даннической зависимости ряда восточнославянских племен от Хазарского каганата. Однако ученым хорошо известно, что данничество устанавливалось военным путем, посредством «примучиваний», или завоеваний. Есть предание о Полянской дани хазарам, попавшее в «По¬весть временных лет». Вот оно: «И нашли хазары полян сидящими на горах этих (киев¬ских) в лесах и сказали: «Платите нам дань». Поляне, посовещавшись на вече, дали от дыма (дома) по мечу. И отнесли их хазары к своему князю и к своим старейшинам и сказали им: «Вот, новую дань захватили мы». Те же спросили у них: «Откуда?» Они же ответили: «В лесу на горах над рекою Днепром». Опять спросили те: «А что дали?» Они же показали меч. И сказали старцы хазарские: «Не добрая дань эта, княже, мы доиска¬лись ее оружьем, острым только с одной стороны, то есть саблями, а у этих оружие обоюдоострое, то есть мечи: станут они когда-нибудь собирать дань и с нас, и с иных зе¬мель». И сбылось это все…».
Это предание заключает в себе как бы спрессованную в одном эпизоде целую исто¬рию поляно-хазарских отношений: первоначальное поражение полян, обложение их данью и последовавшее со временем освобождение от хазарского владычества, а затем полное торжество над былыми победителями. Здесь проявились особенности устного народного творчества — историческая полифоничность изображаемых сказителями со¬бытий, их смысловая многозначность, объединяющая отголоски различных эпох в од¬ном повествовании.
Поляне не только сбросили хазарское иго, но и собрали вокруг себя несколько пле¬менных союзов, заняв среди них господствующее место. В образовавшуюся союзную организацию, помимо полян, входила какая-то часть северян, радимичей, уличей и, воз¬можно, вятичей. Так на протяжении IX века сложилась Русская земля. Она представля¬ла собой значительную территорию в Среднем Поднепровье, на которой разместился крупный межплеменной союз союзов (суперсоюз) во главе с полянами и с центром в Киеве. Кроме Киева в состав Русской земли входили Чернигови Переяславль, но на по¬ложении подчиненных Полянской столице. Отторгнув определенные права и власть у попавших в зависимость племен, поляне вместе со своим вождем — киевским кня¬зем — стали носителями публичной власти по отношению к этим племенам, заложив тем самым одну из главных основ государственности.
Господство полян было достигнуто в борьбе с другими племенами — претендента¬ми на руководство в образующемся союзе. Недаром летописей сообщает, что поляне некогда подвергались притеснениям со стороны древлян и других соседей. Судя по все¬му, древляне являлись наиболее серьезными соперниками полян. Ведь они еще в X ве¬ке, как явствует из летописи, пытались овладеть Киевом, причем не только военными, но и мирными средствами, путем женитьбы древлянского князя Мала на Ольге, вдове киевского князя Игоря, погибшего от рук древлян. В научной литературе существует да¬же гипотеза о древлянской династии киевских князей, начиная с Владимира Святосла¬вича, прославленного крестителя Руси.
Утверждение власти полян над окрестными племенами осуществлялось по мере их освобождения от хазарской неволи. Происходила своеобразная перестановка властву¬ющих: на место хазар становились поляне. Именно такой ход вещей изображает лето¬писец, говоря о деятельности князя Олега, который пошел «на северян и победил их, и возложил на них легкую дань, и не позволил им платить дань хазарам, сказав так: «Я враг их и вам им платить незачем». Затем Олег «послал к радимичам, спрашивая: «Ко¬му даете дань?» Они же ответили: «Хазарам». И сказал им Олег: «Не давайте хазарам, но платите мне». И дали Олегу по шелягу. как раньше давали хазарам».
Из приведенных летописных известий становится ясно, что покорение восточно¬славянских племен киевскими правителями и включение в состав Русской земли сопро¬вождалось наложением на них дани. Зависимость, таким образом, выражалась прежде всего в данничестве. Помимо дани, «примученные» (завоеванные) племена обязаны бы¬ли поставлять воинов для походов, организуемых Киевом. Они также служили источни¬ком пополнения рабов, которыми киевская знать торговала на внешнем рынке.
Дань, уплачиваемая союзными племенами Киеву, шла в первую очередь на содер¬жание киевского князя и его дружины. «Отроки Свенельда изоделись оружием и одеж¬дой, а мы наги. Пойдем, князь, с нами за данью, да и ты добудешь и мы», — говорили дружинники Игорю. А поскольку киевский князь и окружавшие его дружинники — представители господствующего в Русской земле племени полян — персонифицирова¬ли публичную власть и приводили ее в действие, то даннические платежи можно рас¬сматривать как еще один элемент государственности у восточных славян IX века в Среднем Поднепровье. Разумеется, дань — это не налог в позднем смысле слова. Она являлась архаической формой материального обеспечения столь же архаической пуб¬личной власти. Зарождение данничества в Русской земле означало новый шаг в разви¬тии здесь государственности.
Вытесняя хазар из сферы властвования над восточнославянскими племенами, кня¬жеская власть в Киеве принимала некоторые черты хазарской высшей власти. Киевский князь именуется теперь каганом, что под 839 годом засвидетельствовано в Вертинских анналах — раннесредневековой западноевропейской хронике. Согласно анналам, 18 мая 339 года император Людовик Благочестивый принимал в Игельгейме послов ви¬зантийского императора Феофила, в посольстве Феосфила оказались некие люди, кото¬рые рассказали Людовику, что их народ зовут рос, а царя называют Хакан. По мнению видного советского историка В. В. Мавродина, «сообщение Вертинских анналов дает нам возможность предполагать наличие еще на грани VIII и IX веков или в самом нача¬ле IX века русского каганата со стольным городом где-то на Среднем Днепре. И вряд ли мы ошибемся, если будем усматривать в стольном городе каганата «народа рос» Бертинских анналов Киев».
Перенос имени «каган» на киевского князя нельзя истолковывать как чисто внеш¬нее заимствование, а тем более подражание. Тут срабатывали принципы языческого мышления, по которым побежденный или теряющий удачу властитель лишался божест¬венной благодати, уступая ее победителю. Вместе с этой благодатью к удачливому со¬пернику переходила власть, а с нею и титул потерпевшего поражение правителя. Так, киевский князь, побеждая хазар, становился каганом. Это «превращение» осуществля¬лось сравнительно легко еще и потому, что слово «хакан» («каган») означало верховно¬го правителя, которому повиновались другие властители более низкого ранга. Полян¬ский князь как раз и являлся главой межплеменного объединения, в его подчинении на¬ходились вожди (князья) более мелких племенных подразделений.
Русская земля и населявший ее союз союзов племен с отчетливо выраженными чертами государственности засвидетельствованы и арабскими писателями, упоминаю¬щими «группу русов», главным городом которых был Куйаба, служивший «ре¬зиденцией царя». Куйаба — это, конечно же, Киев.
Независимо от формирования государства в Среднем Поднепровье и примерно в то же время зарождалась государственность и на северо-западе восточнославянского ми¬ра. Ильменские словене возглавили этот процесс.
Археологические и письменные источники проливают свет на складывание пле¬менного союза словен, переросшего затем в союз союзов, или, по принятой нами тер¬минологии, суперсоюз. Поселяясь на северо-западе, словене заняли земли в Приильменье. Верхнем и Нижнем Поволховье, по берегам реки Меты.
Консолидация словен просматривается уже на уровне единичного племени. Ранее, чем в других районах, она началась в Нижнем Поволховье. Там в середине VIII века со¬оружается Ладога, обязанная своим происхождением окрестному населению, организо¬ванному в родовые общины. Ладога, возникшая в гуще этих общин, запечатлела их сли¬яние в единое племя, для обеспечения жизнедеятельности которого она и была создана. В девяти километрах от Ладоги вверх по течению Волхова, где свободное плавание преграждали пороги, археологи обнаружили скопление поселений: среди них выделяет¬ся укрепленное поселение Новые Дубовики. Подобно Ладоге и тянущимся к ней бли-жайшим поселкам. Новые Дубовики отразили слияние родов в отдельное племя. Возни¬кает вопрос: почему в низовьях Волхова объединение родовых общин в племена шло опережающими темпами по сравнению с остальными районами, занятыми словенами? Влияли гут оторванность продвинувшихся в Нижнее Понолховье поселенцев от основ¬ной массы словен, осевшей по ильменским берегам, и большая открытость для вторже¬ний и нападений со стороны внешних врагов. Все это требовало сплочения родовых групп, и они, соединившись в племена, построили и центры своих союзов — Ладогу и Новые Дубовики. В Приильменье и Верхнем Поволховье, гае разместилась основная масса словен, обстановка была спокойнее, и складывание племен проходило преимуще¬ственно под воздействием внутренних причин, а не внешних факторов. И только где-то в первой половине IХ века на фоне норманнских набегов появляется сперва Рюриково городище (или какой-то еще, не открытый пока археологами город), а потом — Новго¬род. В словенской земле возникали и другие племенные центры.
Средоточия местной племенной жизни — Ладога, Новгород и Новые Дубовики — играли также очень важную общесловенскую роль. Как показывает исторический опыт, любое племя, любой народ, овладевшие частью реки, упорно стремятся владеть ею пол¬ностью. Бывает, это удается в короткий срок, но порою растягивается на многие десяти¬летия и даже столетия, как, скажем, получилось — с продвижением по Волге — у восточных славян, древнерусских людей и великороссов. Освоение же Волхова заняло сравнительно малое время. Обосновавшись в конце VII — начале VIII столетий по бе¬регам Ильменя и на Верхнем Волхове, словене вскоре вышли в низовья реки, установив над нею полный контроль, что отвечало интересам безопасности словенского населе¬ния в целом. Поставленные на важнейших участках речного пути города были контрольными пунктами, препятствовавшими проникновению врагов в глубь словенских земель. С развитием внешней торговли они приобрели значение торговых центров.
Образованием племен и строительством племенных центров завершается первый этап консолидации в словенском обществе. Второй ее этап связан с формированием союза словенских племен. К созданию такого союза побуждала возрастающая плот¬ность населения, требующая более тесного сплочения как внутри словенской общности, так и по отношению к внешнему миру. Союз родственных племен становится исторической необходимостью.
Возникновение союзной организации являлось делом вовсе не простым. Оно со¬провождалось взаимной борьбой и соперничеством племен за лидерство. Отголоски межплеменных столкновений слышны в источниках устных и письменных их следы видны и в археологических материалах. Раскопки Ладоги, например, показали, что в се¬редине IX века город выгорел, охваченный «тотальным пожаром». Исследователи не без основания связывают ладожскую катастрофу с междоусобными племенными войнами.
В борьбе за главенство в словенском союзе сначала повезло Ладоге. Тому были свои причины. Словене, поселившиеся в Нижнем Поволховье, ранее, чем остальные со¬родичи, соединились в племена, что дало ладожским словенам перевес в силе и выдви¬нуло Ладогу вперед. Но по мере того, как нарастали интеграционные процессы у приильменских словен, поражение Ладоги и утрата ею передовых позиций как властвую-щего племени в формирующемся племенном союзе было лишь делом времени по¬скольку в верховьях Волхова и Поозерье находилась наиболее густая сеть поселений то есть самая высокая концентрация населения. По своим материальным и людским ре¬сурсам племена Верхнего Поволховья и Приильменья имели преимущество меж други¬ми племенами словен, в том числе и словенского племени с центром в Ладоге. Этим и объясняется господствующее положение новгородцев, которое они в конечном счете заняли в словенском союзе.
Создание словенской союзной организации влекло за собой слияние отдельных племенных территорий в единую общую территорию всех словен, и это не могло не по¬влечь изменений в управлении обществом. Военный вождь (князь) становится постоян¬ным должностным лицом. Вокруг него собирается дружина. Появляется общеплеменное народное собрание — вече. Начинает действовать совет старейшин. Иными словами возникают союзные органы власти. Древние сказания донесли до нас единичные имена словенских правителей. Это Бравлин и Вадим Храбрый — новгородские князья Гостомысл — новгородский старейшина.
Словенский союз вскоре стал ядром более крупного племенного объединения куда вошли, помимо словен, кривичи, а также финские племена, называемые летописцем чудью. Следовательно, то было разно этническое межплеменное образование. Его вы¬звала к жизни прежде всего внешняя опасность, исходившая от норманнов. Известно, что уже в VIII веке шведы пересекают Балтийское море, основывая опорные пункты по южному побережью, откуда проникают в Финский залив, Неву. Ладожское озеро и Вол¬хов. Накатывалась экспансия норманнов на территорию славянских и финских земель. Отряды врагов формировались из купцов-воинов, промышлявших — а зависимости от обстоятельств — сегодня торговлей, а завтра — грабежом и «примучиванием», данью по¬падающихся на их пути племен. Древнерусский летописец рассказывает об уплате словенами, кривичами и чудью дани варягам, приходящим –«из заморья». О завоевании нор¬маннов сообщают и скандинавские cam. Так. сага об Олаве Святом вспоминает уппсальского конунга Эйрика, сына Эмунда, который каждое лето набирал войско и от¬правлялся походом в разные страны. Он подчинил себе Финнланд, Кирьяланд, Эйстланд, Курланд и многие другие земли на востоке».
Варяжская агрессия сплотила славян и финнов. Они «изгнаша варяги за море и не даша им дани». Вот так в середине IX века на северо-западе Восточной Европы сложил¬ся союз союзов племен (суперсоюз) для обороны от норманнских вторжений. Этот со¬юз был примечателен тем, что включал в себя кроме славянских племен (словене кри¬вичи) к финно-угорские племена. Управление им осуществлялось с помощью механиз¬ма, отличного от традиционных родоплеменных учреждений, то есть посредством эле¬ментов публичной власти, имевшей, однако, примитивный характер, ибо в условиях господства родоплеменных отношений она принимала форму главенства одного союза племен над другими. В итоге князь возвысившегося племенного союза подчинял князей и вождей прочих союзов. Осуществляемая им власть как бы отрывалась от рядовых племен, оберегая общие интересы, порой несогласные с интересами отдельных племен¬ных объединений.
По имеющимся у нас данным трудно определить, какое племя выступило в роли главы и. стало быть, носителя публичной власти. Но если брать конечный результат обозначившийся к исходу IX века, таковым было племя словен, которое оказалось сильнее своих соседей, вовлеченных в союзную организацию. Не исключено, что слове¬не, подняв на борьбу разноязыкие племена против варягов, по изгнании последних за¬няли их место в качестве собирателей дани, как это имело место на юге у полян с хаза¬рами.
Мощный разноэтнический племенной союз был замечен арабскими писателями, именующими его «ас-Славийа». Арабы упоминают и царя руссов, пребывающего в городе Салау. История локализует Славию в области ильменских словен.
Итак, на протяжении VIII-IX веков в Среднем Поднепровье и Поволховье неза¬висимо друг от друга определились два центра зарождения русской государственности. В обеих областях в процессе складывания государственности возникли два важнейших ее института: публичная власть в виде господства наиболее сильного племени над ос-тальными племенами, признающими его главенство, и натуральные повинности в фор¬ме дани, идущей на ее содержание. Эти институты имеют еще весьма примитивный ха¬рактер, но, тем не менее выступают как первые проявления зарождающегося государст¬ва. Становление государства завершится тогда, когда произойдет распад родоплемен¬ных отношений и в размещении населения территориальный принцип заменит кровно-родственный. Но это случится позднее, на рубеже X-XI столетий.

ГУМАНИЗАЦИЯ МАССОВЫХ ИНФОРМАЦИОННЫХ ПРОЦЕССОВ В РАМКАХ ОТКРЫТОГО ОБЩЕСТВА
Открытое общество — это не только общество гармоничных социальных отношений, общество, прозрачное с точки зрения управления, когда граждане могут и должны знать о процессах, протекающих во власти. И не только общество гуманистических ценностей. Решающим компонентом открытого общества, опре¬деляющим его возможности, служит полифония массовых ин¬формационных процессов, поскольку информация — носитель знаний, норм и ценностей. Она способна реализовать потенциал открытого общества, и, только владея ею, можно это общество строить.
Что же подразумевать под массовыми информационными процессами? На наш взгляд, это процессы продуцирования, ти¬ражирования, распространения информации в больших соци¬альных группах, процессы взаимодействия различных потоков и каналов информации, необходимой и достаточной для социальной активности этих масс. Массовые информационные процессы — это регулируемая и саморегулируемая целостность информацион¬ного пространства. Они в известной мере упрощают и типологи-зируют информацию; здесь обращаются только знания, нормы и ценности, которые удовлетворяют информационные интересы и потребности больших социальных групп. В массовых информа¬ционных процессах хранится и циркулирует огромный спектр важнейших знаний, необходимых для жизнедеятельности челове¬ка, группы, общества в целом.
Открытое общество является информационным обществом, в котором социально значимая информация не принадлежит толь¬ко политической элите или крупнейшим корпорациям, может быть применена и использована социальными группами вне за¬висимости от их финансового, социального и иного статуса. То есть в этом смысле можно говорить, что массовые информацион¬ные процессы — одна из граней демократизации общественных отношений и естественная основа для их совершенствования.
Но здесь возникают серьезные противоречия. Очень часто массовые информационные процессы начинают использоваться властью или СМИ в угоду корпоративным, эгоистическим инте¬ресам. Мы сплошь и рядом видим, что в общество «вбрасывает¬ся» только та информация, которая необходима политической или финансовой элите, но вовсе не идентифицирующая инфор-
мационные интересы большинства людей. В свою очередь СМИ тиражируют и распространяют информацию, не ведущую к воз¬вышению духовных ценностей, не способствующую социальной ориентации людей, а направленную на достижение иных, чаще всего манипулятивных интересов. Поэтому очень важно разоб¬раться в этом феномене и понять, как массовые информацион¬ные процессы способствуют формированию открытого общества, дм этого надо установить характеристики массовых информаци¬онных процессов. Они, на наш взгляд, следующие:
1. Массовые информационные процессы отражают объектив¬ные условия жизнедеятельности больших социальных групп, т.е. порождаются спонтанно, стихийно, но затем культивируются, ре¬гулируются профессионалами и в рамках этих больших соци¬альных групп, и в рамках СМИ.
2. Массовые информационные процессы — это синтез различ¬ных информационных потоков, включающих элементы научного знания, но вместе с тем и иллюзии, стереотипы, предубеждения, подсознательные влечения, моральные нормы, идеологические ценности, т.е. элементы, выражающие многообразие интересов и ценностей больших социальных групп. В этом синтетичном ха¬рактере заключена как великая сила массовых информационных процессов, активно влияющих на жизнедеятельность общества и больших социальных групп, так и существенный их недостаток — односторонность и неадекватность. Свидетельство тому — пове¬дение социумов в стрессовых, кризисных ситуациях. Достаточно вспомнить приход Гитлера к власти в 30-х годах XX в., который строился на очень грамотном манипулировании массовыми инфор¬мационными процессами; многие действия и события советского периода. К сожалению, манипулятивные элементы, основанные на противоречии, на синтетичности массовых информационных процессов, широко применялись и применяются в наше время, в частности в избирательных кампаниях.
3. Массовые информационные процессы всегда служат объек¬том идеологического и политического толкования и разного рода интерпретаций. Иными словами, массовые информационные про¬цессы только рождаются в дистиллированно чистом виде, а затем, становясь информационной реальностью, всегда «облуча¬ются» информационной активностью различных социальных
институтов.
4.Массовые информационные процессы имеют свойствен¬ные им законы развития и функционирования. Существуют опре¬деленные субъекты информации, т.е. лица, группы, эту информа¬цию производящие и имеющие технологии, средства, с помощью которых данная информация циркулирует в обществе. Это про¬цессы обмена информацией на бытовом уровне, на уровне гло¬бальных компьютерных сетей, средств массовой информации.
Существуют определенные стадии возникновения и развития массовых информационных процессов: они рождаются, достига¬ют «зрелости», т.е. всеобщей распространенности, принятия за¬ложенных в них норм и ценностей, затем сменяются другими по¬токами массовой информации — их жизнь циклична, это и есть закон развития и функционирования массовых информационных процессов.
5. Массовые информационные процессы осуществляются во взаимодействии с институционализированными и неинституциона-лизированными источниками информации. К числу первых отно¬сятся СМИ, политическая элита, органы государственной власти и управления и т.д. Неинституционализированные источники информации — независимые, неангажированные и неподчиняю¬щиеся корпоративным институциональным нормам субъекты ин¬формации (толпа, группа, совокупность людей, лидеры обще¬ственного мнения). Особенностью массовых информационных процессов является то, что решающим, пожалуй, представляется как раз неинституционализированный срез их жизнедеятельности, причем не только в отношении источника, но и динамики самого информационного процесса.
Говоря обо всем этом, мы хотим подчеркнуть, что массовые информационные процессы — это объективная информационная реальность. Но, как показывает современный опыт, сегодня мас¬совая информация дегуманизируется, становится в лучшем случае рекламно-потребительской, в худшем — политически-экстремист¬ской, очень часто лишается своего содержательного смысла. Можно ли сегодня представить себе точное экономическое знание в системе массовых информационных процессов? Реально — нет. В массовые информационные процессы вбрасываются упрощен¬ные, примитивные представления об экономике, соответствую¬щие интересам той или иной экономической элиты. В результате общество становится фрагментарным, атомизированным, сегмен¬тированным, мозаичным, превращается в совокупность разобщен-ных групп, в которой тонут и исчезают гуманистические ценности уважения, добра, доверительности, благородства, совести, чувства долга, не просто существующие как архаичные последствия хрис¬тианских или иных ценностей, но являющиеся информационным условием выживания сообщества людей. Ибо если массовые ин¬формационные процессы не несут гуманистических ценностей, знаний, норм, они превращаются в антитезу информированности.
Сегодня современный человек очень часто замещает ум ин-формированностью, гуманизм — спонсорством, и все это, на наш взгляд, может послужить серьезной причиной общественной де¬струкции дальнейшего развития. Поэтому прежде чем говорить об открытом обществе как о реальной перспективе существова¬ния нашего социального устройства, изначально необходимо вы-
24
сТроить концепцию гуманистических массовых информационных процессов с учетом реализации в полной мере прав и свобод че¬ловека, существования каждого индивида и каждой группы как равных, независимых участников информационного диалога друг с Другом и с обществом. Нельзя забывать и о плюралистической структуре информационного открытого общества, без чего невоз¬можно по-настоящему гуманизировать процессы массовой ин¬формации и преодолеть информационное отчуждение граждан.
Опасность информационного отчуждения следовало бы осоз¬нать не только специалистам в области массовой информации, но и философам, социологам и т.д. Что мы понимаем под гума¬низацией массовых информационных процессов? В конечном счете это воспроизводство наиболее продуктивных, ясных, важ¬ных для жизнедеятельности человека интересов и потребностей, это оптимальное соотношение интересов личности, группы и со¬циума в целом, воспроизводство очеловеченных потребностей личности, группы и социума.
Не всякая информация, не всякая потребность ведет к возвы¬шению личности, гармонизации социальных отношений, следо¬вательно, гуманизация есть определенное качество массовых ин¬формационных процессов, связанное с потребностями личности и социальной группы, не искаженными манипулятивным воздей¬ствием. Гуманизация предполагает восхождение к истинной сущ¬ности человека и к истинной сущности социальной группы. При этом гуманизация не просто нравственный императив, в совре¬менных условиях гуманизация имеет четкую технологическую ос¬настку. Можно как угодно призывать к высоким ценностям, но если эти ценности не закреплены в системе продуцирования, распространения, тиражирования массовой информации, если нет технологических средств для этой цели, гуманизм остается вещью в себе.
Ключевая роль в гуманизации массовых информационных процессов принадлежит СМИ, причем под средствами массовой информации мы понимаем не только печать, радио и телевиде¬ние, но и все иные средства, в частности отличные от СМИ ка¬налы рекламы, паблик рилейшнз, компьютерные сети и т.д. Лю¬бой канал, который продуцирует, производит и распространяет массовую информацию, мы определяем как средство массовой информации. Гуманизация должна здесь протекать на содержа-тельном уровне: что предлагается этими средствами массовой информации, каков предметный спектр знаний, интересов? Если воспроизводится весь диапазон интересов личности с учетом ее прав и свобод, то мы можем считать это гуманистической линией.
Позволим себе небольшое отступление. Скажем, театр, кино тоже могут рассматриваться как средства массовой информации. Нынешние актеры иронизируют, называя реалистическое искусст- во, представленное школой Станиславского, искусство постиже¬ния «человеческого духа» искусством «верхней» половины челове¬ческого тела. Сегодня литература, искусство и кино в большей мере исследуют проблемы «нижней» половины человеческого тела. Это тоже важно и в каком-то смысле соответствует гуманисти¬ческой концепции жизни. Но когда говорят только о «нижней» половине, картина человеческой жизни искажается, информаци¬онные процессы становятся односторонними.
Кроме содержательной структуры большую роль играет фор¬мализация массовых информационных процессов. Если содержа¬тельная сторона отвечает на вопрос: «Что? какую информацию в отношении к потребностям человека мы распространяем?», то формализованность представляется как ответ на вопрос: «Как? ка¬кими средствами?» И здесь слышна своя гуманистическая инто¬нация. Если эти средства адресуются разумному человеку, пред¬ставлены разнообразием жанровых, стилевых, языковых средств, воспроизводят богатство человеческой культуры, можно говорить о наличии гуманистической тенденции. Если же все представляется на уровне апелляции к подсознанию, инстинктам и эти инстинкты выражаются в псевдоавангардистских формах, если информация зашифровывается, и зашифровывается так, что абсолютно лиша¬ется всякого смысла, если для достижения этого считаются допу-стимыми любые, даже физиологически постыдные, унижающие чувство человеческого достоинства средства, ни о каком гуманиз¬ме не может быть и речи. То есть процесс, объединяющий цели, предмет, объект и средства, составляет суть гуманистической концепции массовых информационных процессов.
Если говорить о теоретико-коммуникационных проблемах, то возникает необходимость концептуально выразить потребность в гуманистическом насыщении массовых информационных про¬цессов и создать теоретическую модель, объясняющую эту кон¬цепцию языком строгого научного знания, языком понятий, дефи¬ниций, моделей и т.д. Эта работа еще впереди, но определяющие основания этой модели включают:
— соответствие информационным потребностям, возвышаю¬щим человека;
— системность потребностей, их многообразие, плюрализм;
— содержательную структуру;
— предоставление человеку права реального информацион¬ного выбора;
— формализацию — поиск адекватной формы, жанра, стиля.
И только в совокупности этих характеристик мы можем в ко¬нечном счете выразить идею гуманизации информационных про¬цессов, имея в виду, что ключевым элементом, призванным решить заявленные проблемы, выступают СМИ. Поясним: в России, как и на Западе, издаются огромными тиражами бульварные издания
и издания эротического направления. В какой-то мере все они удовлетворяют определенным потребностям человека, но все дело в пропорции, в соотношении. «Желтая» пресса существовала, будет существовать и развиваться. Но если в обществе духовной пищей становится только «литература» подобного рода, если большие социальные группы отчуждены от других каналов рас¬пространения информации, если у них нет информационной аль¬тернативы и они «загнаны в стойло» заданной информационной проекции, то все попытки «возвысить» массовую информацию окажутся тщетными. В конечном счете гуманизм — это альтерна¬тива, возможность выбора. Человек должен иметь возможность в соответствии со своими интересами найти то, что ему нужно, — от «Плейбоя» до серьезной аналитической журналистики. Когда же информационные источники закрыты, он легко становится объектом манипуляций, деградирует, его информационный кру¬гозор сужается, и в конечном счете это ведет к печальным по¬следствиям в социальных отношениях.
Гуманизация массовых информационных процессов строится не на отвлеченном морализаторстве, а на системе экономических, политических, технологических и правовых оснований. Если эко¬номика непродуктивна, не дает материального основания для развития гармоничного человека, а политика строится на автори¬тарных, тоталитарных принципах, если технологические парамет¬ры, скажем, средства распространения информации несовершен¬ны и устарели, если право защищает только интересы правящей верхушки, мы не можем рассчитывать на гуманистическую пере¬ориентацию массовых информационных процессов. То есть предмет нашего разговора — это интерпретация определенного уровня со¬циально-экономического развития общества, который может быть достигнут только в комбинации разнообразных форм собствен¬ности, распространения и производства информации при демо¬кратической организации общества, наличии гуманизированной сферы общественных отношений (когда социальное призрение, здравоохранение, образование являются высокоразвитыми струк¬турами, а не ущербными, каковые они сегодня в России), разви¬той законодательной базы, защищающей не только свободное распространение информации в обществе, но также гарантирую¬щей единство прав и обязанностей в сфере информационного
взаимодействия.
Теоретическое осознание данной проблемы — условие созда¬ния гуманитарной среды информационного открытого общества, и это представляется нам одним из важнейших компонентов уни¬версальной теоретической проблемы в связи с формированием и развитием открытого общества.

ГРАФ С. Ю. ВИТТЕ — ГЕНИЙ РОССИЙСКОЙ ПОЛИТИКИ?
Среди крупных государственных деятелей России трудно найти личность сколь незаурядную, яркую, столь и неоднозначную, противоречивую, каким был С. Ю. Витте. Этому человеку было суждено испытать головокружительный взлет — подняться от третьеразрядного канцелярского чиновника до самого влиятельного министра; в перелом¬ные для судеб России годы — быть председателем Комитета министров, стать главой осажденного революцией правительства. Ему довелось ярко блистать на дипломатическом поприще, быть свидетелем и оче¬видцем Крымской войны, отмены крепостного права, реформ 60-х годов, бурного развития капитализма, русско-японской войны, первой революции в России. Этому человеку было суждено стать современни¬ком Александра III и Николая II, П.А. Столыпина и В.Н. Коковцова, С.В. Зубатова и В.К. Плеве, Д.С. Сипягина и Г.Е. Распутина. Жизнь, политическая деятельность, нравственные качества С.Ю. Витте всегда вызывали самые противоречивые, порой полярно проти¬воположные оценки и суждения. Судя по одним воспоминаниям его современников, перед нами предстает «исключительно одаренный», «в высокой степени выдающийся государственный деятель», «превосхо¬дящий разнообразием своих дарований, громадностью кругозора, уме¬нием справляться с труднейшими задачами блеском и силой своего ума всех современных ему людей». Судя по другим, перед нами — «делец, совершенно неопытный в народном хозяйстве», «страдавший дилетантизмом и плохим знанием русской действительности», человек со «среднеобывательским уровнем развития и наивностью многих взгля¬дов», политику которого отличали «беспомощность, бессистемность и… беспринципность».
Родился С.Ю. Витте 17 июня 1849 г. на Кавказе, в Тифлисе, в семье провинциального чиновника. Предки Витте по отцовской линии — выходцы из Голландии, переселившиеся в Прибалтику, — в середине XIX века получили потомственное дворянство. По линии матери его родословная велась от сподвижников Петра I — князей Долгоруких. Отец Витте — Юлий Федорович — дворянин Псковской губернии, лютеранин, принявший православие, служил директором департамента государственных имуществ на Кавказе. Мать — Екатерина Андреевна — была дочерью члена главного управления наместника Кавказа, в прошлом Саратовского губернатора, Андрея Михайловича Фадеева и княжны Елены Павловны Долгорукой. Сам Витте очень охотно подчеркивал свои родственные узы с князьями Долгорукими, но не любил упоминать, что происходил из семьи малоизвестных обрусевших нем¬цев.
В России бурно развивалось железнодорожное строительство. Это была новая и перспективная отрасль капиталистического хозяйства. Возникали новые частные железнодорожные общества. В железнодо-рожное строительство вкладывались суммы, превышавшие капитало-вложения в крупную промышленность. Атмосфера ажиотажа, сложив-шаяся вокруг строительства железных дорог, захватила и Витте. Ми¬нистр путей сообщения граф Бойринский, знавший его отца, уговорил Сергея Юльевича попытать счастья в качестве специалиста по эксплу¬атации железных дорог — в чисто коммерческой области железнодо¬рожного дела.
Стремясь досконально изучить практическую сторону дела, Витте сидел в станционных классах, исполнял обязанности помощника и начальника станции, контролера, ревизора движения, побывал даже в роли конторщика грузовой службы и помощника машиниста. Полгода спустя он был назначен начальником конторы движения всей Одесской железной дороги, вскоре перешедшей в руки частного общества.
Однако после многообещающего начала карьера С. Ю. Витте чуть было не оборвалась. В конце 1875 г. недалеко от Одессы произошло крушение поезда, повлекшее за собой много человеческих жертв. Начальник Одесской железной дороги Чихачев и Витте были преданы суду и приговорены к четырем месяцам тюрьмы. Однако пока тянулось расследование, Витте, оставаясь на службе, сумел отличиться успешной перевозкой войск на театр военных действий (шла русско-турецкая война 1877-1878 гг.), чем обратил на себя внимание великого князя Николая Николаевича, по велению которого тюрьма для Витте была заменена двухнедельной гауптвахтой.
В 1877 г. С. Ю. Витте был назначен уже начальником движения Одесской дороги, а после окончания войны — начальником эксплуатационного отдела всех Юго-Западных железных дорог. Получив это назначение, Витте переехал из провинции в Петербург, где принял участие также в работе комиссии графа Э.Т. Баранова (по исследова¬нию железнодорожного дела).
Служба в частных железнодорожных обществах оказала на Витте чрезвычайно сильное влияние — дала опыт управления, приучила к расчетливому, деловому подходу, научила чувствовать конъюнктуру, определила круг интересов будущего финансиста и государственного деятеля.
К началу 80-х годов имя С. Ю. Витте было уже достаточно хорошо известно в среде железнодорожных дельцов и в кругах русской буржу-азии. Он был знаком с крупнейшими «железнодорожными королями» — И.С. Блиохом, П.И. Губониным, В.А. Кокоревым, С.С. Поляковым, близко знал будущего министра финансов И.А. Вышнеградского. Уже в эти годы проявилась одаренность многогранной энергичной натуры Витте: качества превосходного администратора, трезвого, практичного дельца, аналитические способности ученого-практика. В 1883 г. С.Ю. Витте опубликовал большую работу «Принципы железнодорожных тарифов по перевозке грузов», принесшую ему известность среди специалистов.
В 1880 г. С.Ю. Витте был назначен управляющим Юго-Западными дорогами и поселился в Киеве. Удачная карьера принесла ему и материальное благополучие. Как управляющий Витте получал больше любого министра — свыше 50 тыс. рублей в год.

17 октября 1888 г. в Борках произошло крушение царского поезда. Причиной крушения было нарушение элементарных правил движения поездов: тяжелый состав царского поезда с тяжелым товарным парово¬зом шел с превышением установленной скорости. С.Ю. Витте еще ранее предупреждал министра путей сообщения о возможных последствиях. С присущей ему грубоватостью он сказал как-то в присутствии Алек¬сандра III, что императору сломают шею, если будут водить царские поезда с недозволенной скоростью. После крушения в Борках Александр Ш вспомнил об этом предупреждении и выразил желание, чтобы на вновь утвержденный пост директора Департамента железнодорожных дел в Министерстве финансов был назначен С.Ю. Витте. Среди прочего это означало сокращение жалования в три раза (16 тыс. рублей в год). Но Сергей Юльевич без колебаний расстался с доходным местом и положением преуспевающего дельца ради манившей его государственной карьеры. Одновременно с назначением на долж¬ность директора департамента С.Ю. Витте был произведен из титуляр¬ных сразу в действительные статские советники (т. е. получил гене¬ральский чин). Это был головокружительный скачок вверх по бюро¬кратической лестнице. Витте попадает в число ближайших сотрудников И.А. Вышнеградского.
Вверенный Витте департамент сразу становится образцовым. Ему удается на практике доказать конструктивность своих идей о государственном регулировании железнодорожных тарифов, проявить широту интересов, недюжинный талант администратора, силу ума и характера. В феврале 1892 г., удачно использовав конфликт двух ведомств — транспортного и финансового, — С. Ю. Витте добивается назначения на пост управляющего Министерством путей сообщения. Однако пробыл он на посту министра совсем недолго. В том же 1892 г. тяжело заболел И.А. Вышнеградский. В околоправительственных кругах началась закулисная борьба за влиятельный пост министра финансов, в которой Витте принял самое активное участие. Не слишком щепетильный и не особенно разборчивый в средствах для достижения цели, пустив в ход и интригу, и сплетню о психическом расстройстве своего покровителя И.А. Вышнеградского, в августе 1892 г. Витте добился места управляющего Министерством финансов. А 1 января 1893 г. Александр III назначил С.Ю. Витте министром финансов с одновременным производством в тайные советники. Карьера 43-летнего Витте достигла своей первой сияющей вершины.
Заняв кресло министра финансов, С. Ю. Витте получил большую власть: министру финансов были подчинены департамент железнодо-рожных дел, торговля, промышленность, поэтому он мог оказывать давление на решение политических вопросов. Став самым влиятельном министром, Сергей Юльевич показал себя трезвым, расчетливым, гибким политиком. Вчерашний панславист, славянофил, убежденный сторонник самобытного пути развития России в короткий срок превра¬тился в индустриализатора европейского образца и заявил о своей готовности в течение короткого срока вывести Россию в разряд передо¬вых промышленных держав.

К началу XX века экономическая платформа Витте приобрела вполне законченные очертания: в течение приблизительно десяти лет догнать более развитые в промышленном отношении страны Европы, и занять прочные позиции на рынках Востока, обеспечить ускоренное промышленное развитие России путем привлечения иностранных капи-талов, накопления внутренних ресурсов, таможенной защиты промыш-ленности от конкурентов и поощрения вывоза. Особая роль в программе Витте отводилась иностранным капиталам; министр финансов выступил за их неограниченное привлечение в русскую промышленность и железнодорожное дело, называя лекарством против бедности. Вторым важнейшим механизмом он считал неограниченное государственное вмешательство.
И это была не простая декларация. В 1894-1895 гг. С. Ю. Витте (добился стабилизации рубля), в 1897 г. сделал то, чего не удавалось его предшественникам (ввел золотое денежное обращение, обеспечив вплоть до первой мировой войны стране твердую валюту и приток иностранных капиталов). Кроме того, Витте резко увеличил налогооб¬ложение, особенно косвенное, ввел винную монополию, которая вскоре стала одним из основных источников правительственного бюджета. Еще одним крупным мероприятием, проведенным Витте в начале своей деятельности, было заключение таможенного договора с Германией (в 1894 г.), после которого персоной С.Ю. Витте заинтересовался даже сам О. Бисмарк. Это чрезвычайно льстило самолюбию молодого мини¬стра.
В условиях экономического подъема 90-х годов система Витте работала превосходно: в стране было сооружено рекордное количество железных дорог; к 1900 г. Россия вышла на первое место в мире по добыче нефти; облигации русских государственных займов высоко котировались за границей. Авторитет С.Ю. Витте вырос неизмеримо. Министр финансов России стал популярной фигурой среди западных предпринимателей, привлек благосклонное внимание западной прессы. Отечественная же печать резко критиковала Витте. Бывшие единомыш-ленники обвиняли его в насаждении «государственного социализма», приверженцы реформ 60-х годов критиковали за использование госу-дарственного вмешательства, русские либералы восприняли программу Витте как «грандиозную диверсию самодержавия», отвлекавшую вни-мание общества от социально-экономических и культурно-политиче¬ских реформ.
В действительности же вся политика С.Ю. Витте была подчинена единственной цели: осуществить индустриализацию, добиться успешного развития экономики России, не затрагивая политической системы, ничего не меняя в государственном управлении. Витте был ярый сторонник самодержавия.
С этой же целью Витте начинает разработку крестьянского вопроса, пытаясь добиться пересмотра аграрной политики. Он сознавал, что расширить покупательную способность внутреннего рынка можно толь¬ко за счет капитализации крестьянского хозяйства, за счет перехода от общинного землевладения к частному. С.Ю. Витте был убежденным сторонником частной крестьянской собственности на землю и усиленно добивался перехода правительства к буржуазной аграрной политике. В 1899 г. при участии Витте были разработаны и приняты законы об отмене круговой поруки в крестьянской общине. В 1902 г. Витте добился создания специальной комиссии по крестьянскому вопросу («Особое совещание о нуждах сельскохозяйственной промышленности»), которая ставила целью «водворить личную собственность в деревне».
События начала XX века поставили под сомнение все грандиозные начинания Витте. Мировой экономический кризис резко затормозил развитие промышленности в России, сократился приток иностранных капиталов, нарушилось бюджетное равновесие. Экономическая экспан¬сия на Востоке обострила русско-английские противоречия, приблизила воину с Японией.
Экономическая «система» Витте явно пошатнулась. Это дало возможность его противникам (Плеве, Безобразову и др.) постепенно оттеснить министра финансов от власти. Кампанию против Витте охотно поддержал Николай II. Надо заметить, что между С. Ю. Витте и Николаем II, вступившим на российский престол в 1894 г., установи¬лись довольно сложные отношения: со стороны Витте по отношению к Николаю демонстрировались недоверие и презрение, со стороны Нико¬лая по отношению к Витте — недоверие и ненависть. Витте теснил собой сдержанного, внешне корректного и прекрасно воспитанного царя, постоянно оскорблял его, сам того не замечая, — оскорблял своей резкостью, нетерпеливостью, самоуверенностью, неумением скрыть свое неуважение и презрение. И было еще одно обстоятельство, которое превращало простое нерасположение к Витте в ненависть: все-таки без Витте, в конце концов, никак нельзя было обойтись. Всегда, когда требовался в самом деле большой ум и изворотливость, Николай II, хоть и со скрежетом зубовным, обращался к нему.
В августе 1903 г. кампания против Витте увенчалась успехом: он был снят с должности министра финансов и назначен на пост предсе¬дателя Комитета министров. Несмотря на громкое название, это была «почетная отставка», так как новый пост был несоизмеримо менее влиятелен. Вместе с тем Николай II не собирался окончательно удалять Витте, ибо ему явно симпатизировали императрица-мать Мария Федо¬ровна и брат царя — великий князь Михаил. Кроме того, на всякий случай Николай II хотел иметь под рукой такого опытного, умного, энергичного сановника.
Потерпев поражение в политической борьбе, Витте не вернулся к частному предпринимательству. Он поставил себе целью отвоевать утраченные позиции. Оставаясь в тени, он добивался того, чтобы не потерять окончательно расположения царя, почаще привлекать к себе «высочайшее внимание», укреплял и налаживал связи в правительст-венных кругах. Начать активную борьбу за возвращение к власти позволила подготовка к войне с Японией. Однако его надежды на то, что с началом войны Николай II призовет его, не оправдались.
Летом 1904 г. эсером Е.С. Созоновым был убит давний противник Витте — министр внутренних дел Плеве. Опальный сановник приложил все усилия, чтобы занять освободившееся место, но и здесь его ждала неудача. Несмотря на то, что Сергей Юльевич успешно выполнил возложенную на него миссию — заключил новое соглашение с Герма¬нией, Николай II назначил министром внутренних дел князя Святополка-Мирского.
Пытаясь привлечь к себе внимание, Витте принимает самое актив¬ное участие в совещаниях у царя по вопросу о привлечении выборных от населения к участию в законодательстве, пытается добиться расши¬рения компетенции Комитета министров. Витте использует даже собы¬тия «Кровавого воскресенья», чтобы доказать царю, что без него, Витте, ему не обойтись, что если бы Комитет министров под его председатель¬ством был наделен реальной властью, такой поворот событий был бы-невозможен.
Наконец, 17 января 1905 г. Николай II, несмотря на всю свою неприязнь, все-таки обращается к Витте и поручает ему составить совещание министров по «мерам, необходимым для успокоения страны» и возможным реформам. С. Ю. Витте явно рассчитывал на то, что это совещание ему удастся преобразовать в правительство «западноевро-пейского образца» и стать во главе его. Однако в апреле того же года последовала новая царская немилость — совещание было закрыто Николаем П. Витте вновь оказался не у дел.
Правда, на сей раз опала длилась недолго. В конце мая 1905 г. на очередном военном совещании окончательно выяснилась необходимость скорейшего прекращения войны с Японией. Вести нелегкие переговоры о мире было поручено Витте, который неоднократно и весьма успешно выступал в качестве дипломата (вел переговоры с Китаем о постройке’ КВЖД, с Японией — о совместном протекторате над Кореей, с Кореей о русском военном инструктаже и русском управлении финансами, с Германией о заключении торгового договора и др.), проявив при этом недюжинные способности.
На назначение Витте чрезвычайным послом Николай II пошел с большим трудом. Витте давно торопил царя начать мирные переговоры с Японией, чтобы «хотя немного успокоить Россию». В письме к царю 28 февраля 1905 г. он указывал: «Продолжение войны более нежели опасно: дальнейшие жертвы страна при существующем состоянии духа не перенесет без страшных катастроф…». Он вообще считал войну гибельной для самодержавия.
23 августа 1905 г. был подписан Портсмутский мир. Это была блестящая победа Витте, подтверждавшая его выдающиеся дипломати-ческие способности. Из безнадежно проигранной войны талантливому дипломату удалось выйти с минимальными потерями и добиться для России «почти благопристойного мира». Несмотря на все свое нераспо-ложение, царь оценил заслуги Витте: за Портсмутский мир Сергею Юльевичу был присвоен графский титул.
Вернувшись в Петербург, Витте с головой погрузился в политику: принимает участие в работе Особого совещания Сольского, в котором разрабатывались проекты дальнейших государственных преобразова¬ний. По мере нарастания революционных событий Витте все настойчи¬вее доказывает необходимость «сильного правительства», убеждает царя, что именно он, Витте, сможет сыграть роль «спасителя России». В первые дни октября он обращается к царю с запиской, в которой излагает целую программу либеральных реформ. В критические для самодержавия дни Витте внушает Николаю II, что у него не осталось иного выбора, кроме как либо учредить в России диктатуру, либо — премьерство Витте и сделать ряд либеральных шагов в конституционном направлении.
Наконец, после мучительных колебаний царь подписывает состав-ленный Витте документ, который вошел в историю как Манифест 17 октября. 19 октября царь подписал указ о реформировании Совета министров, во главе которого был поставлен Витте. Карьера Витте достигла своей вершины. В критические дни революции он стал главой правительства России.
На посту премьера Витте продемонстрировал удивительную гиб-кость и способность к лавированию, выступая в чрезвычайных условиях революции то твердым, безжалостным охранителем, то искусным ми-ротворцем. За время председательствования Витте правительство зани-малось самыми разнообразными вопросами: переустройством крестьян-ского землевладения, правительственной пропагандой, введением исключительного положения в различных регионах, применением военно-полевых судов, смертной казни и других репрессий, подготовкой к созыву Думы, составлением Проекта Основных законов, реализацией провозглашенных 17 октября свобод.
Однако возглавляемый С.Ю. Витте Совет министров так и не стал кабинетом наподобие европейского, а сам Сергей Юльевич пробыл на посту председателя всего полгода. Нарастающий конфликт с царем вынудил его подать в отставку.
С.Ю. Витте вышел в отставку в конце апреля 1906 г. в полной уверенности, что выполнил главную свою задачу — обеспечил политическую устойчивость режима. Отставка по сути дела стала концом его карьеры, хотя Витте и не отошел от политической деятельности: являлся членом. Государственного совета, часто выступал в печати.
Вплоть до самого конца Сергей Юльевич ожидал нового назначения и готовил его, вел ожесточенную борьбу сначала против Столыпина, занявшего пост председателя Совета министров, затем — против В.Н. Коковцова. Витте рассчитывал, что уход с государственной сцены его влиятельных противников позволит ему вернуться к активной полити-ческой деятельности. Он не терял этой надежды вплоть до последнего дня своей жизни, был готов даже прибегнуть к помощи Распутина.
В начале первой мировой войны, предсказывая, что она кончится крахом для самодержавия, С.Ю. Витте заявил о готовности взять на себя миротворческую миссию и попытаться вступить в переговоры с немцами. Но он был уже смертельно болен.
Скончался С. Ю. Витте 28 февраля 1915 г. немного не дожив до 65 лет, хоронили его скромно, «по третьему разряду». Никаких офи¬циальных церемоний не было. Более того, рабочий кабинет покойного был опечатан, бумаги конфискованы, на вилле в Биаррице произведен тщательный обыск.
Смерть Витте вызвала довольно широкий резонанс в русском обществе. Газеты пестрели заголовками: «Памяти большого человека», «Великий реформатор», «Исполин мысли». Многие из тех, кто близко знал Сергея Юльевича, выступили с воспоминаниями. После смерти Витте его политическая деятельность была оценена крайне противоре¬чиво. Одни искренне считали, что Витте оказал родине «великую услугу», другие утверждали, что «граф Витте далеко не оправдал возлагавшихся на него надежд», что «он ни в чем не принес стране действительной пользы» и даже, напротив, деятельность его «скорее должна считаться вредной».
Политическая деятельность Сергея Юльевича Витте была действи-тельно крайне противоречива. Порой она сочетала в себе несоединимое: стремление к неограниченному привлечению иностранных капиталов и борьбу против международно-политических последствий этого привле-чения; приверженность неограниченному самодержавию и понимание необходимости реформ, подрывавших его традиционные устои; Мани¬фест 17 октября и последующие меры, которые свели его практически к нулю, и т. д. Но как бы ни оценивать итоги политики Витте, несомненно одно — смыслом всей его жизни, всей деятельности было служение «великой России». И этого не могли не признать и его единомышленники, и его оппоненты.

ГРАЖДАНСКАЯ ВОЙНА. НОВОЕ ПРОЧТЕНИЕ СТАРЫХ ПРОБЛЕМ
История гражданской войны никогда не принадлежала к числу тем, обойденных вниманием советских исследователей. Это нетрудно понять, ведь исад гражданской войны трактовался как своего рода легитимация системы: еш Советская власть выстояла в борьбе с многочисленными и могущественными противниками, значит народ действительно поддержал ее, а все сомнения -«от лукавого». Такая ситуация имела свои плюсы, во всяком случае литературы о гражданской войне издавалось немало, и с точки зрения накопления фаот дело на месте не стояло. Но это же загоняло исследователей в жесткие рано изначально заданных конструкций, пресекало любые нетрадиционные подходы и оригинальные выводы. Господство ортодоксальных взглядов нашло ние и в массовом сознании, не случайно герои гражданской войны, прежний ореол, трансформировались в персонажей анекдотов.
Это положение стало изменяться в конце 80-х — начале 90-х годов. При чиной тому была не столь декларированная «гласность», которая поначалу дозировалась довольно строго, сколько ощущение повторения того, что, каза¬лось бы, давным-давно ушло в прошлое. Социологи отмечали в то время, у населения проявляется «почти болезненный интерес к гражданской войне, участившиеся попытки «примерять» к себе ее события…» (1). Сказать, т «предчувствие гражданской войны» раскрыло глаза историкам может быть было бы слишком громко, но то, что это оставило свой отпечаток — несомненно.
Вероятно, нельзя считать случайным то обстоятельство, что наибольшее число проблемных публикаций по истории гражданской войны пришлось на 1992 — 1993 годы. Распад Советского Союза и угроза того, что по этому же пути последует и Россия, противостояние президента и парламента, закончив¬шееся орудийной канонадой в центре столицы,— все это, помимо желания авторов, чувствуется на втором плане, идет ли речь о крушении Российской империи или судьбе Учредительного собрания.
Накал страстей явственно ощущается, когда читаешь отчет о заседании «круглого стола», проходившего в марте — апреле 1992 года в Институте российской истории. Хотя большинство его участников сошлись во мнении, что поиски виновников развязывания гражданской войны — дело бесперспективное, но фактически вопрос «кто виноват?» так или иначе поднимался в каждом выступлении. Именно он доминировал при обсуждении хронологических рамок гражданской войны.
Известно, что за последние десятилетия среди советских историков утвер-дилась точка зрения, согласно которой отсчет гражданской войны начинался с весны 1918 года (обычно в качестве ориентира бралось выступление чехосло¬вацкого корпуса или высадка англичан на Мурмане). Такая датировка прочно утвердилась в учебниках и обобщающих трудах. Тем удивительнее, что большин¬ство участников «круглого стола» высказалось против нее. Уже Ю. А. Поляков, чье выступление на заседании ученого совета Института российской истории стало толчком к дискуссии, предложил считать началом гражданской войны захват власти большевиками. «Взятие власти в столице было, безусловно, актом ажданской войны… Ну а таким ожесточенным схваткам как семидневное ?ажение в Москве, бои в Ташкенте, Иркутске, под Ростовом, в Коканде, на Южном Урале и т. д. можно ли подобрать другое определение, нежели гражданская война? Если это не гражданская война, то что такое тогда называть гражданской войной?» (2). Если заменить приведенные названия на Карабах, Приднестровье, Абхазию, то становится понятной столь несвойственная «акаде¬мическому стилю» эмоциональная окраска этих слов.
По мнению А. И. Зевелева, начало гражданской войны следует относить к Февральской революции, когда вооруженным путем был ликвидирован цар¬ский режим. Л. М. Спирин предложил считать события, происходившие с лета по октябрь 1917 года «первой гражданской войной», возложив ответствен¬ность за ее развязывание на большевиков. С его точки зрения, захват власти большевиками стал началом «второй гражданской войны», продолжавшейся до 1922 года (3). К сожалению, журнальный отчет не объясняет критериев столь необычного явления, и потому его приходится фиксировать без пояснений. Гражданская война продемонстрировала торжество методов насилия при разрешении политических и социальных проблем, и потому в отнесении ее нача¬ла не только к октябрю, но уже к февралю 1917 года была своя логика. Однако, как обратил внимание Ю. И. Игрицкий, «цепочка предлагаемых дат приобрела импульс тянуться все глубже и глубже в историческую ретроспекцию: осень 1918 г.- лето 1918 г.— весна 1918 г.— разгон Учредительного собрания — мятеж Каледина — октябрь 1917 г.— август 1917 г.— Февральская револю¬ция — революционная ситуация начала XX в. и первая российская революция… Наверное, уже рождаются и более ранние варианты» (4). Действительно, дело может быть доведено до абсурда, если не различать предпосылки гражданской войны и саму войну, потенциальную, нереализованную возможность, и возмож¬ность, ставшую реальностью.
С компромиссных позиций на заседании «круглого стола» выступил В.И.Миллер, чуть позже опубликовавший специальную статью, где развива¬лась все та же мысль. Он предложил разделять взгляд на гражданскую войну как на процесс (в этом смысле она действительно началась в феврале 1917года) и период в русской истории (ограничив его традиционными рам- ками) (5). Но, как это бывает всегда с компромиссными вариантами, (понят* почему хронологические границы «процесса» и «периода» не совпадают 6ш достаточно мудрено) предложение В. И, Миллера особого отклика не встретил.
В 1994 году в брошюре «Гражданская война: взгляд сквозь годы Ю. А. Поляков предложил один из вариантов схемы периодизации граждан] ской войны. «Гражданская война в России, длившаяся с 1917 г. по 1922 г., была сложным, многоэтапным, многофазовым явлением. — пишет Ю. А. Поляков-Развязывание, течение войны включает следующие фазы: насильственное свер жение самодержавия… (февраль-март 1917 г.). Усиление социально-полити ческого противостояния в обществе, неудача российской демократии в ее ПОПЫТКЕ! установить гражданский мир, эскалация насилия (март — октябрь 1917 г.}| Насильственное свержение Временного правительства, установление советской! власти в России, новый раскол общества, распространение вооруженной борь| бы (октябрь 1917 г.— март 1918 г.). Дальнейшая эскалация насилия, террор! с обеих сторон, локальные военные действия, формирование белых и красных! вооруженных сил (март — июнь 1918 г.). Время ожесточенных сражений меэд)Т массовыми регулярными войсками… милитаризация экономики — время войны полном смысле этого слова (лето 1918 г.— конец 1920 г.). Постепенное, посл завершения крупномасштабных военных операций, затухание гражданш войны, ее локализация и полное окончание (1921 — 1922 гг.)» (6).
Из всех участников «круглого стола» только В. П. Наумов и В. И. Петре высказались в пользу традиционной периодизации. В.И. Петров предложи начинать освещение событий гражданской войны с похода Керенского — Краснов на Петроград (7). Казалось бы, разница в считанные дни, а то и часы, разд ляющая захват власти большевиками и выступление Керенского, не играя существенной роли. Но тут встает вопрос об ответственности за первый шаг ставший толчком к дальнейшей эскалации насилия. В одном случае ее несут большевики, в другом — их противники.
Это и объясняет столь бурное обсуждение проблемы, носящей на первый взгляд сугубо схоластический характер. Из споров о временных рамках граж¬данской войны встает все тот же гонимый и отвергаемый как ненаучный вопрос «кто виноват?». Конечно, избежать его трудно. События, о которых идет речь, столь разительно схожи с сегодняшней действительностью, что невольно порож¬дают у любого исследователя «иллюзию присутствия». Человека же, на себе ощутившего последствия социальных катаклизмов, бесполезно утешать тем, что все происшедшее с ним объективно обусловлено глубокими предпосылками и историческими закономерностями. В итоге российская историография граж¬данской войны все отчетливее стала развиваться под знаком поисков виноваты);.
Отсюда следовал неизбежный логический вывод. Если были конкретные виновники, если все было отнюдь не столь жестко запрограммировано, как это представлялось нам ранее, значит при ином стечении случайных факторов история могла бы пойти совсем другим путем. Это объясняет короткое, но бурное увле¬чение «историческими альтернативами», которое пережила отечественная наука, Профессионалы, дотоле снисходительно заявлявшие, что игры с сослагатель¬ным наклонением есть удел писателей-фантастов, неожиданно начали выяснять, а «что было бы, если?». Что было бы, если бы октябрьское выступление больше- виков было подавлено с самого начала? Что было бы, если бы осенью 1917 года было создано «однородное социалистическое правительство»? Что было бы, если бы Учредительное собрание не было распушено после первого же дня своей работы?
Учредительному собранию повезло особенно. Литература, посвященная ему, очень многочисленна, и на примере ее наглядно видно, как изменение на¬строений общества влияло на взгляды историков. В начале 1992 года в журнале «Вопросы истории» была опубликована статья Б. В. Журавлева и Н. С. Симо¬нова, рассматривавшая последствия неудачи эксперимента с «российской кон¬ституантой» (8). В трактовке авторов статьи роспуск Учредительного собрания — прежде всего, упущенный шанс трансформации большевистского режима в демо¬кратически-правовое государство на основе национального согласия и широкого политического блока левых партий. Однако, большевики «частично не успели (?), частично не захотели» идти на соглашение с оппозицией, утвердив в итоге свою монополию на власть.
Новая возможность создания левой коалиции, возникшая в конце 1918 г., когда руководство эсеров объявило об отказе от антисоветской деятельности, тоже оказалась нереализованной из-за взаимной неуступчивости и недоверия. В последний раз основа для сближения большевиков, с одной стороны, эсеров и меньшевиков, с другой, сложилась к началу 20-х годов. По мнению авторов статьи, концепция НЭПа была близка к программе умеренных социалистов, но вновь между потенциальными союзниками не было достигнуто согласия. В итоге, «реформа политического строя застопорилась, усугубив худшие стороны и прояв¬ления системы, возникшей в пору «военного коммунизма». Их консервация послу¬жила затем питательной средой формирования сталинского тоталитаризма» (9). Прошло не так уж много времени, но сейчас эти мысли производят впе¬чатление давно ушедшей эпохи, периода надежд на «социализм с человеческим лицом». Упреки в адрес большевиков и их оппонентов-социалистов за то, что они не смогли достичь пресловутого » консенсуса», звучат теперь, по меньшей мере, наивно.
Совсем иные оценки содержатся в опубликованной два года спустя статье Л. Г. Протасова. В его понимании роспуск Учредительного собрания был точкой отсчета всего последующего периода истории. «В истории Октябрьской рево¬люции роспуск Учредительного собрания пребывает, так сказать, в тени главного события — восстания 25 октября в Петрограде. Но в истории российского тота¬литаризма иерархия этих событий иная» (10). Если для В. В. Журавлева иН. С. Симонова Учредительное собрание было шансом легитимации Советской «ласти и закрепления в ее деятельности демократических начал, то Л. Г. Прота¬сов полагает такую возможность весьма сомнительной. «Для этого Советская власть должна была превратиться в традиционную систему самоуправления, то есть перестать быть самой собой» (11). Эти слова почему-то заставляют вспомнить не только (а, может быть, и не столько) 1918, но и 1993-й, конфликт между президентом и Верховным советом, воспринимавшийся определенной частью общества как борьба с последним наследием коммунистического прошлого. В оценке большевиков Л. Г. Протасов категоричен. По его мнению, их неудача на выборах в Учредительное собрание фактически означала «вотум недоверия новой власти». В свою очередь, успех эсеров «значителен прежде! всего тем, что это была массовая поддержка центристской, примирительной] линии, а вовсе не триумф партийной доктрины» (12). Упрекать автора в изли¬шней категоричности суждений как-то и неудобно, поскольку Л. Г. Протасов] известен как один из крупнейших знатоков истории Учредительного собрания, Однако, трудно удержаться от того, чтобы не высказать сомнения: неужели] полутора месяцев оказалось достаточно для того, чтобы Советская власть дис¬кредитировала себя, причем даже там, где о ней и слышали-то только пона¬слышке? Как можно говорить о массовой поддержке центристской, примири¬тельной линии, если выборы в крупных городах продемонстрировали крайнюю, степень поляризации общества, и эсеры вышли лишь на третье место, уступив J не только большевикам, но и кадетам? Похоже, что оценки автора есть резуль-| тат аберрации, порожденной наложением прошлого на настоящее.
За десять «перестроечных» и «постперестроечных» лет общественные] настроения эволюционировали от недоверчивости к надеждам и от надежд j к разочарованию. Все происходившее в стране крепило в массовом сознаний убеждение в том, что политики не считаются с мнением народа. Характерно преломление это получило в историографии. На упоминавшемся заседании: «круглого стола» в Институте российской истории диссонансом по отношении к сказанному другими участниками прозвучало выступление Г. 3. Иоффе; «Вопреки распространенному мнению о том, что вектор борьбы шел снизу, было, скорее, наоборот… Гражданская война была результатом борьбы за власть, вязанной политическими структурами» (13). Эта мысль последовательно прово¬дится и в других статьях того же автора.
В февральские дни 1917 года, как полагает Г. 3. Иоффе, «вопрос о монар-хии практически решили несколько оппозиционных политических лидеров» (U), Близорукость и политиканство погубили Временное правительство и отдали стра¬ну в руки большевиков. Но и сами большевики не собирались считаться с наро¬дом, продемонстрировав это разгоном народных представителей. «Волеизъяв¬ление большинства было без колебаний попрано радикальным меньшинством, силой прорвавшимся к власти» (15). Ничуть не лучше были и противники большевиков, также погрязшие в партийном эгоизме и корыстных интересах.
Напрашивается тривиальное резюме: «Политика — грязное дело». Но если история вершится политиками (а грязными или чистоплотными — уже не суть важно), значит буквально каждый ее эпизод содержит возможность множества альтернатив. И действительно, Г. 3. Иоффе, кажется, предложил максималь¬ное число таковых. По его мнению, несостоявшиеся возможности были заложены не только в Учредительном собрании. Общенациональная (антибольшевистская) коалиция могла сложиться в сентябре 1918 года на Уфимском государственном совещании (16). Автор называет это «последним шансом».
Однако, оказывается, что и этот шанс был все-таки не последним, ийо «гражданская война могла бы закончиться зимой 1919 г., если бы расчеты поли¬тиков не стали выше интересов истекавшего кровью парода'». Речь идет о пла¬нах проведения мирной конференции на Принцевых островах. Как полагает Г. 3. Иоффе, конференция не состоялась только потому, что «никто из тогдаш¬них «действующих лиц» не хотел поступиться своими политическими интересами и амбициями» (17). Странно читать такие сентенции за подписью Г. 3. Иоффе — признанного и авторитетного специалиста в области истории гражданской вой¬ны. Если страна (применяя образ, использованный самим же автором) «встала на дыбы», трудно поверить, что все могло бы кончиться исключительно чьим-то волевым решением.
Этот же автор в 1995 году выпустил книгу под названием «Семнадцатый год: Ленин, Керенский, Корнилов». В аннотации к изданию указывается, что в книге «впервые предпринята попытка дать историю российских революций… через характеристику личностей и деятельности трех главных политических лидеров эпохи…» По сути же эта монография является «расширенным и до¬полненным» изданием выпущенной в 1989 году книги ««Белое дело». Генерал Корнилов». Но, прошло шесть лет, акценты поменялись. Поменялся также и порядок глав в новой книге. И не только порядок, но и названия некоторых из них. Так например, глава «Ставка против правительства» обрела новомодное наименование «Августовский путч», а «Утерянные шансы» стали «Последним шансом демократии». К тому же автор повторяет и ряд фактических неточнос¬тей и преднамеренных искажений присутствовавших в книге о Корнилове (18). Что до бесчисленных альтернатив, возникающих, если трактовать граж-данскую войну исключительно как порождение борьбы за власть соперничаю¬щих политических клик, то смущает уже само их обилие. Пожалуй, следует согласиться с Ю. А. Поляковым: «Альтернативы существуют всегда. Их мно¬жество. Любая революция (коль скоро речь идет о революциях) может остано¬виться на половине пути, на трети или четырех пятых его (кстати, как определить, где конец пути?), может свернуть влево или вправо. Дело не в количестве вари¬антов и возможных альтернатив и их теоретическом обосновании, а в их реаль¬ности» (19). Характерно, что в последние годы былое увлечение «историчес¬кими альтернативами» заметно угасло. На смену умозрительным конструкциям приходит изучение действительно существовавших вариантов, заложенных уже в самом многообразии противостоявших друг другу в гражданской войне сил. Отсюда вытекает растущий интерес исследователей к истории противников большевизма. В значительной мере он стал реакцией на замалчивание этой темы в предыдущие годы, но, к несчастью с самого начала обрел некий оттенок поли¬тической моды. На книжный рынок хлынул поток часто дублировавших друг друга переизданий белых мемуаров, как правило воспроизводящих не оригинал, асозетские публикации 20-х годов (20). Так, например, известная книга Романа Гуля «Ледяной поход» была опубликована в «перестроечные» и «постперестро¬ечные» годы не менее пяти раз и общий тираж этих изданий составил свыше 550 тысяч (!) экземпляров. И все эти издания воспроизводили текст опубли¬кованный в Советской России в начале 20-х годов, несмотря на то, что более полный текст был опубликован самим автором в 80-е годы в «Новом журнале». В 1991 году издательством «Наука» были выпущены в свет первые два тома «Очерков русской смуты» А. И. Деникина. Остается только сожалеть, что на этом дело завершилось, и последующие тома света так и не увидели. Правда, полный текст «Очерков» вот уже несколько лет (с 1990 г.) печатается на стра¬ницах журнала «Вопросы истории», но это, так сказать, «голая» публикация, без каких-либо пояснений и комментариев. Равно как не содержит коммента- риев и самое объемное из изданий белых мемуаров — предпринятый изда¬тельством «Терра» репринт 22-х томов берлинского «Архива русской революции».
Разумеется, дело не во всех случаях обстояло так. В 1991 г. В. Г. Бортнев-ским была издана с большой статьей-послесловием одна из лучших книг о Белом движении — книга генерала А. В. Туркула «Дроздовцы в огне» (21). Им жеj по материалам Пражского архива была издана книга «Записки белого офицера» Э. Н. Гиацинтова с подробными комментариями и вводной статьей (22).
Самостоятельное научное значение (прежде всего для восстановления персо-1 налий) имеют комментарии В. И. Голдина в двухтомном сборнике воспоми-1 наний о Белом движении на Севере (23). Очень информативны комментарии! С. В. Карпенко к книгам серии «Белое дело» (24).
Особо нужно выделить вводные статьи и комментарии к материалам! о революции и гражданской войне, помещенным в пяти томах альманаха «Рус-1 ское прошлое» (25). Следует отметить также, что в отличие от других подобны?; I изданий «Русское прошлое» отбирает только те документы и воспоминания, I которые никогда не публиковались ранее. Уже в первом томе альманаха были опубликованы записки петроградского градоначальника А. П. Балка, сенсацион-1 ные воспоминания белогвардейского агента в Кремле — А. А. Бормана. За этим I последовали уникальные публикации о белогвардейской контрразведке, об осве-| домительной организации «АЗБУКА», письма известных политических деятелей эпохи революции и гражданской войны. Отдельный том полностью состоит из материалов предоставленных парижским Обществом ревнителей русской истории.
Несомненный интерес для исследователей представляют и вышедшие три номера военно-исторического журнала «Новый Часовой» (26). Наряду с следованиями и публикацией документов по военной истории России и СССР в журнале публикуются статьи и материалы по истории гражданской войны.
В 1995 году вышел в свет сборник «Октябрь 1920-го. Последние Русской армии генерала Врангеля за Крым». Книга представляет собой своего рода хрестоматию «Крымского периода» гражданской войны, в которой собра¬ны отрывки из более чем двух десятков воспоминаний (от генерала Вранге до малоизвестного подпоручика Власова). Предисловие С. Волкова к этому изданию является примером политизированности истории в наше время, лизируя Русскую армию Врангеля, автор пишет, автор пишет, что она «строилась на строго регулярной основе, целиком и полностью в традициях Императорско армии» (?!). Далее С. Волков убежденно заявляет: «Были изжиты конфликты с руководством казачьих областей, разрешен в интересах абсолютного большин¬ства населения страны земельный вопрос, сформировано эффективное граж¬данское управление» (27). Столь вольное жонглирование фактами может ввести неискушенного читателя не просто в заблуждение, а дезориентировать по клю¬чевым вопросам не только «Крымского периода», но и всей гражданской войны, К тому же, автор пользуется явно ненаучной терминологией — «сатанинский замысел», «дьявольская идеология» и т. д. Составитель сборника А. Дерябин указывает, что в него «вошли лишь воспоминания и работы Белых военачальни¬ков, генералов и офицеров, что продиктовано взглядами составителя» (курсив наш.— А. У., В. Ф.). Далее составитель справедливо замечает: «Безусловно,что для изучения и восстановления объективной картины событий октября i Крыму этого недостаточно — необходимо использовать различного рода официальные документы, переписку, мемуары и т. д. не только Белой армии, но и исходящие от красных» (28).
В последние годы появились и специальные исследования, где написан¬ные в эмиграции воспоминания, мемуары, исследовательские работы деятелей антибольшевистского движения рассматриваются с позиций источниковедчес¬кого анализа (29).
По сравнению с обилием мемуарных публикаций число работ, посвященных собственно истории противников большевизма, поначалу было невелико. Среди них преобладали газетные и журнальные статьи о лидерах антибольшевистской борьбы (особенно повезло романтической фигуре адмирала А. В. Колчака) (30). В большинстве из них настолько явно прослеживаются каноны агиографичес¬кого жанра, что так и хочется объединить их в рубрику «Пламенные контррево¬люционеры». Этой опасности не всегда могли избежать даже авторитетные спе¬циалисты. В статье, посвященной генералу В. О. Каппелю, В. Г. Бортневский писал: «Должен признаться: изучая историческую литературу, мемуары, совет-ские и зарубежные архивные документы, я, сталкиваясь постоянно с лавиной позитивной информации об этом человеке, пытался найти какие-либо свиде¬тельствующие против него лично сведения — дабы избежать расхожего обвинения в идеализации. Но тщетно! таких сведений, по всей очевидности, просто нет» (31). При всем уважении к автору этих строк, возражение здесь напрашивается само собой: дело не в дозировании позитивной и негативной информации, «агио¬графический» подход убивает образ реального человека, в результате чего мы рискуем с новым набором лубочных героев оказаться столь же далеки от глубокого осмысления прошлого, как и ранее.
Из биографических произведений особого внимания заслуживает работа Л. А. Юзефовича о бароне Р. Ф. Унгерне (32), и не только потому, что это не статья, а довольно объемная книга. Человек в эпоху социальных катаклизмов — тема для российских историков новая и почти не разработанная. Связанные с ней вопросы обсуждались в 1994 — 1995 гг. на двух конференциях, проведен¬ных Научным советом РАН «История революций в России», но исследователь¬ских публикаций по этой проблеме немного. Собственно, книга Л. А. Юзефовича и не исследование в академическом понимании. Обстоятельства биографии реаль¬ного человека и демоническая легенда о «кровавом бароне» настолько тесно переплетаются на ее страницах, что подчас она больше напоминает роман, несмотря на постоянные отсылки к свидетельствам современников и документам. Относить это к числу недостатков работы вряд ли стоит, ибо автор и не пыта¬ется придать ей облик классической монографии. Во всяком случае, эта работа принадлежит к числу немногих, затрагивающих ту область, где большинство историков пока еще чувствует себя крайне неуверенно.
В последние два-три года исследования о белом движении публикуются с чаще (33). Подробный рассказ о них занял бы слишком много места и потому остановимся на наиболее, с нашей точки зрения, показательных.
Статья В. М. Воинова является одной из первых работ по истории белого офицерства. Известно, что особенностью белого движения была его военная природа, активная роль армии в решении важнейших вопросов политической и государственной жизни. В статье на примере Сибири рассматривается соста белого офицерства, эволюция его политических симпатий, своеобразные прояв ления «белой» психологии.
Этой же проблематике, но заявленной более «глобально», посвящен| вышедшая в Нижнем Новгороде брошюра «Белое движение и отечественный офицерский корпус в годы гражданской войны в России (1917 — 1922 гг.)» (34) Авторы предпринимают попытку показать сущность белого движения, причина его возникновения и социальную базу, политическую программу и идеологию] а также причины поражения. Но, как часто бывает, декларировать гораздо легче] чем исполнить, поэтому на двух печатных листах текста даже маститым иски рикам не всегда удается всесторонне осветить такие широкие проблемы. В вид! приложений авторы брошюры публикуют биографические очерки «идеологов! организаторов и руководителей белого движения». Несомненно, это очень важи и интересно, но удивительным остается, почему же очерки посвященные военш руководителям российской контрреволюции частично (биографии А. М. Кале дина, Л. Г. Корнилова, А. В. Колчака, А. Я. Слащева и др.) или же полносты (биографии П. Н. Врангеля, Н. Н. Юденича) переписаны с комментарий ко второму изданию двухтомника Н. Е. Какурина «Как сражалась революция вышедшему в 1990 году, без указания автора этих комментариев.
Необычна по постановке вопроса статья В. Г. Бортневского о белой раз-ведке и контрразведке. Статьи В. М. Воинова и В. Г. Бортневского вводя в научный оборот богатую информацию, но, к сожалению, пока еще иллюст тивны и не складываются в целостную картину. Вероятно, это следует объяснил, и ограниченными возможностями архивных источников, но, так или иначе, теми поднятые в названных статьях, отнюдь не закрыты для дальнейшей разработки.
То же самое относится и к статье Н. И. Дмитриева, посвященной эконо-мической политике адмирала Колчака. На основе большого количества архивнй материалов автор подробно рассматривает состояние финансов «Белой Сибири» характеризует положение в промышленности и на транспорте. Исследования такого рода особенно важны, ибо победа в гражданской войне зависела не толь¬ко от боеспособности армий и стратегических талантов их вождей.
Еще раз повторим — история антибольшевистского движения сравните^ недавно вошла в круг тем, активно изучаемых российскими исследователями, Отсюда и неразработанность методологических вопросов, путаница на терминов и дефиниций. Восполнить этот пробел стремятся немногие концептуальные построения более уязвимы для критики, чем любые ишщ ния по конкретным вопросам. К слову сказать, в отечественной исторической науке в последние годы наблюдается своего рода фобия в отношении любых методологических конструкций. Обязательный раздел автореферата любой совре¬менной диссертации, содержащий сведения о методологических основах иссле¬дования, как правило сводится к стандартному набору ничего не значащих фраз о «принципах историзма», «научной объективности» и т. д. Здесь, видимо,имеет место элементарное незнание современных теорий исторического развития, рож¬денное долголетним безраздельным господством «единственно верного» ученм Тем больше оснований приветствовать «безумство храбрых», тех, кто все-таки решился перейти от конкретики на уровень обобщений.
Специалистам давно известны работы В. Д. Зиминой по истории анти-большевистских сил Юга и Северо-Запада России. Новое ее исследование пред¬ставляет собой попытку характеристики Белого движения как единого целого, определения его места и роли в истории гражданской войны (35). О таком подходе свидетельствуют уже названия глав: «Белое движение: структура и этапы развития», «Белое движение: политические режимы и их типология» и т. д. Следует отдать должное научной эрудиции автора. В работе использо¬вано огромное количество литературы, в первую очередь эмигрантских изда¬ний, причем в немалой части — не использовавшихся ранее отечественными исследователями. Правда, подчас создается впечатление того, что эта информа¬ция подавляет автора. Приводя в первой главе многочисленные оценки Белого движения, исходящие из уст самих белых, автор резюмирует: «Разобраться в случившемся не могли ни его участники, ни его очевидцы, не сумевшие даже договориться до единого понимания того, что такое Белое движение» (36). Констатация любопытная, но обескураживает то, что и сама В. Д. Зимина не пытается дать ответа на этот вопрос.
Но это, скорее, исключение, в большинстве случаев автор не боится само-стоятельных выводов. Пытаясь дать типологию белых режимов, Зимина пи¬шет, что для большинства из них было характерно «переплетение авторитарных и демократических принципов с ориентацией на сохранение и поддержание исторически традиционных, сформировавшихся форм общественной и государ¬ственной жизни России». В другом месте автор указывает, что Белое движение «сформировалось на основе отрицания всего того, что делали коммунисты» и как результат «недооценивало взаимосвязь военной и социальной сторон граж¬данской войны и шло в своих практических действиях по пути реанимации дореволюционной России», совершенно искренне при этом отрицая упреки в реставраторстве (37). Замеченные здесь двойственность и противоречивость характеризовала и иные стороны Белого движения, подтверждений чему можно | найти немало.
Выводы В. Д. Зиминой можно оспаривать или принимать, но, несомнен-ее работа относится к самым интересным из числа вышедших за последнее . Было бы досадно, если бы из-за того, что появилась она в провинции и минимальным тиражом, работа не получила должного резонанса.
К разряду исследований, привлекающих неординарностью постановки во-просов, нужно отнести.и книгу Г. А. Трукана, на страницах которой предпри¬нята попытка проследить истоки российского тоталитаризма (38). Говоря о ней, уместно продолжить тему Белого движения тем более, что в книге этому посвя¬щена довольно объемная глава. Полагая, что в принципе был возможен и иной исход гражданской войны, автор пытается выделить причины, обусловившие поражение белых. В том порядке, в каком они изложены, выглядят эти при¬чины следующим образом. Во-первых, стратегический просчет белых вождей, сделавших ставку на западную помощь. «Союзники, их своекорыстная поли¬тика, недостаточная и несвоевременная помощь погубили антибольшевистское движение и тем самым погубили Россию» (39). Не хотелось бы ссылаться на предыдущие работы Г. А. Трукана (каждый имеет право пересмотреть свои взгляды), но, пожалуй, приравнивание гибели антибольшевистского движения к гибели России выглядит немного странно. Не очень понятны и мотивы, за вившие автора поставить эту причину на первое место. Впрочем, об этом можн догадаться, если вспомнить, что надежды на западную помощь и последовавшее за ними разочарование мы не столь давно пережили вновь.
Реалии дня сегодняшнего ощущаются в книге и дальше. Второй причино неудачи антибольшевистского движения Трукан считает сепаратизм окраин «Парад суверенитетов разрушил великую державу, помог укрепить диктатуру большевиков» (40). Трудно судить, что для автора хуже — крушение велико! державы или установление диктатуры большевиков (которые, к слову сказать державу успешно восстановили).
Зато следующее обстоятельство, отмеченное Г. А. Труканом, может считаться удачной находкой. По его мнению в пользу большевиков сыграли настроения масс, охваченных стремлением к переделу собственности. «Эти массы охотно уселись за стол, накрытый большевиками социалистической скатертью. Лидеры антибольшевизма потерпели поражение, пытаясь оторвать массы от этого стола». Пожалуй, это точнее, нежели обычные ссылки на то, что] белые не сумели или не захотели осуществить земельный передел. Большевики с самого начала объявили о передаче земли крестьянам, но это не спасло их от восстания деревни. Реквизиции же и конфискации в годы войны применяла и та и другая сторона.
Еще одной причиной победы большевиков автор книги считает разногла-сия внутри антибольшевистского лагеря. «Троцкий и Сталин не любили друг друга больше, чем Деникин и Краснов, Колчак и Гайда. Однако большевики имели идеологию, которая объединяла их вместе, и руководителя Ленина, авторитет и власть признавались всеми без исключения» (41). Этот тезис сомне¬ний не вызывает. Об отсутствии объединяющей идеи и личности всеми признан ного вождя не раз писали и эмигранты-мемуаристы.
Конечно, названные в книге факторы не охватывают всего перечня i чин поражения антибольшевистских сил, да и перечень этот, наверное, можно продолжать до бесконечности. Но повторим — внушает уважение уже ( стремление автора высказаться по тем вопросам, о которых другие пока пред¬почитают молчать.
Особое место в истории гражданской войны занимает упомянутый выш вопрос об иностранном вмешательстве. Было время, когда затяжной и кровопро-литный характер войны ставился в вину исключительно интервентам, а в осно¬ву ее периодизации были положены пресловутые «три похода Антанты». Уди¬вительно, но сейчас эта некогда популярная тема оказалась почти забытой.
Из опубликованных за последнее время исследований специально она рассматривается лишь в работах В. И. Голдина (42). О позиции этого автора говорит уже вопрос, вынесенный в заголовок одной из его статей — «Интервен¬ты или союзники?» В. И. Голдин полагает, что дать однозначную оценку интер¬венции Антанты невозможно, ибо менялись не только ее масштабы, но и характер. На первом этапе она диктовалась не столько стремлением поддержать антиболь¬шевистские силы, сколько желанием воссоздать на востоке антигерманский фронт. В фактор гражданской войны интервенция превращается лишь со времени вы¬садки англичан в Архангельске и позднейшего союзнического десанта на юге.
Попытки разграничить «иностранную военную помощь» и прямое вторже-ие выглядят необычно, но вызывают настороженное отношение. К тому же, акое деление в лучшем случае подходит к ситуации, имевшей место на Севере, о выглядит совершенно искусственно применительно к японскому десанту на альнем Востоке. С формальной точки зрения и немецко-австрийская оккупа-ия Украины тоже не носила антибольшевистского характера, ибо предпринята ыла согласно букве брестских соглашений, но именно семимесячное пребыва-ие немцев на юге позволило окрепнуть антибольшевистским силам и тем са¬мым не в последнюю очередь породило последующие два года гражданской войны. Противостояние красных и белых во многом определяло характер войны, но отнюдь не исчерпывало цветов ее палитры. Если ранее это часто забывалось, то последние годы, напротив, характеризуются повышенным вниманием иссле¬дователей к различным аспектам, условно говоря, «зеленого» движения. Появил¬ся целый ряд публикаций о Н.И. Махно и махновщине (43). Самой заметной из них стала монография В. Н. Волковинского, вышедшая, что называется, «награни эпох», когда новые трактовки только-только начали пробиваться сквозь догматические схемы прошлых лет (44). На страницах книги это очень заметно. Для автора его герой — отнюдь не просто бандит, Махно «был органически связан с трудящимся крестьянством, хорошо знал чаяния и стремления сельско¬го населения». При этом автор не идеализирует махновское движение: «Проти¬воречия, раздиравшие повстанческую армию Махно, были во многом противо-речиями самого крестьянства, в сознании которого удерживались не только ком¬мунистически уравнительные представления о справедливости, но и дикая нена-, висть к господствующим классам, недоверие к интеллигенции, стремление по¬больше урвать у «буржуйского» города» (45). Однако с этими смелыми даже для «перестроечных» лет оценками на страницах книги соседствует традицион¬ное утверждение том, что конец махновского движения был предопределен провозглашенным большевиками курсом на союз со средним крестьянством.
Еще более популярным среди исследователей сюжетом стала история кресть¬янских выступлений в Тамбовской губернии, знаменитой «антоновщины» (46). Тема эта в предыдущие десятилетия фактически замалчивалась и посему поня¬тен налет сенсационности в некоторых посвященных ей публикациях, определен¬ная идеализация повстанческого движения и его вождя.
Впечатление наиболее взвешенных оценок производит статья С. А. Есикова и Л. Г. Протасова, намечающая новые подходы к изучению «антоновщины» (47). Авторы справедливо указывают на то, что ее истоки нужно искать в событиях осеки 1917 года, когда крестьяне громили усадьбы и захватывали помещичьи имения. Да, большевики дали крестьянам землю, но доверие к новой власти очень скоро было подорвано введением продовольственной диктатуры, продот¬рядами и комбедами, насильственной мобилизацией в армию. Очаги крестьян¬ского сопротивления существовали на протяжении всех лет гражданской войны, «собственно «антоновщина» стала лишь последним звеном этой цепи.
В работе показано, что традиционная версия об организации тамбовского восстания руководством партии эсеров не имеет под собой оснований, хотя вли¬яние эсеровской идеологии явственно прослеживается в поведении его руково¬дителей.
Этот вопрос специально рассматривается в статье С. А. Есикова и В. В. Ка-1 нищева, посвященной деятельности «Союза трудового крестьянства», ставшего!з организационным ядром тамбовского выступления (48). Авторы статьи приходят!» к любопытному выводу: «Многие решения и мероприятия комитетов «Союзш трудового крестьянства» имели весьма очевидные аналогии с политикой совет!г ской власти: от политического «комиссарского» контроля за принятыми в пар-! к тизанские армии офицерами и чиновниками, широкого учета и контроля за «mi родным имуществом», до суровых наказаний за любые проступки «по законам! революционного времени». Видимо, логика времени вынуждала социалист! любых оттенков, пытавшихся взять власть, действовать одинаково» (49). Это! выводит на вопрос о «степени родства» противостоявших друг другу в граждан! скую войну политических сил, вопрос, который в последнее время поднимается! все чаще.
Уже заголовки статей об «антоновщине» дают широчайший разброс:! «мятеж», «восстание» и даже «последняя крестьянская война». Этимологически! «мятеж» и «восстание» различить трудно, но мы привыкли придавать терминами оценочное содержание. Застарелая привычка искать в истории «наших» и «ненэ[ ших» нередко срабатывает до сих пор. Иллюстрацией этого могут быть споры] о красном и белом терроре.
Сюжет этот мог бы стать темой специального историографического очерц| настолько регулярно он возникает на протяжении последних лет (50). В трактовке советская историография прошла путь от замалчивания красного! террора в 60 —70-е до попыток оправдать его необходимостью защиты завоева-[ ний революции — на заре эпохи «гласности». В постсоветское время историков утвердилось мнение о равной вине обеих сторон, и красных и белы);, в развязывании массового террора.
В таком духе написано наиболее крупное исследование по этой пробле-1 ме — монография А. Л. Литвина (51). Но еще раньше, в 1993 году, в шеста номере журнала «Отечественная история» им же была опубликована статья| «Красный и белый террор в России 1917 — 1922». Бесспорно, статья интересна, тем более, что была написана на основе не только разнообразной литературы, I но и с использованием архивных источников. К сожалению, как отметил в своек письме в редакцию В. Бортневский, «общий вывод автора носит… вовсе неака-j демический, а публицистическо-декларативный характер: «И как бы ни описывали] события тех лет участники, очевидцы, историки, суть одна — красный и белый террор были наиболее варварским методом борьбы за власть… Любой террор -преступление перед человечеством, чем бы он ни мотивировался»» (52). J\ автор реплики пишет, что «появись эта статья года три-четыре назад — ее мож¬но было бы только приветствовать… но сейчас же выводы автора наводяг на грустные размышления, поскольку априорно признаваемый принцип трав¬ной ответственности» за жертвы войны не может… способствовать ее объектив¬ному научному исследованию». В конце своего письма он отмечает и то, та; белый террор показан А. Л. Литвиным «донельзя поверхностно, иллюстративно, он как бы искусственно «привязан» к террору красному…» (53)
Заметим, к слову, что единственная глава о белом терроре в монографии А. Л. Литвина явно уступает по содержательности другим.
Но при общем подходе понимание его разнится. Для одних это повод задуматься над причинами, вызвавшими многолетнюю кровавую вакханалию: «Разумеется, нет смысла ни оправдывать зверства, ни впадать в дешевое мора¬лизаторство, ни заниматься поиском того, кто начал террор первым. Важнее понять нравственно-психологическое состояние общества после многих лет вой¬ны» (54). Для других принцип равной вины не мешает искать, кто же виновен более. В этой связи регулярно вспоминается пресловутый «приказ Корнилова, обязывавший не брать пленных» (55). Кстати, похоже, что его нужно отнести к разряду мифов, ибо такого документа попросту нет (при этом нужно при¬знать, что такое распоряжение было в общем-то в духе Корнилова).
В последнее время принцип равной вины стал трактоваться применитель¬но не только к ответственности за развязывание террора, но и к общей оценке политики красных и белых. Наиболее прямолинейно это сформулировано в упо¬минавшейся книге Г. А. Трукана: «При всех различиях между большевистской и военной диктатурами было много сходства. И тот и другой режимы ставили главу угла несбыточные утопические идеи. Одни — коммунистические, дру— имперские, предусматривающие сохранение единой, неделимой России. это толкало неизбежно к реставрации старых порядков, безвозвратно ушедших после двух революций. И те, и другие, внедряли свои утопические идеи с помощью насилия, ставшего главным и определяющим в деятельности большевиков и военных диктаторов. И здесь еще один парадокс нашей истории: ожесточенное противоборство двух типов диктатур, независимо от исхода, усиливало и закреп¬ляло тенденцию тоталитарного развития нашего общества в качестве наиболее вероятной альтернативы» (56).
Здесь явно подменяют друг друга понятия «тоталитаризм» и «авторита-ризм», но это, в конце концов, не главное. Призыв «чумы на оба ваших дома» понятен, памятуя крайнюю степень политизации обсуждаемых вопросов, но абсо¬лютно не годится в качестве методологической основы. Мало того, что фаталь¬ная предопределенность рождает слишком пессимистические оценки настоящего | «будущего. По сути такая постановка делает бессмысленным дальнейшие иссле¬дования. Если исход запрограммирован изначально, то зачем вообще спорить? Однако отказаться от «равной вины» значит опять искать более виноватого. Выход из этого круга один — отказаться от идентификации себя с «красными» ми «белыми», вспомнить, что это уже история, пусть недавняя, пусть до боли похожая на сегодняшний день, но все же история.

Гражданская война в России: причины, сущность, последствия.
Советская историография Гражданской войны в России отличалась удиви¬тельной особенностью: чем больше на эту тему выходило книг и статей и чем объемистее они становились, тем меньше содержалось в них правды об этой войне. Еще И.А. Бунин в «Окаянных днях» не без сарказма писал, что в освещении русской революции и сопутствующих ей событий, в том числе Гражданской войны, «настоящей беспристрастности все равно никогда не будет» и в то же время выражал надежду, что «пристрастность» тех, кто ока¬зался по другую сторону баррикады, будет «очень и очень дорога для будуще¬го историка». Настали ли уже такие времена?
Публикации последних лет на эту тему невозможно охватить. Они пред¬ставлены научными исследованиями, популярными работами, разнообразной и весьма многоликой мемуаристикой, а также многочисленными изданиями архивных документов и материалов, что, казалось бы, позволяет утвердитель¬но ответить на этот вопрос. Однако подобное заключение было бы, пожалуй, весьма поспешным.
Главным недостатком советской историографии было не отсутствие работ по данной тематике и даже не слабая их источниковая база, а то, что это была литература, освещавшая события Гражданской войны крайне односто¬ронне, исключительно с позиции победителей. Реальные факты, которые характеризовали тех или иных военачальников и тем более оценки конкрет¬ных военных операций в расчет не принимались, если не подтверждали пра¬вильность той концепции Гражданской войны, которая была одобрена и сан¬кционирована на высшем партийно-государственном уровне. Естественно, что при таком подходе Белое движение и его лидеры из числа царских гене¬ралов и адмиралов, квалифицировались как сила антинародная, антипатрио¬тическая, как прислужники международного империализма.
Именно такие характеристики преобладали в многотомной «Истории Гражданской войны в СССР». Это претенциозное издание должно было покончить со всеми «фривольностями» в оценках этого важного и во многом уникального события XX столетия, прекратить споры о Гражданской войне, особенно о ее негативных и тяжелых последствиях, остро и долго проявлявшихся в различных сферах жизни советского общества. Подключение к ра¬боте над многотомником, наряду со И.В. Сталиным, В.М. Молотовым и дру¬гими членами политического руководства страны, М. Горького должно было, очевидно, не только поднять авторитет и влияние этого издания, но и актив¬но противодействовать русскому зарубежью, по-бунински гневно и яростно критиковавшему односторонность в освещении событий Гражданской вой-ны, препятствующую воспроизведению полной и объективной ее истории.
Нельзя не отметить и того, что естественное стремление ряда совре¬менных авторов уйти от этой односторонности и предвзятости нередко со-провождается непомерным восхвалением Белого движения и чрезмерной героизацией отдельных его лидеров. Но это так же далеко от правдивого изображения истории Гражданской войны, как и сведение ее к цепи непре-рывных побед красных полководцев. К сожалению, ключ к непредвзятому анализу политики и практических действий красных и белых, победителей и побежденных все еще не найден. Видимо, поэтому некоторые исследователи даже утверждают, что объективное изучение истории Гражданской войны требует качественно иной, новой методологии, позволяющей преодолеть инерцию бесплодных споров — «за» или «против» белых или красных 2.
Но пока «новая методология» будет разрабатываться, исследователям следовало бы прежде всего освободиться от политической и идеологической ангажированности, попытаться рассматривать события Гражданской войны без «классовой», политической предвзятости, без подмены одних явлений другими и, уж во всяком случае, точно соблюдая историческую последова¬тельность событий и их причинно-следственные связи. А довольно частые подмены фактов и понятий при освещении событий этой войны не были случайными. Подобная практика входила непременной составной частью в официальную концепцию. Последняя же практически не допускала какой-либо иной трактовки, даже вопреки явным противоречиям и абсурду в своих подходах и выводах.
По причине политической тенденциозности от историков Гражданской войны требовали, чтобы они исходили не из раскола и противостояния в самом российском обществе, что требовало, разумеется, серьезного анализа истинных причин этого раскола, а именно из того, что это было вооружен¬ное столкновение опиравшегося на внутренние контрреволюционные силы международного империализма с революционной Россией.
Гражданская война в России — событие во многих отношениях уникаль-ное: и по количеству вовлеченных в нее людей, и по огромности территории, на которой развернулись жесточайшие военные действия, и по различию требований, выдвигаемых классами, социальными слоями, политическими парти¬ями и т. д. Для отображения всего этого многообразия, многоцветия и много-ликости необходима была очень широкая палитра красок, способная передать сложнейшие жизненные и социальные перипетии тех лет, тяжелым грузом отразившиеся на всем развитии страны, самочувствии всех ее народов. Одна¬ко на вооружение была взята простая и в общем-то достаточно примитивная схема, которая должна была сгладить остроту противоречий и конфликтов, реально существовавших в российском обществе как до, так и после Ок¬тябрьской революции, оправдать жестокости и насилия Советской власти, переложить ответственность за грубейшие ошибки и неудачи на внутренних и внешних врагов.
Именно такой подход и преобладал в многотомной «Истории Граж-данской войны в СССР», задуманной, не в последнюю очередь, как ответ многочисленным зарубежным критикам большевизма. Кроме русских пи-сателей, эмигрировавших после Октябрьской революции на Запад и опуб-ликовавших там немало произведений, вроде бунинских «Окаянных дней», содержавших острую, а порой и весьма злобную критику того, что происхо¬дило в тогдашней России, в роли непримиримых критиков политики и дей¬ствий новых хозяев России выступили свидетели событий и среди них мно¬гие непосредственные участники Гражданской войны.
Среди подобных публикаций особое внимание обратили на себя книги генерала А.И. Деникина, объединенные единым названием «Очерки русской смуты», которые в начале 1920-х годов стали появляться в Брюсселе и Берли- не; в конце 1920-х годов в России вышли отдельными выпусками некоторые главы из четвертого и пятого томов воспоминаний Деникина («Поход на Москву» и «Поход и смерть генерала Корнилова»}.
«Очерки русской смуты», которые иногда называли чуть ли не энцикло-педией Гражданской войны в России, были и, пожалуй, остаются наиболее полными. Они содержат огромный, в основе своей достоверный, фактичес-кий материал о главных событиях Гражданской войны, настроениях, ца-ривших в Белой армии, проникнуты стремлением осмыслить причины по-ражения Белого движения, судьбу России и свою собственную — русского офицера. Воспоминания Деникина сразу же после их выхода стали предме-том весьма острой полемики и дискуссий о сущности Гражданской войны в России, ее причинах и последствиях.
Авторы и редакторы советского пятитомного труда, посвященного исто-рии Гражданской войны, имели перед собой в качестве основного антипода именно деникинский пятитомник. Первый том «Истории Гражданской вой¬ны в СССР» увидел свет в 1935 г., то есть через 7 лет после того, как заверши¬лась публикация «Очерков русской смуты». И несмотря на то, что разработка советской концепции истории Гражданской войны осуществлялась при не¬посредственном участии партийных и государственных лидеров и деятелей науки и литературы 3, превзойти своего главного оппонента этому изданию так и не удалось. Основной недостаток советского труда состоял в его односто¬ронности, события Февральской, Октябрьской революций и Гражданской войны рассматривались лишь с позиции сил, находившихся в революционном лагере и полностью разделявших большевистские взгляды на происходившие собы¬тия, их причины и оценку.
Семь лет, отделявшие выход второго тома истории Гражданской войны, опубликованного в 1942 г., от первого, прошли сначала в ожидании появле¬ния на свет «Краткого курса истории ВКП(б)», книги, которую очень скоро окрестили «Библией социализма», а затем в тщательном его усвоении. Исто¬рики должны были неукоснительно следовать «Краткому курсу», одобренно¬му ЦК ВКП(б) в 1938 г., по которому сверялись все основные положения, оценки и выводы, касавшиеся главных событий развития советской страны. Это в полной мере проявилось и в ходе работы над вторым и всеми последу¬ющими томами «Истории Гражданской войны в СССР». Многочисленными цитатами из произведений Ленина и Сталина авторы пытались восполнить скудость мыслей, отсутствие убедительной научной аргументации.
Центральным и в то же время наиболее уязвимым местом в марксистс¬ко-ленинской концепции истории Гражданской войны в России являлось настойчивое стремление доказать, что между этой войной и Октябрьской революцией не было никакой причинно-следственной связи. Главный вывод, который проходил красной нитью через все издание, сводился к утверждению, будто Гражданская война, «столь длительная, ожесточенная и опустошитель¬ная, какой она была в Советской России, не являлась необходимым и неиз¬бежным следствием социалистической революции» 4.
Для того, чтобы этот вывод выглядел убедительно, во-первых, запуты-вался вопрос о начале Гражданской войны, да и толковался он весьма сбив¬чиво и непоследовательно, а во-вторых, историческая ответственность за нее перекладывалась то на международный империализм, то на внутреннюю кон¬трреволюцию. В первом томе «Истории Гражданской войны в СССР», озаг¬лавленном «Подготовка Великой пролетарской революции (от начала войны до начала Октября 1917 г.)», один из параграфов назывался «Буржуазия на¬чинает Гражданскую войну». Из этого должно было следовать, что Граждан¬ская война готовилась чуть ли не в самом Временном правительстве, будучи развязанной видными генералами царской армии, в первую очередь генера¬лом Л.Г. Корниловым.
По мере раскрытия этой проблемы менялись оценки и формулировки, рождавшиеся под прямым воздействием «Краткого курса истории ВКП(б)». Акценты стали смещаться в сторону внешнего фактора; иностранная воен- ная интервенция изображалась как начало и первый период Гражданской войны. Это положение из «Краткого курса» основывалось на заявлении В.И. Ленина на VIII Всероссийской конференции РКП(б) в 1919 г., что именно всемирный империализм «вызвал у нас, в сущности говоря, гражданскую войну и виновен в ее затягивании» 5. При таком подходе внутренняя контр¬революция выступала как пособница международного империализма и ей отводилась уже не главная, а второстепенная роль в развязывании Граждан¬ской войны.
Разные оценки причин возникновения Гражданской войны в России невольно порождали разноголосицу и по многим другим вопросам, в том числе о начале Гражданской войны, ее продолжительности, ее ходе и резуль¬татах, а также об отношении к Белому делу в целом. К примеру, авторы и составители пятитомного издания по истории Гражданской войны в России определяли ее продолжительность в три года, хотя в самом названии труда указывались 1917—1922 годы. Заключение ко всему изданию начиналось фразой «Три года Советская страна была охвачена пламенем Гражданской войны», а несколькими страницами ниже, предлагая свою периодизацию истории Гражданской войны и выделяя четыре периода ее развития, авторы говорили уже лишь о двухлетнем сроке: с весны 1918 г. по апрель 1920 года6. Что же касается событий, которые происходили после апреля 1920 г., напри¬мер, в Средней Азии, Закавказье или на Дальнем Востоке, то их, в понима¬нии авторов указанного труда, вообще не следовало относить к Гражданской войне. Но как же при такой трактовке Гражданской войны можно было во¬обще говорить, что она была «столь длительной, ожесточенной и опустоши-тельной»? Кстати, Л.Д. Троцкий также считал 1920 год последним годом Гражданской войны 7.
Вся эта «путаница» преследовала совершенно определенную цель: как можно дальше по времени развести два события — Октябрьскую революцию и Гражданскую войну и тем самым затушевать, а то и полностью скрыть их связь и взаимообусловленность, а истоки Гражданской войны искать не во внутренних, а во внешних факторах. Не случайно поэтому начало Граждан¬ской войны в России нередко связывают с началом военной интервенции капиталистических стран, пытавшихся таким образом наказать Россию за выход из мировой бойни, заметно ослабивший военную мощь Антанты. В случае же удачного развития вооруженной интервенции предполагалось за¬кабалить Россию.
По существу, такой же оценки придерживался и Ленин, не раз заявляв¬ший, что после заключения Брестского мира, то есть с начала марта 1918 г, период мирного строительства мог быть весьма длительным: «Гражданская война еще не начиналась… В руках Советской республики была громадная территория, за исключением того, что от нее отнял Брестский мир. Обста¬новка была такова, что можно было рассчитывать на продолжительный пе¬риод мирной работы» R.
Что же помешало этому? По мнению авторов «Истории Гражданской войны в СССР», мирное развитие страны было сорвано военной интервен-цией международного империализма, оказавшего полную и решительную поддержку внутренней контрреволюции, в результате чего и была развязана Гражданская война в России. Но из этого следуют по крайней мере два тесно связанных между собой вывода: выходит, во-первых, что до прямого воору¬женного вмешательства иностранных держав Гражданская война на террито¬рии России еще не велась, а во-вторых, что без такого вторжения внутренняя контрреволюция не решилась бы самостоятельно развязать ее. Впрочем, у Ленина эта мысль была выражена не столь прямолинейно: «Только тогда в России развернулась гражданская война», когда капиталистические державы «целиком пошли на то, чтобы помочь в этой гражданской войне русским капиталистам и помещикам» 9. В этих ленинских словах шла речь о внешней помощи силам внутренней контрреволюции, а не только об открытой воору¬женной интервенции, иначе бы пришлось утверждать, что если бы не было иностранного военного вторжения на территорию России, то не было бы и Гражданской войны в России, поскольку внутренняя контрреволюция не рас¬полагала достаточными силами и средствами для ее ведения. Но так ли это?
В «Истории Гражданской войны в СССР» признается, что с первых же дней пролетарской революции против нее выступили свергнутые классы — помещики и капиталисты, которых активно поддерживали так называемые демократические партии эсеров, меньшевиков, анархистов, а также буржуаз¬ные националисты всех мастей. Конечно, это еще не означало, что с первых же дней Октябрьской революции пламя Гражданской войны неминуемо дол¬жно было разгореться и разнестись по всей необъятной территории России. Однако все дело в том и состояло, что расстановка политических сил в рос¬сийском обществе после Октября 1917 года приняла настолько четкие очер¬тания и такой обостренный характер, что избежать Гражданской войны уже вряд ли было возможно. В результате Февральской, и особенно Октябрьс¬кой, революций расстановка сил существенно изменилась. Появились новые политические союзы и блоки, объединявшиеся на антибольшевистской ос¬нове. Позиция каждой из социально-политических сил, готовых вступить на тропу Гражданской войны, не всегда была достаточно четкой и ясной. Новая расстановка сил включала в себя, часто весьма противоречивые по составу, целям и взглядам партии, движения и организации.
Можно выделить четыре лагеря. В первый лагерь входили те, кто продол-жал мечтать о восстановлении старых порядков, лишь несколько видоизменив их, в частности, путем установления режима парламентарной или ограничен¬ной монархии. Наряду с откровенными монархистами, так и не простившими Николаю II его отречение от престола, в этом лагере была представлена нема¬лая часть армии (включая ее высший командный состав), не желавшая под¬держивать ни Временное правительство, ни тем более большевиков.
Второй лагерь — сторонники буржуазных преобразований, стоявшие на платформе Февральской революции. К ним следует отнести прежде всего представителей крупной российской буржуазии, а также и тех, кто хотя и поддерживал режим Временного правительства, но и резко критиковал его за непоследовательность и отсутствие твердости в осуществлении политичес¬ких и социально-экономических преобразований, а главное за нерешитель¬ность действий по недопущению к власти большевиков. Основную полити¬ческую силу этого лагеря составляла партия кадетов, а массовую его базу — часть царской армии, чудом уцелевшей после охвативших ее процессов раз¬ложения и распада. Это — генералы, офицеры и солдатская масса, относив¬шие себя к подлинным патриотам и обвинявшие левые силы и движения в антипатриотизме и предательстве национальных интересов страны.
К третьему лагерю относились в основном социалистические движения, партии и организации, которые отказывались сотрудничать как с режимом А.Ф. Керенского, так и с властью большевиков. Это — меньшевики, эсеры, «народные социалисты», немалая часть среднего и младшего армейского офицерства, а также определенные слои крестьянства и представители раз-личных мелкобуржуазных групп населения.
Наконец, четвертый лагерь представлял собой широкие народные мас¬сы, включая рабочих и крестьян, военнослужащих, в том числе немалое чис¬ло генералов и офицеров, уставших от войны и переходивших на сторону большевиков.
Над вопросом о расстановке и соотношении социальных и политичес¬ких сил в послереволюционной России ломали голову, строили свои догадки и высшие чины старой армии, пытаясь угадать, что станет с Россией, в каком направлении будут развиваться события. Излишне говорить, что большин-ство генералов, сохранивших верность своему долгу, не могло смириться с происходившей на их глазах гибелью царской армии и разрушением всей государственной жизни. Пожалуй, лучше и откровеннее других эти мысли и настроения выразил генерал А.И. Деникин, видевший главную опасность для русской армии и для России в том, что распад центральной власти неиз- бежно приведет к утрате российской государственности и вызовет «балкани-зацию русского государства по признакам национальным, территориальным, историческим, псевдо-историческим, подчас совершенно случайным, обус¬ловленным местным соотношением сил» ‘». Столь неутешительный вывод генерал делал, исходя из того, что новая, большевистская власть, во-первых, уступила по Брестскому миру Германии значительную часть российской тер¬ритории, а во-вторых, стала формировать свою рабоче-крестьянскую армию параллельно с расформированием старой армии. Формирование же новой, классовой армии, по мнению Деникина, преследовало цель не вести войну на внешнем фронте, отстаивая территориальную целостность России, а за-щищать Советскую власть.
Идея неизбежности гражданской войны в оказавшемся вконец расколо¬том и разобщенном обществе получила распространение в массах и уже мало кем отвергалась. Более того, противостоящие друг другу лагеря видели в ней едва ли не главное средство решения сложнейшей задачи: для одних — со¬хранения старой, пусть и несколько подновленной России, для других — разрушения «до основания» старого и построение нового мира. Как извест¬но, те, кто отождествлял себя с Россией будущего, еще в годы мировой вой¬ны выступал за поражение российского правительства в той войне и превра¬щение последней в войну гражданскую.
Однако какими бы глубокими и серьезными ни были причины возник-новения Гражданской войны в России и как бы широко ни охватила массо-вое сознание идея такой войны, последняя не стала бы реальностью, если бы не проявились определенные побудительные мотивы, та последняя черта, за которой окончательно разделились и разошлись политические и социальные силы, а соглашения и компромиссы заменила вооруженная борьба, в кото¬рой главными аргументами служат не доводы, а орудийные залпы.
Можно выделить по крайней мере три мотива, которые в своей взаимо-связи и взаимообусловленности извлекли на поверхность скрытые до поры до времени причины, ввергшие российское общество и его граждан в брато¬убийственную войну. Кабальный для России Брестский мир для одних был возможностью отстоять революционные завоевания, а для других, особенно военных людей, был позором России, отказом силой русского оружия защи¬щать честь и достоинство родины. С этим мотивом был связан и второй: крайне жесткие методы новой власти, проводившей политику национали¬зации, вылившуюся в конечном счете в сплошную «экспроприацию эксп¬роприаторов», в принудительное изъятие всех средств производства и всего имущества не только у крупной буржуазии, но и у средних и даже мелких частновладельцев, при чем большинство из них были объявлены врагами народа и оказались изгоями в собственной стране. Наконец, третий мотив -красный террор, крайне жесткие, часто ничем не оправданные действия революционной власти. И хотя красный террор был в немалой степени порожден террором белым, направленным на физическое устранение вид¬ных представителей Советской власти (убийство председателя Петроградс¬кого отделения ВЧК М.С. Урицкого и покушение на В.И. Ленина), массо¬вый характер террора красного не мог не привести к всплеску насилия в стране, вылившегося в вооруженное противостояние армий, политических партий, классов, сословий и социальных групп.
Начало массовому красному террору и возведению жесточайшего наси¬лия в ранг государственной политики положило постановление Совета На-родных Комиссаров, принятое 5 сентября 1918 г. по докладу Ф.Э. Дзержин¬ского. Вот его полный текст: «Совет Народных Комиссаров, заслушав ДОКЛЕ председателя Всероссийской Чрезвычайной] Комиссии по борьбе с контр¬революцией о деятельности этой комиссии, находит, что при данной ситуа¬ции обеспечение тыла путем террора является прямой необходимостью;
что для усилия деятельности Всероссийской] Чрезв[ычайной] Комис¬сии и внесения в нее большой планомерности необходимо направить туда возможно большее число ответственных партийных товарищей; что необходимо обезопасить Советскую Республику от классовых врагов путем изолирования их в концентрационных лагерях.
Подлежат расстрелу все лица, прикосновенные к белогвардейским орга-низациям, заговорам и мятежам;
что необходимо опубликовать имена всех расстрелянных, а также осно-вания применения к ним этой меры» п.
Это постановление было воспринято ВЧК и местными чрезвычайными комиссиями как сигнал к началу массового красного террора, который на «законном основании» позволял чекистам действовать с позиции полного правового нигилизма. ВЧК и до этого не очень-то церемонилась при прове¬дении необоснованных арестов, обысков, конфискаций, бессудных расстре¬лов граждан, но теперь она получила еще большую, по существу, ничем и никем не ограниченную свободу в своем, воистину массовом беззаконии и произволе. И хотя Ленин, по-видимому, больше для острастки, чем по при¬чине действительной заинтересованности в недопущении грубейших нару¬шений «революционной законности» время от времени публично отмеже¬вывался от крайностей, применяемых рядом местных чрезвычайных комиссий, например, украинской, и даже заявлял, что последние «принес¬ли тьму зла» |2, тем не менее вряд ли хотел что-либо изменять в практике ВЧК, во всяком случае, пока шла война (не случайно же он наряду с Нар¬коматом по военным делам относил ВЧК к важнейшим боевым органам Советской власти) 13.
«Боевые органы» Советской власти менялись местами, однако репрес¬сии продолжались, набирая все новые обороты. Характерно в этом отноше¬нии письмо Ленина к наркому юстиции Д,И. Курскому от 20 февраля 1922 г., в котором на Наркомюст возлагалась особенно боевая роль, включавшая в себя «усиление репрессии против политических врагов Соввласти и агентов буржуазии (в особенности меньшевиков и эсеров); проведение этой репрес¬сии ревтрибуналами и нарсудами в наиболее быстром и революционно-целе¬сообразном порядке; обязательная постановка ряда образцовых (по быстроте и силе репрессии; по разъяснению народным массам, через суд и через пе¬чать, значения их) процессов в Москве, Питере, Харькове и нескольких других важнейших центрах; воздействие на нарсудей и членов ревтрибуна¬лов через партию в смысле улучшения деятельности судов и усиления реп¬рессии». При этом подчеркивалась необходимость воздействия партии на народные суды и членов ревтрибуналов с целью усиления репрессий. «Все это, — говорилось в письме, — должно вестись систематично, упорно, на¬стойчиво» |4.
Чрезмерная жестокость, которая в массовом порядке проявлялась в ходе Гражданской войны и с той, и с другой стороны вызывает разные, порой полярные суждения и оценки. Одни осуждают действия ВЧК и ее органов, захват заложников, сосредоточение в руках чекистов огромной и часто не-контролируемой власти, позволявшей им вести как розыскные, так и след-ственные действия, без суда выносить приговоры и самим приводить их — в основном расстрелы — в исполнение. Наделение ВЧК такими исключитель¬ными полномочиями и правами, утверждают эти авторы, явно противоречи¬ло не только правовым принципам, но и элементарным морально-нравствен¬ным нормам. Критики же такой постановки вопроса, как правило, упрекают своих оппонентов в «неисторическом» подходе при оценке событий и явле¬ний Гражданской войны и в попытке механически переносить нравственные и правовые ценности современности на то, что происходило в специфичес¬ких условиях Гражданской войны ‘\
В ходе дискуссии по этой весьма непростой, да к тому же крайне поли-тизированной участниками полемики проблеме обычно выдвигаются три глав¬ных аргумента. Во-первых, предпринимаются попытки представить дело так, будто красный террор, хотя и имел место, но не носил массового характера. Bo-BTopbiXj красный террор рассматривается как вынужденный, а потому и «закономерный» ответ на белый террор, развязанный врагами революции и Советской власти. В-третьих, утверждается, что все жестокости были не только вынужденными, продиктованными особыми, чрезвычайными ситуациями.
Жестокости и репрессии против собственного народа, даже если они и воспринимаются как продиктованные революционной или иной целесооб-разностью, рано или поздно, но обязательно проявят свои негативные по-следствия. Не всегда можно предсказать, где и когда обнаружит себя это зло, но то, что это непременно произойдет, сомнений быть не должно. И россий¬ская история богата такими примерами. Гражданская война в России как раз и показала убедительно, что и со стороны победителей, и со стороны побеж¬денных историческая ответственность политиков игнорировалась, отодвига¬лась на задний план.
Не так уж много в мире стран, где бы происходившие в них революции не сопровождались гражданскими войнами, которые становились, по суще-ству, последним средством для преодоления острейших социальных проти¬воречий, удовлетворения непомерных притязаний политических деятелей на власть. Как правило, гражданские войны ведут к братоубийству и проявле¬ниям крайней жестокости. Не явилась в этом отношении исключением и Гражданская война в России, хотя и имела ряд существенных отличий.
Назовем некоторые из них. Во-первых, в условиях, когда она захватила огромную территорию и в нее было втянуто практически все население, все социальные слои и политические силы, люди — и очень часто — оказыва¬лись не по своей воле по разные стороны баррикады. Такой участи не мино¬вали даже связанные кровными узами. Брат шел против брата, дети убивали родителей, а родители проклинали своих детей. Во-вторых, по размаху и жестокости, нередко бессмысленной, Гражданская война превзошла, пожа¬луй, все, что когда-либо переживала Россия. Противоборствовавшие силы словно соперничали, чьи методы и средства борьбы окажутся более свирепы¬ми и изощренными, уничтожающими как можно большее число своих же соотечественников, на время превращенных в ненавистных врагов. Но глав¬ной жертвой Гражданской войны был. конечно, народ, как целостность. В-третьих, существенная особенность Гражданской войны в России и одна из причин ее возникновения — это иностранная военная интервенция, в первую очередь стран Антанты, недовольных выходом России из войны с Германией и Австро-Венгрией и стремившихся вернуть ее в систему пре¬жних союзнических отношений. Из этого, разумеется, отнюдь не вытекает вывод официальной советской историографии, утверждавшей, что без внеш¬него вмешательства и поддержки иностранных государств Гражданская вой¬на в России «никогда не приняла бы тех масштабов и форм, в которых она происходила» 16.
Эти и другие характерные черты ставят Гражданскую войну в России в один ряд с самыми значительными и судьбоносными событиями XX столе-тия, последствия которых не ограничивались национальными рамками и повлияли на ход мирового развития.
Сколько бы современные историки ни спорили, откуда берет начало Гражданская война — от падения ли царизма или от победившей пролетарс¬кой революции, суть дела не меняется, негативные последствия войны, и не только в сфере политики и социальных отношений, не выглядят менее тяже¬лыми и всеохватывающими. Эхо кровавых событий, унесших миллионы че¬ловеческих жизней, доходит и до нас -— современников.
После того, как Россия вышла из мировой войны и русский фронт, сдерживавший германские войска на весьма протяженной линии — от севера до юга, фактически полностью распался, уцелевшие остатки старой русской армии, в одночасье лишившейся управления и командования и превратив¬шейся в стихийную массу сбитых с толку и едва оправившихся от кошмаров . войны людей, разбрелись кто куда. Солдаты, главным образом, отправились в свои деревни в надежде успеть к дележу земли. Кто-то пополнил массу безработных, осев в больших и малых городах. Немалая часть военнослужа¬щих, в том числе офицеры и генералы, а также многочисленный обездолен- ный люд устремились на Юг страны, где складывалась особенно сложная обстановка, а политическая и военная ситуация выходила из-под контроля. Это стихийное движение из центра страны на Юг, крайне разношерст¬ное по своему составу и целям участвовавших в нем людей, очень красочно описал генерал А.И. Деникин. Силы эти, писал он, «стекались — офицеры, юнкера, кадеты и очень немного старых солдат — сначала одиночно, потом целыми группами. Уходили из советских тюрем, из развалившихся войско¬вых частей, от большевистской «свободы» и самостийной нетерпимости. Одним удавалось прорываться легко и благополучно через большевистские загради¬тельные кордоны, другие попадали в тюрьмы, заложниками в красноармей¬ские части, иногда… в могилу. Шли все они просто на Дон, не имея никако¬го представления о том, что их ожидает, — ощупью, во тьме через сплошное большевистское море — туда, где ярким маяком служили вековые традиции казачьей вольницы и имена вождей, которых народная молва упорно связы¬вала с Доном. Приходили измученные, оборванные, голодные, но не павшие духом» |?.
Сюда же, на Юг, на Дон подались, спасаясь от преследований больше-виков, и некоторые известные и весьма авторитетные военные деятели, та-кие, как генералы от инфантерии М.В. Алексеев и Л.Г. Корнилов, генерал-лейтенанты А.И. Деникин и А.С. Лукомский и другие. Здесь они стали спешно сколачивать из пришлых людей и местного населения Добровольческую ар¬мию, которой отводилась роль ударной боевой силы Белого движения. Они преследовали две главные цели: военную — любой ценой остановить про¬движение вооруженных сил молодой Советской республики на юг России, а затем, собрав в кулак все имеющиеся в этом обширном регионе антибольше¬вистские силы, самим перейти в наступление и захватить жизненно важные центры страны, включая Москву, и политическую, которую кратко можно определить, как восстановление старых порядков.
Главной фигурой, с кем связывало свои надежды на успех Белое движе¬ние на Юге России, по праву считался генерал Алексеев, обладавший боль¬шим опытом разработки и управления крупными военными операциями. Во время мировой войны он был начальником штаба Юго-Западного фронта, командовал Северо-Западным фронтом, был начальником штаба Ставки, имел широкие контакты с политическими деятелями старой России, в том числе и с теми, кто находился в оппозиции к режиму, короткое время при Времен¬ном правительстве пребывал в должности верховного главнокомандующего. Это имя было достаточно хорошо известно и в армии, и в стране. Именно поэтому с самого начала Алексееву отводилась роль не только идейного вдох¬новителя Белого движения на Юге страны и его вождя, но и руководителя Добровольческой армии.
Нельзя сказать, чтобы сам Алексеев испытывал от этого назначения осо-бую радость и был слишком усерден в достижении новых и непривычных ему целей и задач. К тому же резко ухудшавшееся состояние здоровья 61-летнего генерала не позволяло ему действовать достаточно смело и решительно, как того требовала крайне сложная и тревожная обстановка, складывавшаяся на Юге России, включая и Украину, и Северный Кавказ, и Закавказье.
Положение в Белом движении и в Добровольческой армии усугублялось еще двумя неожиданно возникшими обстоятельствами. Первое было связано с определением роли, отводимой генералу Алексееву, с чем не был согласен генерал Корнилов, полагавший, что она должна быть строго ограничена рам¬ками политики и направлена прежде всего на выработку стратегической ли¬нии, связанной с укреплением Белого движения и привлечением на сторону Добровольческой армии все новых политических и идеологических союзни¬ков, как среди местного населения, так и по всей России. Что же касается самой Добровольческой армии, ее боевой подготовки и проведения военных операций, то в роли ее командующего генерал Корнилов видел только себя. И для этого у него были свои причины: он мог тесно общаться с офицерами и солдатами, знал и учитывал их настроения, мысли и чувства, был на 13 лет моложе Алексеева, имел за плечами не меньший боевой опыт, командуя в мировую войну дивизией, корпусом, а при Временном правительстве неко¬торое время, как и генерал Алексеев, занимал пост верховного главнокоман-дующего. Но гораздо большим поводом для того, чтобы занять подобную позицию было стремление Корнилова реабилитироваться и прежде всего перед теми, кто после его неудавшегося антиправительственного мятежа и скан¬дального провала его попыток вооруженным путем задушить пролетарскую революцию в Петрограде, потеряли к нему всякий интерес. Генерал Алексе¬ев явно уступал Корнилову и по части бонапартистских замашек и амбиций, которые у последнего проявлялись куда сильнее и острее, чем у Алексеева. К этому следует добавить, что и личные отношения между двумя генералами не складывались из-за взаимной подозрительности и недоверия.
Второе обстоятельство могло обернуться для всего Белого движения Юга особенно тяжелыми последствиями. Речь шла о максимально широком при¬влечении на сторону Белого движения донского казачества, компактно про¬живавшего в этих краях и дорожившего своей вольницей. Свергнутые, но до конца не сломленные монархистские силы, активно поддержавшие рожде¬ние Белого движения и Добровольческой армии, как и те, кто непосред¬ственно занимался ее формированием, рассчитывали на полную и безуслов¬ную поддержку казачества. В этом состоял, пожалуй, самый главный мотив превращения Юга России в плацдарм, на котором собирались антибольше¬вистские силы, формировались боевые подразделения, готовившиеся к на¬ступлению на территории, находившиеся под властью Советов, в том числе для похода на Москву и ее захвата.
Как явствует из письма одного из самых ярых монархистов — В.М. Пу-ришкевича атаману донского казачества генералу A.M. Каледину, правые силы, утратившие веру даже в лучших солдат, которые, как он писал, «разрознены и терроризованы сволочью», главную ставку в борьбе с большевиками делали на казачество, в частности, донское, и их лидера. Эти силы как манны небес¬ной выжидали начала похода Каледина и его войска на Петроград, выясня¬ли, когда это произойдет, «дабы сообразовать свои действия» 1Я.
Расчеты на то, что казачье войско заменит потерпевшую крушение рус-скую армию и сможет справиться с большевиками оказались тщетными. Фактически лишь часть донского казачества, причем далеко не преобладаю¬щая, готова была примкнуть к Добровольческой армии и в ее рядах сражать¬ся против Советской власти. Большинство же казаков, обремененное соб¬ственными трудностями и заботами, не торопилось вовлекаться в события, которые непосредственно не затрагивали их интересы, тем более, что и ис¬ход их был им далеко не ясен. Атаман Донского казачьего войска генерал Каледин, прекрасно осведомленный о настроениях, царивших среди подав¬ляющего большинства казаков, вначале занимал выжидательную позицию, уходил от прямого разговора с прибывавшими на Дон бывшими высокопос¬тавленными царскими генералами. Он прекрасно понимал, что торопливость в этом вопросе может стоить ему не только занимаемого поста, но и самой жизни, что, собственно, и произошло.
Та часть казачества, которая примкнула к Белому движению, могла бы не расти и даже сокращаться, если бы не жестокая политика большевиков в отношении этих казаков, не переносилась на все казачество и не приняла бы форму политики «расказачивания», направленной фактически против всего казачьего сословия.
Мнение о казачестве как о контрреволюционной силе, против которой следовало применить те же методы и средства борьбы, что и в отношении «врагов народа», как-то удивительно легко и быстро овладело высшим боль¬шевистским руководством. Такая позиция советских лидеров лишь ослож¬няла и без того до крайности напряженную обстановку на бурлящем Юге, толкало казачество в сторону белогвардейских сил. Кого-то это, вероятно, вполне устраивало, поскольку свои военные неудачи и просчеты, а их было немало, можно было свалить на контрреволюционные действия казаков и их атаманов. Весьма характерно в этом отношении письмо Сталина Ленину от 4 августа 1918 г. из Царицына, в котором едва ли не главной причиной неблагоприятной обстановки, сложившейся наряде участков Царицынского фронта, называлась позиция казачьих частей, не желавших «вести решитель¬ную борьбу с казачьей контрреволюцией»; переходят же казаки на сторону Красной армии, писал Сталин, лишь «для того, чтобы, получив оружие, на месте познакомиться с расположением наших частей и потом увести за со¬бой в сторону Краснова целые полки» |9.
К началу 1919 г. политическое недоверие к казакам, охватившее партий-ные органы как в центре, так и на местах, вылилось в массовые репрессии против них. 24 января 1919 г. Оргбюро ЦК РКП(б) приняло секретное цир¬кулярное письмо об отношении к казакам, в котором четко отразилась под¬линная позиция большевиков по этому вопросу, которую долгие годы наме¬ренно скрывали от партии и общества. Этот документ, позволяющий судить о сущности большевистской политики по отношению к казачеству в целом, заслуживает того, чтобы его воспроизвести полностью: «Циркулярно, секретно.
Последние события на различных фронтах в казачьих районах — наши продвижения в глубь казачьих поселений и разложение среди казачьих войск — заставляют нас дать указания партийным работникам о характере их рабо¬ты при воссоздании и укреплении Советской власти в указанных районах. Необходимо, учитывая опыт года гражданской войны с казачеством, при¬знать единственно правильным самую беспощадную борьбу со всеми верха¬ми казачества путем поголовного их истребления. Никакие компромиссы, никакая половинчатость пути недопустимы. Поэтому необходимо:
1. Провести массовый террор против богатых казаков, истребив их пого-ловно; провести беспощадный массовый террор по отношению ко всем во-обще казакам, принимавшим какое-либо прямое или косвенное участие в борьбе с Советской властью. К среднему казачеству необходимо применять все те меры, которые дают гарантию от каких-либо попыток с его стороны к новым выступлениям против Советской власти.
2. Конфисковать хлеб и заставлять ссыпать все излишки в указанные пункты, это относится как к хлебу, так и ко всем другим сельскохозяйствен¬ным продуктам.
3. Принять все меры по оказанию помощи переселяющейся пришлой бедноте, организуя переселение, где это возможно.
4. Уравнять пришлых «иногородних» к казакам в земельном и во всех других отношениях.
5. Провести полное разоружение, расстреливая каждого, у кого будет обнаружено оружие после срока сдачи.
6. Выдавать оружие только надежным элементам из иногородних.
7. Вооруженные отряды оставлять в казачьих станицах впредь до уста-новления полного порядка.
8. Всем комиссарам, назначенным в те или иные казачьи поселения, предлагается проявить максимальную твердость и неуклонно проводить на¬стоящие указания.
ЦК постановляет провести через соответствующие советские учрежде¬ния обязательство Наркомзему разработать в спешном порядке фактические меры по массовому переселению бедноты на казачьи земли.
Центральный Комитет РКП» 2и.
Не требуется больших усилий, чтобы понять, какими тяжелейшими последствиями не только для казачества, но и для всей России обернулось выполнение требований, содержавшихся в этом циркулярном письме, носившем прямо директивный характер. Не удивительно и то, что сам этот документ, как и имена тех, кто его готовил и утверждал, держались в строжайшем секрете (не случайно, наверное, и то, что в протоколе данного заседания Оргбюро ЦК РКП(б) не были указаны фамилии присут-ствующих).
В ходе изучения материалов и документов, показывающих, как в боль-шевистском руководстве накапливалась подозрительность в отношении ка-зачества, которое перешло в массовые репрессии и террор, все чаще высту¬пает на первый план фигура председателя ВЦИК и секретаря ЦК партии ЯМ. Свердлова, занимавшего по данному вопросу особенно жесткую и не¬примиримую позицию, которую, возможно, разделяли не все советские ли¬деры. Вряд ли следует относить к малозначащему эпизоду слова Ленина, сказанные им на VIII съезде РКП (б), открывшемся 18 марта 1919 г., в день похорон Свердлова. Отдавая дань его памяти и отмечая заслуги перед партией, особенно в области организационной работы, Ленин не преминул заявить, что «мы были вынуждены всецело полагаться и имели полное основание пола¬гаться на тов. Свердлова, который сплошь и рядом единолично выносил ре¬шения» 2|. Вполне возможно, что таким необычным способом вождь партии хотел публично откреститься от некоторых решений, в том числе и касающих¬ся казачества, принятых по настоянию Свердлова, но не получивших полного и однозначного одобрения в руководящих партийных кругах.
Политика уничтожения казачества как сословия разделялась далеко не всеми как в самой партии большевиков, так и особенно среди тех, кто сочувствовал Советской власти и был готов бороться за ее идеалы. К сожа-лению, те, кто осмеливался критиковать официальную политику больше-виков по отношению к казачеству, нередко подвергались незаслуженным гонениям.
Одним из тех, кто встал на защиту казачества и с удивительной настой-чивостью и убежденностью, проявив редкостное мужество и отвагу, доказы¬вал руководителям партии и советского государства несправедливость и па¬губность предпринимаемых в отношении казачества неоправданно жестких и жестоких мер, был командарм 2-ой Конной армии Ф.К. Миронов, кото¬рый в оценке роли казачества в революции и Гражданской войне резко рас¬ходился с официальной линией партии, был смещен со своего поста, аресто¬ван и убит в 1921 г. в Бутырской тюрьме. Вся «вина» этого выдающегося военного деятеля состояла, как это ни парадоксально звучит, лишь в том, что он энергичнее, чем кто бы то ни было старался привлечь казачество на сторо¬ну Советской власти, отказывался от применения насильственных методов, в том числе и «расказачивания», и который воспринимал формулу «социальная справедливость» в ее высоком и подлинном смысле, целиком посвятив себя борьбе за ее претворение в жизнь. В своем последнем предсмертном письме на имя председателя ВЦИК М.И. Калинина от 30 марта 1921 г. Миронов, приводя ленинские слова о том, что революционное движение в России по¬шло зигзагами, писал: «Острые углы этих зигзагов в 1918—1919 гг. больно резали мою душу за темное, невежественное, но родное мне донское казаче¬ство, жестоко обманутое генералами и помещиками, покинутое революци¬онными силами, заплатившее десятками тысяч жизней и полным разоренн-ем за свою политическую отсталость, а в 1920—1921 гг. эти углы стали еще более резать за судьбу социальной революции при виде страшной экономи¬ческой разрухи. И теперь, когда всеми осознаны эти острые углы, когда сами вожди открыто признали (в этом, если бы я даже действительно был виноват, мое оправдание!), что мы зашли дальше, чем теоретически и политически было необходимо, когда произнесено, чтобы отстающие успели подойти, э забежавшие вперед не оторвались от широких масс, когда сказано, что мы должны помогать везде и всюду усталым и истерзанным людям — неужели клевета восторжествует над тем, кто искренно и честно, может быть, споты¬каясь и ошибаясь, отставая и забегая вперед, но шел все к той же одной для коммуниста цели — делу укрепления социальной революции» п.
Тем временем обстановка на Юге продолжала усложняться и станови¬лась все более непредсказуемой. После долгих и трудных переговоров три генерала — Алексеев, Корнилов и Каледин согласились образовать некое подобие триумвирата, в котором роли распределялись следующим образом: на Алексеева возлагалось общегражданское управление, внешние дела и фи- нансы, Корнилов своими бесконечными ультиматумами и угрозами поки¬нуть Юг и перебраться в Сибирь добился все-таки полноты своей военной власти, а Каледин, оставаясь атаманом казачьего войска, должен был скон¬центрировать свое внимание на управлении Донской областью.
Впрочем с таким трудом образованный «триумвират» просуществовал недолго. 29 января 1918 г. части Добровольческой армии потерпели сокру¬шительное поражение от революционных войск под командованием Р.Ф. Сиверса, которые, успешно развивая наступление, освободили Таганрог и подошли к Ростову-на-Дону. Не выдержав столь серьезного и неожиданного поражения, Каледин сложил с себя все полномочия и покончил жизнь само¬убийством. 13 апреля того же года в сраженье под Екатеринославом (Красно¬даром) был убит командующий Добровольческой армии генерал Корнилов. Его неожиданная гибель повергла в состояние подлинного шока как офице¬ров, так и солдат этой армии, отрицательно сказавшись на ее боеспособнос¬ти. Вот как описал это событие один из самых верных сторонников Корни¬лова генерал Деникин: «Генерал Корнилов был один в своей комнате, когда неприятельская граната пробила стену возле окна и ударилась об пол под столом, за которым он сидел; силой взрыва его подбросило, по-видимому, кверху и ударило об печку… Рок — неумолимый и беспощадный. Щадил долго жизнь человека, глядевшего сотни раз в глаза смерти. Поразил его и душу армии в часы ее наибольшего томления.
Неприятельская граната попала в дом только одна, только в комнату Корнилова, когда он был в ней, и убила только его одного. Мистический покров предвечной тайны покрыл пути и свершения неведомой воли.
Вначале смерть главнокомандующего хотели скрыть от армии до вечера. Напрасные старания: весть разнеслась, словно по внушению. Казалось, что самый воздух напоен чем-то жутким и тревожным и что там, в окопах, еще не знают, но уже чувствуют, что свершилось роковое» 23.
Командующим Добровольческой армией стал Деникин. Спустя пять с небольшим месяцев, в сентябре 1918 г., умер и последний член «триумвира¬та» генерал Алексеев, подписавший приказ о вступлении Деникина в коман¬дование Добровольческой армии. После смерти Алексеева Деникин стано¬вится единоличным и непререкаемым лидером всего Белого движения на Юге и предводителем армий Юга России. Он командовал фронтом, растянув¬шимся от Царицына до Одессы, включая такие важные центры, как Воронеж, Орел, Киев. На этом пространстве в один миллион квадратных километров с населением до 50 млн человек располагались 18 губерний и областей. С этого плацдарма Деникин готовил и предпринял поход на Москву.
Троцкий, считавший, что судьба революции заново решалась в сраже¬нии за Казань в августе 1918 г., вынужден был признать, что Южный фронт «все время был самым упорным, самым длительным и самым опасным» 24. В июле 1919 г., анализируя крайне опасную ситуацию, сложившуюся к тому времени на различных фронтах Гражданской войны, ЦК РКП{6) особо вы¬делил «нашествие с юга на Украину и на центр России». В письме, с которым партия обращалась к своим членам и всему населению страны и в котором содержался призыв к борьбе с Деникиным, отмечалось, что основная задача текущего момента в том, чтобы, не останавливая победного наступления Красной Армии на Урал и Сибирь, напрячь все силы Советской республики, чтобы отразить наступление Деникина и победить его. «Наступил, — говори¬лось в письме, — один из самых критических, по всей вероятности, даже самый критический момент социалистической революции». И далее: «При¬фронтовая полоса в Российской Социалистической Федеративной Советс¬кой Республике за последние недели страшно разрослась и необыкновенно быстро изменилась. Это — предвестник или спутник решительного момента войны, приближения ее развязки» 25.
Поход Деникина на Москву, на победоносный исход которого рассчи-тывал не только он сам, но и его западные покровители, потерпел полный провал как с военной, так и с политической точки зрения. Разгромленные и деморализованные, лишенные руководства, остатки деникинских войск были отброшены за Дон, а сам Деникин эмигрировал на Запад.
Обиды многие годы не давали Деникину покоя, вновь и вновь возвра¬щая его к российским событиям, которые глубокой болью отложились в его памяти. В 1937 г. он опубликовал небольшую статью под названием «Кто спас Советскую Россию от гибели?», весь смысл и главный пафос которой сводился к тому, чтобы снять с себя ответственность за провал его похода на Москву, объясняя это предательством маршала Польши Ю. Пилсудско-го, который не поддержал Деникина и не стал добиваться свержения Со-ветской власти, в чем, по мнению Деникина, проявился «безграничный национальный эгоизм» Пилсудского, явно «переигравшего» Деникина. Он обвинял Пилсудского и в том, что тот сознательно стремился к гибели Бе-лого движения и его вождей, которые, как и Деникин, отказывались при-знавать полную государственную самостоятельность Польши и ее право голоса в решении вопроса о будущем земель, некогда отошедших к Рос¬сии 26. Противники Пилсудского в Польше тоже ставили ему в вину то, что он спас Советскую власть 27.
Анализ хода Гражданской войны позволяет выделить наиболее значи-тельные события, которые в своей совокупности рисуют военно-политичес-кую ситуацию, складывавшуюся на огромном театре военных действий. В конце мая 1918 г. произошел «чехословацкий мятеж», который некоторые исследователи склонны рассматривать даже как начало Гражданской войны в России 28. Однако это событие, при всем его значении и таившейся в нем серьезной опасности для Советской власти, вряд ли можно отнести к исто¬кам, а тем более к главным причинам Гражданской войны. События развива¬лись не совсем так, как это освещалось в советской исторической литерату¬ре. Если верить существовавшей тогда точке зрения, чехословацкому мятежу страны Антанты изначально отводили роль главной ударной силы, которая по крайней мере на первых порах должна была отвлечь внимание Советской власти от готовившейся военной интервенции Англии, Франции, США, Япо¬нии и некоторых других государств против Советской России.
Проблема, связанная с пленными чехами и словаками была головной болью еще Временного правительства. Первоначально планировалось пере¬бросить чехословацкий корпус во Францию прямым путем, но ввиду того, что он был небезопасен, было решено, что более надежный, хотя и долгий, пролегает через Сибирь и Владивосток. При этом, как отмечал будущий пре¬зидент Чехословацкой республики Т.Г. Масарик, специально для этого при¬езжавший в Россию, чехословацкие части должны были передвигаться на восток не как боевые подразделения, а как частные граждане, имея при себе небольшое количество оружия 29. Сам Масарик вскоре выехал из России в США, где состоялись его переговоры с президентом В. Вильсоном, в ходе которых обсуждался и вопрос о чехословацком корпусе.
Формирование корпуса проходило достаточно сложно. Из 200 тысяч военнопленных чехов и словаков, несмотря на сильное давление, принужде¬ние и угрозу вновь направить в австрийскую армию тех, кто отказывался вступать в формируемое соединение, удалось привлечь в его состав лишь 50 тыс. человек, что впрочем для того времени было немало. Уже в ходе продви¬жения чехословацкого корпуса на восток было решено осуществить под его прикрытием высадку первых интервенционистских сил на Севере и на Даль¬нем Востоке. Когда цели командования корпуса стали очевидными и пока собирались необходимые силы для того, чтобы остановить его продвижение на восток, белочехи успели захватить ряд важных в стратегическом отноше¬нии городов Поволжья, Урала и Сибири, помогли активизироваться в этих местах антибольшевистским силам. Теперь Красной Армии приходилось ве¬сти борьбу как бы на два фронта: против иностранных войск, вторжение которых Запад представлял как необходимую меру, направленную на возвра¬щение России в состав Антанты и ее участия в мировой войне, а также про¬тив Белой армии, состоявшей в основном из остатков старой русской армии и небольшого процента «добровольцев», которые нередко вставали под зна¬мена белых, ясно не понимая, за какие цели они воюют.
Высадкой войск на Севере и захватом Архангельска и Мурманска, а также на Дальнем Востоке и оккупацией Владивостока иностранные держа¬вы пытались не только с помощью военной силы поддержать антисоветскую оппозицию, какие бы силы в нее ни входили, но не забывались свои соб-ственные интересы. При том, что основной силой при осуществлении интервенции на Дальнем Востоке была Япония, которой отводилась главен¬ствующая в этом регионе роль в борьбе против молодой Советской респуб¬лики, Соединенные Штаты вовсе не желали усиления японского влияния в этом регионе. В свою очередь, Япония, давно мечтавшая о захвате дальнево¬сточных российских земель, тоже не очень-то намеревалась таскать каштаны из огня для американцев. Вторжение японских войск осуществлялось в основ¬ном с территории Маньчжурии, где были сосредоточены белогвардейские силы во главе с генерал-лейтенантом Г.М. Семеновым. Здесь же обосновался и ад¬мирал А.В. Колчак, провозгласивший себя «Верховным правителем российс¬кого государства» и установивший военную диктатуру на Урале, в Сибири, и на Дальнем Востоке. Действуя рука об руку с интервентами, особенно япон¬цами, Колчак представлял серьезную опасность для Советской власти, по¬скольку угрожал отделить от России огромные территории — от Урала до Дальнего Востока.
Из всех вождей Белого движения наибольшую опасность для Советской власти представлял, пожалуй, адмирал Колчак. Как подчеркивалось в выше¬приведенном письме ЦК РКП(б), «Колчак и Деникин — главные и един¬ственно серьезные враги Советской республики» 30. Были, разумеется, и дру¬гие вожди Белого движения — барон П.Н. Врангель, возглавлявший после разгрома Деникина вооруженные силы Юга России, бежавший за границу с частью своей разгромленной армии, Н.Н. Юденич, один из руководителей Белого движения на Северо-Западе России, организовавший в октябре—но¬ябре 1919 г. поход на Петроград, но потерпевший поражение и с остатками своей армии отступивший в Эстонию, а оттуда эмигрировавший на Запад.
На Дальнем Востоке, как и в других регионах России, где находились иностранные войска, постепенно завязывался тугой узел острых противоре¬чий как между самими интервентами, так и между ними и местным населе¬нием, что ослабляло силы и позиции Белого движения и способствовало победе Советской власти и Красной Армии.
Для правильного понимания и глубокого осмысления последующей ис-тории Советской России важно выявить причины поражения Белого движе¬ния и победы молодой Советской республики в этой до крайности изнури¬тельной и испепеляющей войне. Их немало. Выделим лишь главные, в том числе объясняющие не только поражение сил, стремившихся не допустить укрепления власти большевиков, но и позволяющие понять, почему Граж¬данская война в России оказалась столь затяжной и необыкновенно жесто¬кой, а ее последствия для нарождавшегося на российской земле нового госу¬дарства такими тяжелыми. По этим, во многом ключевым, вопросам идут достаточно острые споры, выявляются разные подходы, взгляды и оценки. Они в той или иной степени затрагивают достаточно широкий спектр про¬блем, прежде всего таких, как, например, цена победы, методы и средства ведения войны с той и с другой стороны, характер и степень ее последствий для дальнейшего развития России и становления ее нового облика.
Одна из основных, если не основная, причина всех неудач Белого дви-жения, приведших в конечном счете к его жесточайшему поражению, зак-лючалась в том, что ни одна из входивших в его состав военно-политичес-ких организаций, включая самих руководителей, не имели четкой и ясной программы, которая определяла бы цели и задачи этого движения и была бы способна привлечь на его сторону широкие массы населения. Увещева-ния, вроде того, что над Россией нависла грозная опасность и что необхо-димо восстановить поруганные большевиками честь и достоинство офице- ров, к чему любил призывать Корнилов, уже не достигали той цели, на которую были рассчитаны. Господствовала одна, объединявшая всех, идея — уничтожение и полное искоренение большевизма в России и недопуще-ние того, чтобы страна окончательно и навсегда оставалась под властью большевиков.
Лидеры Белого движения намеренно скрывали свои политические при-страстия, вводя в заблуждение даже свое ближайшее окружение, не раскры¬вая до конца свои истинные цели и потаенные намерения. Одни мечтали вернуть многострадальную страну к старым порядкам, другие, в том числе и те, кто продолжая придерживаться монархистских убеждений, не исключали возможность введения несколько подновленного режима, который бы отли¬чался от режима Временного правительства не по существу, а по методам управления и был бы более жестким и бескомпромиссным. Не исключалась и возможность проведения более глубоких, чем при Временном правитель¬стве, реформ, но которые бы непременно вели страну по пути буржуазного развития.
Пожалуй, единственным политическим пунктом, сближавшим их всех, хотя бы внешне, был созыв Учредительного собрания. Ему, как и прежде, отводилась роль своего рода третейского суда, который должен решить, ка¬ким быть российскому государству по форме и существу. Однако и этот ло¬зунг не выражал настрой и состояние российского общества, оказавшегося насильственно втянутым в водоворот событий Гражданской войны и уже не в состоянии был объединить антибольшевистскую оппозицию.
Во главе Белого движения и Добровольческой армии находились выс¬шие чины царской армии, которые, и это вполне естественно, главную став¬ку делали на ту часть русской армии, которая, как им казалось, хотя и не смогла победить внешнего врага — австро-германские войска, но уж внут-реннего противника одолеть сумеет. В этом также состояла одна из причин поражения Белого движения, лидеры которого слишком поздно осознали, что процесс распада и разложения, глубоко парализовавший войска, имел I всеобщий характер и затрагивал не какие-то отдельные части или соедине¬ния, а всю армию в целом.
Попытки расширить и укрепить за счет «добровольцев» сохранившиеся , армейские части, состоявшие в основном из офицерства, не увенчались серь- I езным успехом. Не привели к желаемым результатам и те старания, которые j предпринимались, чтобы возродить порядки и традиции русской армии и практически заново создать вооруженные силы, сделав их боеспособными. Эти силы, однако, больше напоминали не хорошо организованные и высоко дисциплинированные боевые части, а отдельные, плохо взаимодействующие друг с другом, часто разрозненные отряды, лишенные единого оперативного руководства. Впоследствии Деникин назовет эту разобщенную и разъединен¬ную массу «человеческой накипью» «, которая в военном отношении не пред¬ставляла серьезной силы, способной энергично противостоять натиску Крас¬ной Армии.
Безусловно важной причиной поражения Белого движения можно счи¬тать уровень руководства им, а также морально-политические и личные ка-чества его вождей. Нельзя отрицать, что в Белое движение входило немало боевых генералов, за плечами которых было не одно выигранное сражение в русско-японскую и мировую войны. Более того, они обладали несравнимо более глубокими, чем командиры Красной Армии, военными знаниями, зна¬чительно большим боевым опытом, а также умением командовать крупными войсковыми соединениями. Достаточно сказать, что в числе военных руко¬водителей Белой армии было два верховных главнокомандующих — генера¬лы М.В. Алексеев и Л.Г. Корнилов, главнокомандующие фронтами — А.И. Деникин, Н.И. Иванов, Н.Н. Юденич, командующий Черноморским фло¬том адмирал А.В. Колчак, ряд командующих армией, корпусом, высокопос¬тавленных штабных генералов — П.Н. Врангель, П.Н. Краснов, А.С. Луком-ский и многие другие.
Однако, как показал опыт, у Гражданской войны есть свои законы и свои резоны. Те методы и средства ведения боевых действий, которые ус¬пешно применялись на фронтах войны с иностранными государствами, да¬леко не всегда давали такие же благоприятные результаты в условиях войны гражданской, когда линия фронта, по существу, проходит по живому телу населения единой страны, которому всякий раз приходилось делать непрос¬той выбор в пользу той или иной стороны, причем часто позиции воюющих сторон трудно было понять и определить. В этих случаях не винтовка рожда¬ет власть и не уровень воен но-технических знаний определяет успех или неуспех сражений, а нечто другое, гораздо более важное, крепко-накрепко связывающее фронт и тыл, четко фиксируя и отражая состояние и измене¬ния, происходящие в умах и настроениях людей. Как раз этого и не достава¬ло вождям Белого движения, которых население страны все чаще отождеств¬ляло не с будущим России, а с ее прошлым, от которого она уходила.
Командный состав и офицерский корпус Добровольческой армии, в боль-шинстве своем остававшиеся верными своим убеждениям и искренне наде-явшиеся на возрождение старых порядков, могли предложить народу лишь идеологию освобождения России от большевиков, которую широкие массы отказывались принимать потому, что свои беды и страдания они связывали не столько с Советской властью, сколько с властью белых.
Командиры Красной Армии, явно уступая белым офицерам и тем более генералам в военных знаниях и боевом опыте, гораздо лучше разбирались во внутриполитической обстановке, расстановке сил, настроениях, царивших в обществе. Это давало им возможность привлекать на свою сторону огромные массы людей и проводить победоносные сражения, которые нередко приво¬дили военных специалистов в замешательство и недоумение от завидной смелости и необыкновенной дерзости, с какими проводились эти операции. Серьезным просчетом Белого движения можно считать и то, что оно так и не смогло сплотиться вокруг единого лидера. Вождей у белых было много, но лидера всероссийского масштаба среди них не оказалось. Многие, оче¬видно, видели в этой роли только самих себя. Это не могло не сказаться отрицательно на координации действий белых армий и наращивании их бо¬евой мощи. Нельзя не согласиться с теми исследователями, которые спра¬ведливо считают, что «настоящих общенациональных вождей харизматичес¬кого типа Белое движение так и не выдвинуло, зато в избытке оказалось беспредельствующих вожаков» п. Среди них были не только военные, но и политические неудачники, надеявшиеся на реванш. Что касается противо¬борствующей стороны, то там недостатка в лидерах не было.
Разобщенность, взаимная подозрительность и недоверие друг к другу составляли такую же характерную примету Белого движения, как и скрытая вражда внутри самого движения. На Юге России, например, в Добровольчес¬кой армии противостояли друг другу два течения: ставленники Алексеева и ставленники Корнилова. Между ними постоянно происходили «скрытый раздор и тайная борьба» 33. Аналогичные или похожие процессы отмечались и в других отрядах Белого движения, когда их главные руководители, столк¬нувшись с первыми же трудностями, «выходили из игры» так же легко и просто, как и присоединялись к нему. Один из участников Белого движения на Севере России описал далеко не единичный случай подобного поведения руководителей этого движения: «Перевернулась страница неумолимой исто¬рии и неведомо, что она собой прикрыла — героическую ли доблесть гор¬сточки честных и сильных людей, защищавших белое дело, или недостойную капитуляцию тех, кто волею судеб встал во главе белого движения Севера, не имея на то ни достаточного государственного опыта и знаний, ни сильной воли к достижению намеченного, ни просто мужества и воинской доблести, — в тяжелую минуту покидая на произвол тех, чьими жизнями так бестре¬петно распоряжались в продолжении полутора года» м.
Некоторые не в меру спесивые вожди Белого движения, уверовавшие на первом этапе борьбы против Советской власти в свои силы, спешно создава- ли правительства на местах и сами же становились их самопровозглашен¬ными руководителями. Появление таких правительств на Юге, Севере и Востоке страны не могло скрыть слабости и противоречия внутри Белого движения, которое, не имея единого центра и единого руководства, без надлежащей поддержки местного населения в любой момент могло разва¬литься, что, собственно, в итоге и произошло.
Стремление некоторых белых вождей установить на периферии России режим личной диктатуры, отгородившись от событий, происходивших в цен¬тральной части страны, отражало центробежную тенденцию и отвечало ин¬тересам интервенционистов, добивавшихся раскола, а затем и распада Рос¬сии и образования на ее территории так называемых самостоятельных, на самом же деле зависимых от иностранных держав, государств с марионеточ¬ными правительствами во главе. Подобные планы вынашивались примени¬тельно к таким российским регионам, как Дальний Восток, Сибирь, Урал, Украина, некоторые районы, расположенные вдоль южных границ страны.
Белое движение в России не имело будущего и потерпело сокрушитель¬ное поражение в значительной мере и потому, что его все чаше стали рас-сматривать не как национально-русское явление, несмотря на то, что лидеры этого движения очень ревностно относились к тому, чтобы образовавшуюся на местах власть считали не просто правительством, а непременно русским правительством, а скорее как к иностранному, созданному и активно под¬держиваемому из-за рубежа. Когда помощь и поддержка иностранных дер¬жав стали не столь эффективными, вожди Белого движения, пытаясь снять обвинения и упреки в свой адрес за то, что слишком большие надежды они возлагали на зарубежных союзников, заговорили по-другому и стали откры¬то критиковать державы Антанты, обвиняя их в том, что они проводили в России своекорыстную политику, соблюдая «только свои собственные инте¬ресы и далее этого не шли». Всерьез обеспокоенные тем, что тесный союз с Антантой может лишь усилить общественную критику по адресу всего Бело¬го движения и его лидеров за утрату ими национальных черт, они стали открещиваться от своих зарубежных союзников, упрекая их, что те «ничего реального России как таковой не обещали; а … русские национальные ин¬тересы были им совершенно чужды и они расценивали их невысоко». Но несмотря на это вожди Белого движения не хотели считать «союзников» предателями 35.
По мере расширения военных действий, в ходе которых большевики выигрывали все более решающие сражения, происходило значительное су-жение базы Белого движения и Добровольческой армии. Белые генералы уже не только не могли проводить успешные наступательные операции, но и сохранить складывавшееся на фронтах статус-кво, что вызвало массовое де¬зертирство и переход многих военных специалистов, сотрудничавших с Бе¬лым движением, на сторону Советской власти. Это значительно облегчало положение Красной Армии и способствовало военной выучке бойцов и бое¬вой мощи частей и соединений.
Военные успехи Красной Армии на фронтах Гражданской войны могли бы быть достигнуты и гораздо раньше, а жертв среди ее бойцов и командиров было бы намного меньше, если бы в большевистском руководстве не суще¬ствовали острые разногласия и противоречия по вопросу об отношении к так называемым военспецам, из которых, кстати, впоследствии выросли выдаю¬щиеся военачальники советских вооруженных сил.
В этом, как и в ряде других не менее принципиальных вопросов, столк-нулись позиции двух главным соперников, претендовавших на особое поло¬жение в руководстве партией и страной. Известно, что все военные дела, включая создание и подготовку Красной Армии, Ленин поручил Л.Д. Троцкому. В годы Гражданской войны роль Троцкого еще больше укрепилась, его возводили в ранг едва ли не главного военного лидера и основного специалиста по воен¬ным вопросам. Деятельность Троцкого в годы Гражданской войны некоторые исследователи не без оснований называют его «звездным часом» 36.
Однако в советскую историографию это имя вошло со знаком минус. Как отмечал Ю.И. Кораблев, вклад которого в изучение Гражданской войны трудно переоценить, начало необъективному освещению роли Троцкого на фронтах Гражданской войны положил Сталин в середине 1920-х годов во время борьбы против троцкизма, а продолжил фальсификацию К.Е. Воро¬шилов. На Троцкого, пишет исследователь, «возлагалась вина за поражение Красной Армии на Восточном, Южном и Западном фронтах» 37. Этому не в малой степени способствовала книжка Ворошилова «Сталин и Вооруженные силы СССР», преследовавшая вполне определенную цель — принизить, на¬сколько это возможно, заслуги Троцкого в Гражданской войне и в то же время возвеличить роль Сталина, полководческий «гений» которого якобы помогал находить выход из самых трудных военных ситуаций и в конечном счете выиграть эту войну.
В годы Гражданской войны положение Троцкого действительно было почти бесконтрольным, что позволяло ему единолично решать многие важ¬ные проблемы фронта, расстановки военных кадров, военного строительства и даже военной стратегии. Это не могло не вызвать у ряда партийных руко¬водителей, в том числе у Сталина, крайне негативных эмоций. Существовав¬шая в их отношениях подозрительность и взаимная неприязнь часто вылива¬лась в открытое противостояние, в частности, по вопросу о привлечении на сторону Красной Армии военных специалистов. Сталин поддерживал «воен¬ную оппозицию», выступавшую против линии партии и конкретно Троцко¬го, Широкое привлечение военных специалистов, по мнению Троцкого, дол¬жно было ускорить процесс создания регулярной армии и серьезно ослабить структуру и состав Белой армии, вынужденной терять свои высокообразо¬ванные в военно-техническом отношении кадры, располагающие к тому же опытом проведения крупных сражений.
Несогласие с Троцким касалось не только данного, но и ряда других военных вопросов, в том числе принципов, на которых должна строиться Красная Армия. В частности, далеко не все разделяли точку зрения Троцко¬го, заявлявшего: «Нельзя строить армию без репрессий. Нельзя вести массы людей на смерть, не имея в арсенале командования смертной казни» 3S. Все эти споры и разногласия, часто заканчивавшиеся отставками тех, кто стоял у истоков создания новой армии, например, наркома по военно-морским де¬лам Н.В. Крыленко, отрицательно сказывалось и на положении на фронтах Гражданской войны, а нередко приводило даже к поражениям и затягива¬нию сроков подготовки и проведения тех или иных военных операций.
К числу причин, приведших к поражению Белого движения, следует отнести и такой фактор, как плохое взаимодействие фронта и тыла. В после¬днее время широкое хождение в исторической литературе получила доволь¬но эффектно звучащая формула, согласно которой в Гражданской войне в России противоборствовавшие силы — белые и красные — не столько по¬беждали своих противников на поле боя, сколько проигрывали друг другу на внутреннем фронте. Имеется в виду, очевидно, состояние тыла и обществен¬ный настрой населения тех мест, где происходили эти сражения. Именно в этом красные оказались сильнее, потому и окончательная победа была на их стороне. Попытки объяснить, а, возможно, и оправдать поражение Белого движения тем, что оно было лишено прочного тыла, тогда как у красных и тыл был больше и пропаганда была налажена лучше, предпринимались еще бывшими руководителями Белого движения. Так, в Берлине в 1929 г. был опубликован доклад одного из них —? А.А. фон Лампе, который в качестве одной из решающих причин неудачи вооруженного выступления белых на¬зывал как раз отсутствие у них широкого и прочного тыла. «Достаточно толь¬ко, — говорил он, — одного беглого взгляда, чтобы бросилось в глаза то неблагоприятное для белых обстоятельство, что если у красных тылом, рай¬оном снабжения, неисчерпаемым источником людского резерва, столь необ¬ходимого на войне, была вся Россия, — то тыл белых почти неизбежно све¬шивался в море, только временами, во время успехов белых, отходя от него».
Разумеется, автор не преминул заявить, что если красные для урегулирова¬ния своего тыла прибегали к простому, но действенному средству, а именно к террору, к пулемету, которые всегда и на всякий тыл действовали отрезвля¬юще, то белые должны были применять иные меры, более подходящие к той законности, которую они якобы несли с собой. И, как следствие, делает свой главный вывод Лампе, «получалось, что при полном произволе в тылу крас¬ных, там царил относительный порядок, а при полной законности в тылу белых тыл их был безусловно далек от порядка». О том, какие порядки ус¬танавливались на захваченных белыми территориях и с какой жестокостью подавлялись выступления местного населения, восстававшего против навя¬зываемых ему режимов, хорошо известно, и никакие теоретизирования на этот счет не могут скрыть преступления, которые творила Белая армия. Но, пожалуй, наибольший интерес в докладе Лампе представляет следующее умо¬заключение: «Мне кажется, что из всего сказанного можно сделать только один и немалый вывод: белые могли бы победить красных, если бы они сами, в своих методах, в своей деятельности… стали тоже красными» 39.
Победоносный для Советской власти исход Гражданской войны не при¬нес исстрадавшейся России столь желанного умиротворения и успокоения. Помимо огромных людских потерь, война причинила колоссальный ущерб всему народному хозяйству страны, ни одна его отрасль не уцелела, про¬изошло невиданное обнищание широчайших народных масс. За годы Граж¬данской войны Россия потеряла, по самым приблизительным, в основном заниженным оценкам, не менее 13 миллионов человек40. В это число обычно включают убитых на фронте, расстрелянных, умерших от голода и эпидемий, в особенности от чумы, которая буквально косила людей.
Что касается материального ущерба, причиненного Гражданской вой¬ной, то он, по официальным данным, составил 50 млрд золотых рублей. К концу войны промышленные предприятия производили лишь 20% довоен-ной продукции 41. Колоссальный ущерб был нанесен сельскому хозяйству, транспорту и другим отраслям экономики.
Война — и в этом тоже одно из ее негативных последствий — придала происходившим в советском обществе процессам, в том числе и его мораль¬но-нравственному состоянию, сильно деформированный характер. Некото¬рые исследователи полагают, что было бы неправомерным напрямую связы¬вать то, что происходило в годы Гражданской войны, с репрессиями 1930-х годов. Однако эта связь не только прослеживается достаточно четко, но в I этом как раз и заключается одно из самых трагических последствий Граж- I данской войны.
Гражданская война не разрешила, да, очевидно, и не могла разрешить I все противоречия развития России, а некоторые из них еще более обостри- I лись. Политика военного коммунизма, опиравшаяся на систему военно-при- I казного управления страной и обществом с широким применением бюрок- I ратических и репрессивных мер, не могла не обнажить эти противоречия и в I стране и в самой большевистской партии, не вызвать недовольство различ- I ных слоев населения. Страна шла навстречу системному кризису, который I затронул самую чувствительную сферу отношений — партии, государства и I общества.

Характер гражданской войны
Гражданская война представляет собой один из самых ожес¬точенных, драматических, кровавых видов войн. Это не обыч¬ная война. В гражданской войне фронт нередко проходит меж¬дубывшими друзьями и единомышленниками, разделяет семьи. Сточки зрения марксизма, гражданская война — это наиболее острая форма классовой борьбы. Но анализ социального соста¬ва воюющих сторон в ходе гражданской войны 1918 г. показы¬вает, что в обеих противоборствующих армиях участвовали кре¬стьяне, рабочие, мелкобуржуазные элементы, офицеры царской армии, представители интеллигенции. Поэтому гражданскую войну 1918 г. следует считать борьбой между различными группа¬ми населения, в основе которой лежали глубокие социальные, политические, идеологические, а также экономические противо¬речия, связанные с переделом собственности в ходе революции. Эти противоречия перерастали в вооруженные столкновения не только армий, но и огромных слоев гражданского населения. Война принимала различные формы; восстания, мятежи, локаль¬ные столкновения, крупномасштабные военные операции с уча-стием регулярных армий, партизанская борьба (в тылу существо¬вавших тогда правительств), диверсионные акции, массовый красный и белый террор, политический бандитизм.
Причины гражданской войны и интервенции
Истоки гражданской войны следует искать не только в по¬пытках партий и политических группировок захватить или вер¬нуть политическую власть, но и в глубинных общественных про¬цессах, которые приводят противоречия к той грани, за которой начинается широкомасштабное вооруженное насилие. В России такие противоречия нарастали быстрыми темпами, особенно по¬сле Февральской революции: крестьяне — против помещиков, ра¬бочие — против владельцев предприятий, солдаты — против ге¬нералов и офицеров, народ — против войны и т.п. Вместо одних противоречий, устраненных Октябрьской революцией, возник¬ли новые. Таким образом, глубинными причинами гражданской войны в России были раскол общества, накопившиеся ненависть, ожесточение между различными группами населения, обострен¬ные войной и двумя революциями, при которых сохранить граж¬данский мир было чрезвычайно трудно.
Однако один раскол общества для начала гражданской вой¬ны недостаточен. Для этого необходимо также наличие: 1) двух противостоящих сил, имеющих свои идеи, лозунги, вождей, а также армии, оружие, снаряжение; 2) базовых территорий У противоборствующих лагерей; 3) поддержки со стороны опре¬деленных социальных сил.
Октябрьская революция не устранила всех противоречий в обществе, а некоторые противоречия еще более обострила. На-

растанию новых противоречий способствовали и действия боль¬шевиков: непримиримость к «бывшим» (капиталистам, поме¬щикам, купцам, интеллигенции, духовенству), отказ от сотруд¬ничества с социалистическими партиями и привлечения их к власти, разгон Учредительного собрания, заключение Брест¬ского мира, продовольственная диктатура, жестокость продот¬рядов и комбедов. Эти действия усилили позиции противников советской власти и расширили их социальную базу. Ленин, Троц¬кий, Бухарин и другие лидеры большевиков считали граждан¬скую войну неизбежной, рассматривали ее как естественное про¬должение революции. Сыграл роль также психологический фак¬тор, связанный с мировой войной: война, разрушения, гибель людей стали привычным, повседневным явлением. После раз¬вала многомиллионной царской армии огромные массы людей, имевших оружие, умевших и привыкших воевать, разъехались во все уголки страны, где по-своему продолжали революцию (от¬бирали землю, имущество, дома, ценности).
Цели сторон определились следующим образом: красные за¬щищали завоевания революции, боролись против эксплуата¬ции, за построение справедливого, гуманного общества; белые стремились вернуть утраченную власть и частную собственность, привилегии высших классов.
Гражданскую войну обострила и ожесточила иностранная военная интервенция, которая способствовала затягиванию войны и множила жертвы. Причинами и целями интервенции было стремление международной буржуазии вернуть свою соб¬ственность и финансовые средства, заставить Россию продол¬жить участие в мировой войне, не допустить распространения большевистских идей в странах Запада.

Гражданская война и иностранная интервенция в России
Гражданская война — организованная вооруженная борьба за государственную власть между различными социальными группа¬ми, политическими течениями, наиболее острая форма социаль¬ной борьбы.
Исходя из определения гражданской войны, есть несколько точек зрения на начало и периодизацию гражданской войны в России:
1) гражданская война — период острых классовых столкнове¬ний, и начинается она соответственно с октября 1917 года (по су¬ществу даже раньше), а заканчивается осенью 1922 года, когда белая армия была разгромлена на Дальнем Востоке;
2) гражданская война — способ разрешения противоречий между сторонами с помощью вооруженных сил (противоборство воюю¬щих армий, движение фронтов, мобилизация экономики и т.д.) — ок
начинается с середины 1918 года и продолжается до конца 192о хотя военные действия продолжались и после 1920 года; ^а>
3) гражданская война — это противостояние классов а ственных групп; в отличие от обычных войн, она не имеет границ — ни временных, ни пространственных.
Споры историков вызывает также вопрос о том, кто был новником в развязывании этой братоубийственной войны- *, = ‘ представители классов, потерявших власть, собственность и вл яние, либо большевистское руководство, навязавшее стране сн *’ метод преобразования общества. Наиболее правильной, по нащР му мнению, следует считать третью точку зрения, согласно котп рой виновными следует считать обе эти политические силы ко торые в борьбе за власть использовали народные массы.
Причины гражданской войны в России:
1. Внутренняя политика большевистского руководства, в кото¬рой проявилось несоответствие целей по преобразованию обще¬ства с методами их достижения: свержение Временного прави¬тельства и разгон Учредительного собрания, экономические и со¬циально-политические мероприятия Советского правительства оттолкнули от большевиков демократическую интеллигенцию, казачество, кулаков и середняков.
2. Стремление свергнутых классов сохранить свое привилеги¬рованное положение:
а) национализация всей земли и конфискация помещичьих земель вызвали ожесточенное сопротивление бывших владельцев;
б) национализация промышленности, ликвидация товарно-де¬нежных отношений и установление государственной монополии на распределение продуктов и товаров больно ударили по имуществен¬ному положению средней и мелкой буржуазии.
3. Принятие в январе 1918 года III Всероссийским съездом Советов закона о социализации земли, имевшее ряд негативных последствий:
а) недовольство зажиточных слоев населения — передел земли по паям наносил удар по крупным крестьянским хозяйствам, хутору нам, отрубникам, перечеркивая столыпинскую аграрную реформу-
б) угроза голода в городах — противостояние между городов деревней; союз рабочих и крестьян выродился в открытую борь (крестьянские представления о свободе, прежде всего, были с заны со свободой рынка, крестьяне отрицали политику тверЯ цен и государственные монополии). 14 мая 1918 года декретом был объявлен режим продовольственной диктатуры, предусма V вавшии введение твердых цен, борьбу со спекуляцией, заву ние частной торговли, создание продотрядов и специальной ^ довольственной армии. В ответ крестьяне стали уклонять
ями
налогов и арендных платежей и от участия в продоволь-рнных заготовках, невозвращение ими банковских кредитов к разрушению финансовой системы;
) назревание противостояния в деревне между зажиточными и бедняками (комитеты бедноты — чрезвычайные органы, ййвшиеся насильственным распределением продовольствия, от¬ладили от власти Советы, в которых преобладали зажиточные сеЛьчане).
4. Создание однопартийной политической системы и «оиктату-а пролетариата» (диктатура ЦК РКП(б)) оттолкнули от боль¬шевиков социалистические партии и демократические общественные организации. Декретами «Об аресте вождей гражданской войны про¬тив революции* (ноябрь 1917 г.) и о «красном терроре» большевис¬тское руководство законодательно обосновало «право» на насильствен¬ную расправу со своими политическими противниками. Поэтому меньшевики, правые и левые эсеры, анархисты отказались сотруд¬ничать с новой властью и приняли участие в гражданской войне.
Своеобразие гражданской войны в России заключалось в тес¬ном переплетении внутриполитической борьбы с иностранной интервенцией. В международном праве под интервенцией пони¬мается насильственное вмешательство одного или нескольких го¬сударств во внутренние дела другого государства или в его взаи¬моотношения с третьими государствами. Интервенция может быть военная, экономическая, дипломатическая, идеологическая.
Военная интервенция в Россию началась в марте 1918 г. и за¬кончилась в октябре 1922 г. Причины военной интервенции: про¬возглашение Советской власти и развал России нанесли сильный Удар по мировому балансу сил. Россия была важным звеном, обес¬печивающим равновесие в Европе и в Азии. Страны Антанты, в составе которой находилась Россия, пытались спасти положение, не допустить укрепления большевиков.
Предполагалось, что Россия распадется на три-четыре слабых г°сударства: Сибирь, Кавказ, Украина, Дальний Восток. Чтобы избежать усиления влияния Германии и Турции и сохранить ба-Данс сил в мире, не допустить усиления разрушительных сил в СтРаках Запада, было решено разделить между странами Антан-TbI сферы влияния и в этих районах оказывать поддержку тем , которые могли бы обеспечить переход к стабильности. США ния должны были оказать поддержку антисоветским силам ири и на Дальнем Востоке; Англия — на Кавказе, Дону, .Средней Азии; Франция — в Крыму, на Украине, в Бессарабии. марте 1918 г. было принято решение о поддержке антисоветс-г.„Х.СИл пУтем прямой военной интервенции. Цель — «уничтоже-ольшевизма и поощрение создания в России режима порядка».
Началом интервенции явилась оккупация России германс ми войсками, которые захватили Украину, Крым и часть Сев ного Кавказа. Румыния стала претендовать на Бессарабию. Стг^ ны Антанты подписали соглашение о непризнании Брестского ми и будущем разделе России на сферы влияния. В марте 1918 г. бп танские, американские, канадские, сербские и итальянские вой ка высадилисьв Мурманске, а затем и в Архангельске. В апрел Владивосток был занят японским десантом. Затем на Дальнем Востоке появились отряды англичан, французов и американцев
В мае 1918 г. восстали солдаты чехословацкого корпуса, отправ ленные Советским правительством по Транссибирской магистра¬ли на Дальний Восток. Предполагалось, что дальше он будет дос¬тавлен во Францию. Восстание привело к свержению советской власти в Поволжье и Сибири.
Интервенционистский корпус был немногочисленным. На 1 мая 1919 г. он составлял примерно 202,5 тысяч человек, из них 80 тысяч ( в конце войны 150 тысяч) — японцы, около 45 тысяч -англичане, 42 тысячи — чехословаки, 13,5 тысяч — французы и т.д. Интервенты были сосредоточены в основном в портах, далеко от центров, где решалась судьба страны, в активных военных действи¬ях на территории России участия не принимали (Красная Армия не вела боевых действий против интервентов). Интервенты оказы-вали поддержку антисоветским силам скорее фактом своего при¬сутствия. Однако в районах дислокации жестко подавляли рево¬люционные выступления, партизанское движение, истребляли большевиков.
Главную помощь антисоветским силам иностранные державы оказывали вооружением, финансами, материальным обеспечени¬ем. Англия, например, полностью обеспечила обмундированием (от обуви до шапок) и вооружила армию Колчака — 200 тысяч че¬ловек. Из США А. Колчак к марту 1919 г. получил 394 тысячи винтовок, 15,6 млн патронов. А. Деникин из Румынии получил 300 тысяч винтовок. Иностранные государства снабжали антисо¬ветские силы аэропланами, броневиками, танками, автомобилями. На пароходах везли рельсы, сталь, инструменты, санитарное обо¬рудование. Таким образом, материальная основа антисоветских сиЛ в значительной мере создавалась с помощью иностранных госу¬дарств. Соответственно, требовалось соблюдение интересов эти государств. Были получены значительные финансовые субсидий’ Только за декабрь 1917 г. — первую половину января 1918 г- s’ Добровольческую армию получено: 305 тыс. рублей — от фраиИУ3 ского военного министерства, 925 тысяч рублей — из особых й точников, 500 тыс. долларов — от США, 60 млн. фунтов ли гов — от Англии.
е
Таким образом, гражданская война в России сопровождалась тиВным вмешательством иностранных государств, как полити-ским, так и военным.
историографии советского периода победы Красной Армии и ,, ветской власти объяснялись мудрой политикой коммунистичес¬кой партии, высоким моральным духом масс, сознанием правоты гвоего дела, революционным энтузиазмом, талантом рабоче-крес-тьянских полководцев. В современной литературе причины побе¬ды «красных» стали зачастую сводиться к красному террору и разрозненности белых сил, не сумевших сплотиться вокруг монар¬хии и ценностей мировой цивилизации. Наряду с этим появилась устойчивая тенденция понимания гражданской войны как народ¬ной трагедии, в которой не было и не могло быть настоящих по¬бедителей.
Большинство историков в ходе гражданской войны выделяют шесть этапов.
Первый — октябрь 1917 — май 1918 г.: борьба пришедших к власти большевиков с силами Керенского, Краснова, Каледина и др., попытка отпора германской интервенции и Брестский мир. Второй — лето — осень 1918 г.: борьба эсеро-меныпевистских сил «демократической контрреволюции», чехословацкий мятеж, разви¬тие интервенции Германии. Третий — конец 1918 — начало 1919 г.: окончание I мировой войны и конец германской интервенции, высадка войск Антанты в портах России, начало политики «воен¬ного коммунизма», установление диктатуры Колчака в Омске. Четвертый — весна 1919 — весна 1920 г.: уход интервентов, по¬беды РККА над армиями Колчака на Востоке, Деникина на Юге, Юденича — на Северо-Западе. Пятый — весна-осень 1920 г.: совет¬ско-польская война, разгром войск Врангеля в Крыму, апогей си¬стемы «военного коммунизма». Шестой — 1921-1922 гг.: ликви¬дация локальных очагов гражданской войны, подавление Кронш-тадского восстания, крестьянского движения на Тамбовщине, от¬рядов Махно, мятежей белоказаков на Кубани, освобождение Даль¬него Востока от японцев, борьба с басмачеством в Средней Азии, Демобилизация РККА и переход к нэпу.
Изучая гражданскую войну, исследователи обращают внимание 1а взаимодействие и борьбу разных политических потоков: «бе-Ль’#», «красных», «зеленых», политическое размежевание которых Роходило не только по социальным признакам.
Во-первых, состав красных и белых армий не так уж отличал-
«я Друг от друга. Костяк командного состава РККА составляло
?е>Кнее офицерство, а подавляющая часть белых армий состояла
крестьян, казаков, рабочих. Именно рабочие, например, состав-Я одну из наиболее боеспособных дивизий Колчака — Ижевс-ко-Воткинскую. Личная позиция далеко не всегда совпадал с социальным происхождением (не случайно члены многих сем?» оказались по разные стороны войны).
Во-вторых, немалую роль играли особенности местности про живания, национальность, религия и многие другие, в том числе случайные, факторы. Очень часто решающее значение имел не свободный личный выбор, а диктат обстоятельств, бросавщи^ людей в один или другой лагерь.
В-третьих, многое зависело от того, под чью мобилизацию че-ловек попал, какие приказы он вынужден был исполнять, какова была позиция властей по отношению к нему, его семье, на чьей стороне воевали или от чьей руки пострадали, погибли его род. ственники, друзья.
Таким образом, для большинства населения гражданская вой¬на являлась кровавой мясорубкой, в которую втягивало людей чаще всего без их желания и даже несмотря на их сопротивление.
«Белое движение». К числу противников большевизма относи¬лись монархические, кадетские, октябристские партии и органи¬зации, руководящие группы меньшевистских и эсеровских партий, военные диктаторские режимы, объединенные неприятием боль¬шевизма. На их стороне были опытный командный состав, про¬шедший горнило мировой войны, великолепная кавалерия, кос¬тяком которой было казачество, временная поддержка сибирско¬го крестьянства и даже части рабочих масс (ижевско-воткинские полки), интервенция и оккупация значительных районов России зарубежными союзниками, материальная помощь интервентов, ус¬тановление международной блокады Советской России.
Белое движение потерпело поражение по следующим причинам:
1. Недостаток политического обеспечения белого движения, которое оставалось разнородным, объединенным, прежде всего, негативной целью — борьбой с большевиками. «Военизированные» белые в отличие от «политизированных» красных не выработали четких и популярных лозунгов, что способствовало определенно¬му моральному перерождению белого движения. Начатое «почти святыми», оно попало в руки «почти бандитов», — с горечью пи¬сал один из его идеологов В.В. Шульгин.
2. Отсутствовал единый военно-стратегический план ведения войны. Хотя белые правительства признали формально верховенст Колчака, между их лидерами сохранялись несогласованность и внут¬ренние антагонизмы (Колчак — Забайкальский атаман Г.М. Сем нов, чехословаки; Деникин — Краснов, Кубанская рада и т.д.)-
3. Не была определена социально-экономическая полити < причиной этому послужила относительная слабость, нединам ность правых и левых либеральных политических сил, не су адаптироваться к резко изменившейся в 1917 г. обстановке стране. 4. На занятых территориях проводились карательная поли-*цка и возвращение старых порядков, которые уже привели f революции. 5. По мере усиления монархических элементов произошел рас¬кол в движении, от него отошли демократические элементы. 6. Курс сохранения «единой и неделимой России» отталкивал orri движения национальные регионы, в том числе Польшу, Фин¬ляндию и др. Т. Действия Антанты были запоздалыми и несогласованными. Таким образом, на первых этапах войны главными противни¬ками большевиков были разрозненные военные соединения. Поз-зсе они объединились во фронты и даже делали попытки создать единый антибольшевистский фронт. Опасение крестьянства по поводу возврата земли помещикам, диктаторские тенденции белых генералов и др. лишали белое движение социальной поддержки. Уход союзников-интервентов ускорил победу красных. Движение «зеленых». Основная борьба в ходе большой граж¬данской войны развернулась между красными и белыми. Но зна¬чительная часть населения выступала против тех и других. Тылы обеих сторон (и красной, и белой) также являлись театрами вой¬ны, где шли боевые действия, и часто в значительных масштабах. Национальное движение в Башкирии {валидовщина) провозгласило автономию, формировало собственное правительство и армию. В условиях усиливающегося противостояния среди русских вали-довцы искали поддержки и признания: сначала у Комуча1, затем У Колчака и, наконец, у Красной России, с которой и подписали соглашения. Однако за защиту национальных интересов они под-верглись разгрому (часть бежала в Туркестан, а затем - за грани-Цу). Басмачество развернулось в Средней Азии после провозгла¬шения Советской власти. Уже в ноябре 1917 г. появились первые вооруженные формирования басмачей. Основные районы действия -вокруг Ферганы, Ташкента, Хивы, Самарканда, а также в труд¬нодоступных пустынных районах. Характерные черты «зеленого» движения: ~ оно возникало стихийно: появлялись самоуправляющиеся и -амообороняющиеся объединения, которые затем распадались или «оли под ударами красных или белых армий; у омуч _ контрреволюционное правительство в Самаре (от Комитета членов Редителъного собрания). - здесь не было регулярных войск; вооружения было в основном то, что отбиралось у белых или красных. Особого воен °' го искусства не наблюдалось. Профессиональные военные составля ° единицы, в основном из младшего офицерского состава и из рядовт. Организация боевых отрядов — партизанская, тактика — тожр- - главные лозунги: «Советы без коммунистов», «советская л' мократия», «социализация земли». Требовали также ликвидации совхозов, передачи земли в распоряжение крестьян, социализации фабрик и заводов, гражданских свобод для всех — свободы слова печати, собраний. Были настроены против диктатуры больщеви' ков, но и против восстановления старых порядков. Зеленые жестоко подавлялись и белыми, и красными. В крас¬ном тылу пик движения зеленых приходился на весну-лето 1919 г Весной 1919 г. восстания охватили Брянскую, Самарскую, Сим¬бирскую, Ярославскую, Псковскую, Смоленскую, Тверскую и дру¬гие губернии. Подавлялись восстания тыловыми частями Красной Армии, войсками ВЧК. Пришлось сделать некоторые политичес¬кие уступки. На VIII съезде РКП(б) были провозглашены послаб¬ления крестьянству. В.И. Ленин произнес знаменитое: «Не сметь командовать середняком!» Крупнейшим было восстание на юге Украины (где преоблада¬ло русскоязычное население), которым руководил бывший штабс-капитан царской армии НЛ. Григорьев. В начале 1919 г. он зая¬вил: «Все 20 моих партизанских отрядов борются с соглашателя¬ми мировой буржуазии, мы идем против Директории, против ка¬детов, против англичан и немцев, и французов, которых на Укра¬ину ведет буржуазия». Для достижения этих целей Григорьев решился на объедине¬ние с красными, вошел в состав Красной Армии. Григорьевские части по тем временам уже тогда были значительными. Они со¬ставляли 6-ю Украинскую советскую дивизию. Однако представ¬ление о той власти, которая должна быть, существенно отличает¬ся от того, что создавали большевики. В одной из телеграмм на имя председателя Украинского СНК и наркома по военным делам Н. Григорьев писал: «Если вслед за мною будет вырастать така паршивая власть, которую я видел до настоящего времени, я, ат ман Григорьев, отказываюсь воевать». Раскол с красными бы неизбежен. Он и произошел в мае 1919 г. Н. Григорьев отказалс выполнять приказы командования Красной Армии-и объявил ев «универсал», в котором призвал украинский народ к восстаня • Главный лозунг «универсала»: «Власть Советам народа Украй без коммунистов». Н. Григорьев выступал против «коммун, м новских комиссаров, продовольственной разверстки, реквизид «чрезвычаек» и обещал установить «подлинно советскую влас пошли массы. За короткое время партизанское движение - руководством Н. Григорьева захватило Елизаветград, Нико-eBt Херсон, Кременчуг, Александрию и ряд других городов. На ' гром повстанческого движения под руководством Н. Григорье-были брошены значительные части Красной Армии во главе Ворошиловым и Пархоменко. Григорьевцы упорно сопротивля¬лись, н0 были разгромлены. Остатки ушли к Махно, который на¬бирал силы также в русскоязычных районах (Н. Григорьев был убИТ)- Основная социальная база махновского движения - тоже рус¬скоязычное население Украины: Харьков, Донбасс, Причерномо¬рье, Северная Таврия. Основной девиз махновцев - «на защиту Украины от Деникина, против белых, против красных, против всех, наседающих на Украину». Н.Махно - это яркий пример того, насколько неприемлема была белая идея для народа. Махновцы внесли колоссальный вклад в разгром деникинцев, предприняли дерзкий рейд по тылам деникинской армии. Большевики-подполь¬щики, имея общую цель — разгром А. Деникина, сотрудничали с армией Махно. Из Красной Армии наблюдались переходы к Мах¬но. Они были не единичны. Из приказа наркомвоенмора РСФСР Л.Д. Троцкого от 6 июля 1919 г.: «...Всем военным частями и заградительным отрядам, высланным по моему распоряжению, я дал приказ ловить всех тех предателей, которые самовольно по¬кидают свои части и перебегают к Махно, и передавать их Ревт¬рибуналу как дезертиров для суда по законам военного времени. Им кара может быть одна — расстрел». Однако к Махно бежали, несмотря на суровые меры. Объединившись с красными для общей борьбы с А. Деникиным, Н.Махно всегда видел различия с ними и постоянно их подчерки¬вал. В телеграмме на имя Чрезвычайного уполномоченного Сове-та Труда и Обороны Л. Каменева в мае 1919 г. Н. Махно писал: *Я и мой фронт остаются неизменно верными рабоче-крестьянс¬ки революции, но не институту насилия в лице ваших комисса¬ров и чрезвычаек, творящих произвол над трудовым населением». °а отказ подчиниться Красная Армия начала боевые действия против повстанческого движения под руководством Н. Махно. Его а°Давление завершилось только летом 1921 г. Хотя движение зеленых было массовым, но победить оно не ? °гло. Серьезно проработанной политической программы не было. ^обладали эсеровско-анархистские взгляды. Представители иенно этих политических направлений оказывались во главе Встанческих движений. В промышленных центрах среди рабо- х такие взгляды были непопулярны. На их поддержку скорее гли рассчитывать меньшевистские идеи (Л.И. Семенникова). Главные причины поражения зеленых: 1. Движение политически было не организовано, отсутств ла единая программа, не было общепризнанных крупных лидеп а~ 2. Слабая военная сила, партизаны не могли долго противоо В ять регулярным армиям. 3. Преобладала раздробленность, мозаичность движения. 4. Цели были нереалистичными. Зеленые отстаивали револш ционный идеал советской демократии, который как политически" система в реальности существовать не может. Таким образом, движение зеленых занимало особое место стю ди «политизированных» красных и «военизированных* белых отражая интересы русскоязычного населения в национальных окраинах, обладая массовостью, отстаивая идеалы советской де¬мократии, тем не менее победить оно не могло. Победа в войне «красных» была обеспечена целым рядом фак¬торов, дававших силу и преимущество новой власти. 1. На защиту советской власти встали миллионы бесправных и угнетенных масс, поверившие в перспективу всеобщего равен¬ства и ощутившие себя подлинными творцами истории. Попытка реставрации помещичьего землевладения оттолкнула крестьян от белого движения. 2. На стороне большевиков было важное преимущество — цен¬тральное положение России. Это позволяло им не только распо¬лагать мощным экономическим потенциалом (основные людские ресурсы и подавляющая часть металлообрабатывающей промыш¬ленности), чего не было у белых, но и быстро маневрировать си¬лами, оперативно перебрасывая их на наиболее опасные участки. 3. Истоки победы красных коренились в их успехах в органи¬зации тыла и государственном строительстве. Благодаря создан¬ному огромному госаппарату да и большевистской партии они го¬раздо эффективнее могли концентрировать ресурсы, подавлять оппозицию, проводить массовые мобилизации в армию. 4. В республике и партии имелись общепризнанные вожди в лице В.И. Ленина и Л.Д. Троцкого, сплоченная большевистская политическая элита, обеспечившая военно-политическое руковод¬ство регионами и армиями. 5. При широком участии старых военных специалистов быЛ^ создана пятимиллионная регулярная армия (на основе всеобте воинской повинности), обеспечившая военно-политическое рУк водство регионами и армиями. 6. На стороне Советов была солидарная поддержка трудяЩи ся западных стран, действовавших под лозунгом «Руки прочь Советской России!», а в войне приняло участие свыше 370 ннт V национальных подразделений вплоть до дивизий. 7. Население национальных окраин поддержало большевиков, оверив декларации «О праве нации на самоопределение» и дру- JjM обещаниям. 8. Особую роль сыграла система «военного коммунизма», превра-йВщая страну в единый военный лагерь. Была создана система чрез¬вычайных органов снабжения, контроля, борьбы с контрреволюци¬ей я т.д. Взамен рухнувшей товарно-денежной системы развивался йаТуральный продуктообмен. В идеологии была сделана ставка на революционную стойкость, фанатизм, беззаветное мужество, внеэко¬номическое принуждение и террор по отношению к несогласным с действиями властей, подчинение личных интересов государственным. Особое место в истории гражданской войны занимает пробле¬ма «красного» и «белого» террора. Причем проблема «красного» террора долгое время умалчивалась в отечественной литературе. размах террора, как «красного» так и «белого», определялся не¬сколькими причинами: Ш - стремлением обеих сторон к диктатуре как к методу управ¬ления; - отсутствием демократических традиций; Й ~ жестокостью и обесцениванием человеческой жизни в резуль¬тате мировой войны. До лета 1918 г. Советская власть почти не применяла смертную казнь, 1 мая 1918 г. была объявлена амнистия, и в числе освобож¬денных оказался В.М. Пуришкевич. Жесточайшее подавление в мае 1918г. революции в Финляндии, случаи измены, крайнее напряже¬ние борьбы усиливали стремление к массовому террору. Появилась система концлагерей, «заложничества». Сосредоточение в руках ВЧК (создана в декабре 1917 г.) огромных полномочий, соединение вместе следствия, суда и осуществления приговора вело к массовым злоупотреблениям, которые отмечали многие деятели РКП(б). Значение и последствия гражданской войны. Гражданская война явилась страшным бедствием для России. Она привела к Дальнейшему ухудшению экономической ситуации в стране, к полной хозяйственной разрухе. Материальный ущерб составил °°лее 50 млрд. руб. золотом. Произошло сокращение промышлен-Ого производства и остановка транспортной системы. Безвозвратные потери в гражданской войне составили более 5 млн. человек, еще 2 млн. - эмигрировали из России. Среди них Ь1ли многие представители интеллектуальной элиты - гордость „Ции. Невосполнимые морально-этические проблемы имели глу- '°кИе социокультурные последствия, не прошедшие бесследно для Развития страны. ** Политической жизни утвердилась диктатура большевизма, ч&лось становление тоталитарной системы. Выводы 1. Гражданская война в России явилась следствием острейших противоречий между различными социальными силами и нежелания лидеров основных политических партий к мир¬ному разрешению конфликтов. В развязывании гражданской войны виноваты и лидеры белого движения, и большевики, не склонные ни к каким политическим компромиссам. 2. В годы войны большевики настойчиво осуществляли свой план построения социализма, не считаясь ни с какими жертвами. 3. Особенно жесткая политика проводилась в отношении кре¬стьянства, которое вынуждено было под воздействием жес-токих мер сдавать государству хлеб и другие продукты пита¬ния по продразверстке. 4. Политика военного коммунизма в немалой степени обусло¬вила глубокий экономический кризис и вызвала недоволь¬ство основной массы крестьянства и части рабочего класса. 5. В годы войны начала складываться жестко централизо¬ванная административно-командная система, которая со¬ставила одну из краеугольных основ советской модели со¬циализма. 6. Белое движение, несмотря на поддержку значительных со¬циальных слоев в начале гражданской войны, не смогло ре¬ализовать своих целей главным образом из-за попыток вос¬становить свергнутый строй, ненавистный большинству народа. 7. Большевикам удалось одержать победу главным образом потому, что они создали массовую рабоче-крестьянскую ар¬мию, привлекли в нее военных специалистов, создали силь¬ную государственную власть, использовали красный террор для реализации своей политики, развернули мощную идео¬логическую кампанию. Гражданская война в России: причины, сущность, последствия. Советская историография Гражданской войны в России отличалась удиви-тельной особенностью: чем больше на эту тему выходило книг и статей и чем объемистее они становились, тем меньше содержалось в них правды об этой войне. Еще И.А. Бунин в «Окаянных днях» не без сарказма писал, что в освещении русской революции и сопутствующих ей событий, в том числе Гражданской войны, «настоящей беспристрастности все равно никогда не будет» и в то же время выражал надежду, что «пристрастность» тех, кто ока¬зался по другую сторону баррикады, будет «очень и очень дорога для будуще¬го историка» '. Настали ли уже такие времена? Публикации последних лет на эту тему невозможно охватить. Они пред-ставлены научными исследованиями, популярными работами, разнообразной и весьма многоликой мемуаристикой, а также многочисленными изданиями архивных документов и материалов, что, казалось бы, позволяет утвердитель¬но ответить на этот вопрос. Однако подобное заключение было бы, пожалуй, весьма поспешным. Главным недостатком советской историографии было не отсутствие ра¬бот по данной тематике и даже не слабая их источниковая база, а то, что это была литература, освещавшая события Гражданской войны крайне односто¬ронне, исключительно с позиции победителей. Реальные факты, которые характеризовали тех или иных военачальников и тем более оценки конкрет¬ных военных операций в расчет не принимались, если не подтверждали пра¬вильность той концепции Гражданской войны, которая была одобрена и сан¬кционирована на высшем партийно-государственном уровне. Естественно, что при таком подходе Белое движение и его лидеры из числа царских гене¬ралов и адмиралов, квалифицировались как сила антинародная, антипатрио¬тическая, как прислужники международного империализма. Именно такие характеристики преобладали в многотомной «Истории Гражданской войны в СССР». Это претенциозное издание должно было по¬кончить со всеми «фривольностями» в оценках этого важного и во многом уникального события XX столетия, прекратить споры о Гражданской войне, особенно о ее негативных и тяжелых последствиях, остро и долго проявляв¬шихся в различных сферах жизни советского общества. Подключение к ра¬боте над многотомником, наряду со И.В. Сталиным, В.М. Молотовым и дру¬гими членами политического руководства страны, М. Горького должно было, очевидно, не только поднять авторитет и влияние этого издания, но и актив¬но противодействовать русскому зарубежью, ло-бунински гневно и яростно критиковавшему односторонность в освещении событий Гражданской вой-ны, препятствующую воспроизведению полной и объективной ее истории. Нельзя не отметить и того, что естественное стремление ряда совре¬менных авторов уйти от этой односторонности и предвзятости нередко со-провождается непомерным восхвалением Белого движения и чрезмерной героизацией отдельных его лидеров. Но это так же далеко от правдивого изображения истории Гражданской войны, как и сведение ее к цепи непре-рывных побед красных полководцев. К сожалению, ключ к непредвзятому анализу политики и практических действий красных и белых, победителей и побежденных все еще не найден. Видимо, поэтому некоторые исследователи даже утверждают, что объективное изучение истории Гражданской войны требует качественно иной, новой методологии, позволяющей преодолеть инерцию бесплодных споров — «за» или «против» белых или красных 2. Но пока «новая методология» будет разрабатываться, исследователям следовало бы прежде всего освободиться от политической и идеологической ангажированности, попытаться рассматривать события Гражданской войны без «классовой», политической предвзятости, без подмены одних явлений другими и, уж во всяком случае, точно соблюдая историческую последова¬тельность событий и их причинно-следственные связи. А довольно частые подмены фактов и понятий при освещении событий этой войны не были случайными. Подобная практика входила непременной составной частью в официальную концепцию. Последняя же практически не допускала какой-либо иной трактовки, даже вопреки явным противоречиям и абсурду в своих подходах и выводах. По причине политической тенденциозности от историков Гражданской войны требовали, чтобы они исходили не из раскола и противостояния в самом российском обществе, что требовало, разумеется, серьезного анализа истинных причин этого раскола, а именно из того, что это было вооружен¬ное столкновение опиравшегося на внутренние контрреволюционные силы международного империализма с революционной Россией. Гражданская война в России — событие во многих отношениях уникаль-ное: и по количеству вовлеченных в нее людей, и по огромности территории, на которой развернулись жесточайшие военные действия, и по различию тре¬бований, выдвигаемых классами, социальными слоями, политическими парти¬ями и т. д. Для отображения всего этого многообразия, многоцветия и много-ликости необходима была очень широкая палитра красок, способная передать сложнейшие жизненные и социальные перипетии тех лет, тяжелым грузом отразившиеся на всем развитии страны, самочувствии всех ее народов. Одна¬ко на вооружение была взята простая и в общем-то достаточно примитивная схема, которая должна была сгладить остроту противоречий и конфликтов, реально существовавших в российском обществе как до, так и после Ок¬тябрьской революции, оправдать жестокости и насилия Советской власти, переложить ответственность за грубейшие ошибки и неудачи на внутренних и внешних врагов. Именно такой подход и преобладал в многотомной «Истории Граж-данской войны в СССР», задуманной, не в последнюю очередь, как ответ многочисленным зарубежным критикам большевизма. Кроме русских пи-сателей, эмигрировавших после Октябрьской революции на Запад и опуб-ликовавших там немало произведений, вроде бунинских «Окаянных дней», содержавших острую, а порой и весьма злобную критику того, что происхо¬дило в тогдашней России, в роли непримиримых критиков политики и дей¬ствий новых хозяев России выступили свидетели событий и среди них мно¬гие непосредственные участники Гражданской войны. Среди подобных публикаций особое внимание обратили на себя книги генерала А.И. Деникина, объединенные единым названием «Очерки русской смуты», которые в начале 1920-х годов стали появляться в Брюсселе и Берли- не; в конце 1920-х годов в России вышли отдельными выпусками некоторые главы из четвертого и пятого томов воспоминаний Деникина («Поход на Москву» и «Поход и смерть генерала Корнилова»}. «Очерки русской смуты», которые иногда называли чуть ли не энцикло-педией Гражданской войны в России, были и, пожалуй, остаются наиболее полными. Они содержат огромный, в основе своей достоверный, фактичес-кий материал о главных событиях Гражданской войны, настроениях, ца-ривших в Белой армии, проникнуты стремлением осмыслить причины по-ражения Белого движения, судьбу России и свою собственную — русского офицера. Воспоминания Деникина сразу же после их выхода стали предме-том весьма острой полемики и дискуссий о сущности Гражданской войны в России, ее причинах и последствиях. Авторы и редакторы советского пятитомного труда, посвященного исто-рии Гражданской войны, имели перед собой в качестве основного антипода именно деникинский пятитомник. Первый том «Истории Гражданской вой¬ны в СССР» увидел свет в 1935 г., то есть через 7 лет после того, как заверши¬лась публикация «Очерков русской смуты». И несмотря на то, что разработка советской концепции истории Гражданской войны осуществлялась при не¬посредственном участии партийных и государственных лидеров и деятелей науки и литературы 3, превзойти своего главного оппонента этому изданию так и не удалось. Основной недостаток советского труда состоял в его односто¬ронности, события Февральской, Октябрьской революций и Гражданской войны рассматривались лишь с позиции сил, находившихся в революционном лагере и полностью разделявших большевистские взгляды на происходившие собы¬тия, их причины и оценку. Семь лет, отделявшие выход второго тома истории Гражданской войны, опубликованного в 1942 г., от первого, прошли сначала в ожидании появле¬ния на свет «Краткого курса истории ВКП(б)», книги, которую очень скоро окрестили «Библией социализма», а затем в тщательном его усвоении. Исто¬рики должны были неукоснительно следовать «Краткому курсу», одобренно¬му ЦК ВКП(б) в 1938 г., по которому сверялись все основные положения, оценки и выводы, касавшиеся главных событий развития советской страны. Это в полной мере проявилось и в ходе работы над вторым и всеми последу¬ющими томами «Истории Гражданской войны в СССР». Многочисленными цитатами из произведений Ленина и Сталина авторы пытались восполнить скудость мыслей, отсутствие убедительной научной аргументации. Центральным и в то же время наиболее уязвимым местом в марксистс¬ко-ленинской концепции истории Гражданской войны в России являлось настойчивое стремление доказать, что между этой войной и Октябрьской революцией не было никакой причинно-следственной связи. Главный вывод, который проходил красной нитью через все издание, сводился к утверждению, будто Гражданская война, «столь длительная, ожесточенная и опустошитель¬ная, какой она была в Советской России, не являлась необходимым и неиз¬бежным следствием социалистической революции» 4. Для того, чтобы этот вывод выглядел убедительно, во-первых, запуты-вался вопрос о начале Гражданской войны, да и толковался он весьма сбив¬чиво и непоследовательно, а во-вторых, историческая ответственность за нее перекладывалась то на международный империализм, то на внутреннюю кон¬трреволюцию. В первом томе «Истории Гражданской войны в СССР», озаг¬лавленном «Подготовка Великой пролетарской революции (от начала войны до начала Октября 1917 г.)», один из параграфов назывался «Буржуазия на¬чинает Гражданскую войну». Из этого должно было следовать, что Граждан¬ская война готовилась чуть ли не в самом Временном правительстве, будучи развязанной видными генералами царской армии, в первую очередь генера¬лом Л.Г. Корниловым. По мере раскрытия этой проблемы менялись оценки и формулировки, рождавшиеся под прямым воздействием «Краткого курса истории ВКП(б)». Акценты стали смещаться в сторону внешнего фактора; иностранная воен- ная интервенция изображалась как начало и первый период Гражданской войны. Это положение из «Краткого курса» основывалось на заявлении В.И. Ленина на VIII Всероссийской конференции РКП(б) в 1919 г., что именно всемирный империализм «вызвал у нас, в сущности говоря, гражданскую войну и виновен в ее затягивании» 5. При таком подходе внутренняя контр¬революция выступала как пособница международного империализма и ей отводилась уже не главная, а второстепенная роль в развязывании Граждан¬ской войны. Разные оценки причин возникновения Гражданской войны в России невольно порождали разноголосицу и по многим другим вопросам, в том числе о начале Гражданской войны, ее продолжительности, ее ходе и резуль¬татах, а также об отношении к Белому делу в целом. К примеру, авторы и составители пятитомного издания по истории Гражданской войны в России определяли ее продолжительность в три года, хотя в самом названии труда указывались 1917—1922 годы. Заключение ко всему изданию начиналось фразой «Три года Советская страна была охвачена пламенем Гражданской войны», а несколькими страницами ниже, предлагая свою периодизацию истории Гражданской войны и выделяя четыре периода ее развития, авторы говорили уже лишь о двухлетнем сроке: с весны 1918 г. по апрель 1920 года6. Что же касается событий, которые происходили после апреля 1920 г., напри¬мер, в Средней Азии, Закавказье или на Дальнем Востоке, то их, в понима¬нии авторов указанного труда, вообще не следовало относить к Гражданской войне. Но как же при такой трактовке Гражданской войны можно было во¬обще говорить, что она была «столь длительной, ожесточенной и опустоши-тельной»? Кстати, Л.Д. Троцкий также считал 1920 год последним годом Гражданской войны 7. Вся эта «путаница» преследовала совершенно определенную цель: как можно дальше по времени развести два события — Октябрьскую революцию и Гражданскую войну и тем самым затушевать, а то и полностью скрыть их связь и взаимообусловленность, а истоки Гражданской войны искать не во внутренних, а во внешних факторах. Не случайно поэтому начало Граждан¬ской войны в России нередко связывают с началом военной интервенции капиталистических стран, пытавшихся таким образом наказать Россию за выход из мировой бойни, заметно ослабивший военную мощь Антанты. В случае же удачного развития вооруженной интервенции предполагалось за¬кабалить Россию. По существу, такой же оценки придерживался и Ленин, не раз заявляв¬ший, что после заключения Брестского мира, то есть с начала марта 1918 г, период мирного строительства мог быть весьма длительным: «Гражданская война еще не начиналась... В руках Советской республики была громадная территория, за исключением того, что от нее отнял Брестский мир. Обста¬новка была такова, что можно было рассчитывать на продолжительный пе¬риод мирной работы» R. Что же помешало этому? По мнению авторов «Истории Гражданской войны в СССР», мирное развитие страны было сорвано военной интервен-цией международного империализма, оказавшего полную и решительную поддержку внутренней контрреволюции, в результате чего и была развязана Гражданская война в России. Но из этого следуют по крайней мере два тесно связанных между собой вывода: выходит, во-первых, что до прямого воору¬женного вмешательства иностранных держав Гражданская война на террито¬рии России еще не велась, а во-вторых, что без такого вторжения внутренняя контрреволюция не решилась бы самостоятельно развязать ее. Впрочем, у Ленина эта мысль была выражена не столь прямолинейно: «Только тогда в России развернулась гражданская война», когда капиталистические державы «целиком пошли на то, чтобы помочь в этой гражданской войне русским капиталистам и помещикам» 9. В этих ленинских словах шла речь о внешней помощи силам внутренней контрреволюции, а не только об открытой воору¬женной интервенции, иначе бы пришлось утверждать, что если бы не было иностранного военного вторжения на территорию России, то не было бы и Гражданской войны в России, поскольку внутренняя контрреволюция не рас¬полагала достаточными силами и средствами для ее ведения. Но так ли это? В «Истории Гражданской войны в СССР» признается, что с первых же дней пролетарской революции против нее выступили свергнутые классы — помещики и капиталисты, которых активно поддерживали так называемые демократические партии эсеров, меньшевиков, анархистов, а также буржуаз¬ные националисты всех мастей. Конечно, это еще не означало, что с первых же дней Октябрьской революции пламя Гражданской войны неминуемо дол¬жно было разгореться и разнестись по всей необъятной территории России. Однако все дело в том и состояло, что расстановка политических сил в рос¬сийском обществе после Октября 1917 года приняла настолько четкие очер¬тания и такой обостренный характер, что избежать Гражданской войны уже вряд ли было возможно. В результате Февральской, и особенно Октябрьс¬кой, революций расстановка сил существенно изменилась. Появились новые политические союзы и блоки, объединявшиеся на антибольшевистской ос¬нове. Позиция каждой из социально-политических сил, готовых вступить на тропу Гражданской войны, не всегда была достаточно четкой и ясной. Новая расстановка сил включала в себя, часто весьма противоречивые по составу, целям и взглядам партии, движения и организации. Можно выделить четыре лагеря. В первый лагерь входили те, кто продол-жал мечтать о восстановлении старых порядков, лишь несколько видоизменив их, в частности, путем установления режима парламентарной или ограничен¬ной монархии. Наряду с откровенными монархистами, так и не простившими Николаю II его отречение от престола, в этом лагере была представлена нема¬лая часть армии (включая ее высший командный состав), не желавшая под¬держивать ни Временное правительство, ни тем более большевиков. Второй лагерь — сторонники буржуазных преобразований, стоявшие на платформе Февральской революции. К ним следует отнести прежде всего представителей крупной российской буржуазии, а также и тех, кто хотя и поддерживал режим Временного правительства, но и резко критиковал его за непоследовательность и отсутствие твердости в осуществлении политичес¬ких и социально-экономических преобразований, а главное за нерешитель¬ность действий по недопущению к власти большевиков. Основную полити¬ческую силу этого лагеря составляла партия кадетов, а массовую его базу — часть царской армии, чудом уцелевшей после охвативших ее процессов раз¬ложения и распада. Это — генералы, офицеры и солдатская масса, относив¬шие себя к подлинным патриотам и обвинявшие левые силы и движения в антипатриотизме и предательстве национальных интересов страны. К третьему лагерю относились в основном социалистические движения, партии и организации, которые отказывались сотрудничать как с режимом А.Ф. Керенского, так и с властью большевиков. Это — меньшевики, эсеры, «народные социалисты», немалая часть среднего и младшего армейского офицерства, а также определенные слои крестьянства и представители раз-личных мелкобуржуазных групп населения. Наконец, четвертый лагерь представлял собой широкие народные мас¬сы, включая рабочих и крестьян, военнослужащих, в том числе немалое чис¬ло генералов и офицеров, уставших от войны и переходивших на сторону большевиков. Над вопросом о расстановке и соотношении социальных и политичес¬ких сил в послереволюционной России ломали голову, строили свои догадки и высшие чины старой армии, пытаясь угадать, что станет с Россией, в каком направлении будут развиваться события. Излишне говорить, что большин-ство генералов, сохранивших верность своему долгу, не могло смириться с происходившей на их глазах гибелью царской армии и разрушением всей государственной жизни. Пожалуй, лучше и откровеннее других эти мысли и настроения выразил генерал А.И. Деникин, видевший главную опасность для русской армии и для России в том, что распад центральной власти неиз- бежно приведет к утрате российской государственности и вызовет «балкани-зацию русского государства по признакам национальным, территориальным, историческим, псевдо-историческим, подчас совершенно случайным, обус¬ловленным местным соотношением сил» '". Столь неутешительный вывод генерал делал, исходя из того, что новая, большевистская власть, во-первых, уступила по Брестскому миру Германии значительную часть российской тер¬ритории, а во-вторых, стала формировать свою рабоче-крестьянскую армию параллельно с расформированием старой армии. Формирование же новой, классовой армии, по мнению Деникина, преследовало цель не вести войну на внешнем фронте, отстаивая территориальную целостность России, а за-щищать Советскую власть. Идея неизбежности гражданской войны в оказавшемся вконец расколо¬том и разобщенном обществе получила распространение в массах и уже мало кем отвергалась. Более того, противостоящие друг другу лагеря видели в ней едва ли не главное средство решения сложнейшей задачи: для одних — со¬хранения старой, пусть и несколько подновленной России, для других — разрушения «до основания» старого и построение нового мира. Как извест¬но, те, кто отождествлял себя с Россией будущего, еще в годы мировой вой¬ны выступал за поражение российского правительства в той войне и превра¬щение последней в войну гражданскую. Однако какими бы глубокими и серьезными ни были причины возник-новения Гражданской войны в России и как бы широко ни охватила массо-вое сознание идея такой войны, последняя не стала бы реальностью, если бы не проявились определенные побудительные мотивы, та последняя черта, за которой окончательно разделились и разошлись политические и социальные силы, а соглашения и компромиссы заменила вооруженная борьба, в кото¬рой главными аргументами служат не доводы, а орудийные залпы. Можно выделить по крайней мере три мотива, которые в своей взаимо-связи и взаимообусловленности извлекли на поверхность скрытые до поры до времени причины, ввергшие российское общество и его граждан в брато¬убийственную войну. Кабальный для России Брестский мир для одних был возможностью отстоять революционные завоевания, а для других, особенно военных людей, был позором России, отказом силой русского оружия защи¬щать честь и достоинство родины. С этим мотивом был связан и второй: крайне жесткие методы новой власти, проводившей политику национали¬зации, вылившуюся в конечном счете в сплошную «экспроприацию эксп¬роприаторов», в принудительное изъятие всех средств производства и всего имущества не только у крупной буржуазии, но и у средних и даже мелких частновладельцев, при чем большинство из них были объявлены врагами народа и оказались изгоями в собственной стране. Наконец, третий мотив -красный террор, крайне жесткие, часто ничем не оправданные действия революционной власти. И хотя красный террор был в немалой степени порожден террором белым, направленным на физическое устранение вид¬ных представителей Советской власти (убийство председателя Петроградс¬кого отделения ВЧК М.С. Урицкого и покушение на В.И. Ленина), массо¬вый характер террора красного не мог не привести к всплеску насилия в стране, вылившегося в вооруженное противостояние армий, политических партий, классов, сословий и социальных групп. Начало массовому красному террору и возведению жесточайшего наси¬лия в ранг государственной политики положило постановление Совета На-родных Комиссаров, принятое 5 сентября 1918 г. по докладу Ф.Э. Дзержин¬ского. Вот его полный текст: «Совет Народных Комиссаров, заслушав ДОКЛЕ председателя Всероссийской Чрезвычайной] Комиссии по борьбе с контр¬революцией о деятельности этой комиссии, находит, что при данной ситуа¬ции обеспечение тыла путем террора является прямой необходимостью; что для усилия деятельности Всероссийской] Чрезв[ычайной] Комис¬сии и внесения в нее большой планомерности необходимо направить туда возможно большее число ответственных партийных товарищей; что необходимо обезопасить Советскую Республику от классовых врагов путем изолирования их в концентрационных лагерях. Подлежат расстрелу все лица, прикосновенные к белогвардейским орга-низациям, заговорам и мятежам; что необходимо опубликовать имена всех расстрелянных, а также осно-вания применения к ним этой меры» п. Это постановление было воспринято ВЧК и местными чрезвычайными комиссиями как сигнал к началу массового красного террора, который на «законном основании» позволял чекистам действовать с позиции полного правового нигилизма. ВЧК и до этого не очень-то церемонилась при прове¬дении необоснованных арестов, обысков, конфискаций, бессудных расстре¬лов граждан, но теперь она получила еще большую, по существу, ничем и никем не ограниченную свободу в своем, воистину массовом беззаконии и произволе. И хотя Ленин, по-видимому, больше для острастки, чем по при¬чине действительной заинтересованности в недопущении грубейших нару¬шений «революционной законности» время от времени публично отмеже¬вывался от крайностей, применяемых рядом местных чрезвычайных комиссий, например, украинской, и даже заявлял, что последние «принес¬ли тьму зла» |2, тем не менее вряд ли хотел что-либо изменять в практике ВЧК, во всяком случае, пока шла война (не случайно же он наряду с Нар¬коматом по военным делам относил ВЧК к важнейшим боевым органам Советской власти) 13. «Боевые органы» Советской власти менялись местами, однако репрес¬сии продолжались, набирая все новые обороты. Характерно в этом отноше¬нии письмо Ленина к наркому юстиции Д,И. Курскому от 20 февраля 1922 г., в котором на Наркомюст возлагалась особенно боевая роль, включавшая в себя «усиление репрессии против политических врагов Соввласти и агентов буржуазии (в особенности меньшевиков и эсеров); проведение этой репрес¬сии ревтрибуналами и нарсудами в наиболее быстром и революционно-целе¬сообразном порядке; обязательная постановка ряда образцовых (по быстроте и силе репрессии; по разъяснению народным массам, через суд и через пе¬чать, значения их) процессов в Москве, Питере, Харькове и нескольких других важнейших центрах; воздействие на нарсудей и членов ревтрибуна¬лов через партию в смысле улучшения деятельности судов и усиления реп¬рессии». При этом подчеркивалась необходимость воздействия партии на народные суды и членов ревтрибуналов с целью усиления репрессий. «Все это, — говорилось в письме, — должно вестись систематично, упорно, на¬стойчиво» |4. Чрезмерная жестокость, которая в массовом порядке проявлялась в ходе Гражданской войны и с той, и с другой стороны вызывает разные, порой полярные суждения и оценки. Одни осуждают действия ВЧК и ее органов, захват заложников, сосредоточение в руках чекистов огромной и часто не-контролируемой власти, позволявшей им вести как розыскные, так и след-ственные действия, без суда выносить приговоры и самим приводить их — в основном расстрелы — в исполнение. Наделение ВЧК такими исключитель¬ными полномочиями и правами, утверждают эти авторы, явно противоречи¬ло не только правовым принципам, но и элементарным морально-нравствен¬ным нормам. Критики же такой постановки вопроса, как правило, упрекают своих оппонентов в «неисторическом» подходе при оценке событий и явле¬ний Гражданской войны и в попытке механически переносить нравственные и правовые ценности современности на то, что происходило в специфичес¬ких условиях Гражданской войны '\ В ходе дискуссии по этой весьма непростой, да к тому же крайне поли-тизированной участниками полемики проблеме обычно выдвигаются три глав¬ных аргумента. Во-первых, предпринимаются попытки представить дело так, будто красный террор, хотя и имел место, но не носил массового характера. Bo-BTopbiXj красный террор рассматривается как вынужденный, а потому и «закономерный» ответ на белый террор, развязанный врагами революции и Советской власти. В-третьих, утверждается, что все жестокости были не только вынужденными, продиктованными особыми, чрезвычайными ситуациями. Жестокости и репрессии против собственного народа, даже если они и воспринимаются как продиктованные революционной или иной целесооб-разностью, рано или поздно, но обязательно проявят свои негативные по-следствия. Не всегда можно предсказать, где и когда обнаружит себя это зло, но то, что это непременно произойдет, сомнений быть не должно. И россий¬ская история богата такими примерами. Гражданская война в России как раз и показала убедительно, что и со стороны победителей, и со стороны побеж¬денных историческая ответственность политиков игнорировалась, отодвига¬лась на задний план. Не так уж много в мире стран, где бы происходившие в них революции не сопровождались гражданскими войнами, которые становились, по суще-ству, последним средством для преодоления острейших социальных проти¬воречий, удовлетворения непомерных притязаний политических деятелей на власть. Как правило, гражданские войны ведут к братоубийству и проявле¬ниям крайней жестокости. Не явилась в этом отношении исключением и Гражданская война в России, хотя и имела ряд существенных отличий. Назовем некоторые из них. Во-первых, в условиях, когда она захватила огромную территорию и в нее было втянуто практически все население, все социальные слои и политические силы, люди — и очень часто — оказыва¬лись не по своей воле по разные стороны баррикады. Такой участи не мино¬вали даже связанные кровными узами. Брат шел против брата, дети убивали родителей, а родители проклинали своих детей. Во-вторых, по размаху и жестокости, нередко бессмысленной, Гражданская война превзошла, пожа¬луй, все, что когда-либо переживала Россия. Противоборствовавшие силы словно соперничали, чьи методы и средства борьбы окажутся более свирепы¬ми и изощренными, уничтожающими как можно большее число своих же соотечественников, на время превращенных в ненавистных врагов. Но глав¬ной жертвой Гражданской войны был. конечно, народ, как целостность. В-третьих, существенная особенность Гражданской войны в России и одна из причин ее возникновения — это иностранная военная интервенция, в первую очередь стран Антанты, недовольных выходом России из войны с Германией и Австро-Венгрией и стремившихся вернуть ее в систему пре¬жних союзнических отношений. Из этого, разумеется, отнюдь не вытекает вывод официальной советской историографии, утверждавшей, что без внеш¬него вмешательства и поддержки иностранных государств Гражданская вой¬на в России «никогда не приняла бы тех масштабов и форм, в которых она происходила» 16. Эти и другие характерные черты ставят Гражданскую войну в России в один ряд с самыми значительными и судьбоносными событиями XX столе-тия, последствия которых не ограничивались национальными рамками и повлияли на ход мирового развития. Сколько бы современные историки ни спорили, откуда берет начало Гражданская война — от падения ли царизма или от победившей пролетарс¬кой революции, суть дела не меняется, негативные последствия войны, и не только в сфере политики и социальных отношений, не выглядят менее тяже¬лыми и всеохватывающими. Эхо кровавых событий, унесших миллионы че¬ловеческих жизней, доходит и до нас -— современников. После того, как Россия вышла из мировой войны и русский фронт, сдерживавший германские войска на весьма протяженной линии — от севера до юга, фактически полностью распался, уцелевшие остатки старой русской армии, в одночасье лишившейся управления и командования и превратив¬шейся в стихийную массу сбитых с толку и едва оправившихся от кошмаров . войны людей, разбрелись кто куда. Солдаты, главным образом, отправились в свои деревни в надежде успеть к дележу земли. Кто-то пополнил массу безработных, осев в больших и малых городах. Немалая часть военнослужа¬щих, в том числе офицеры и генералы, а также многочисленный обездолен- ный люд устремились на Юг страны, где складывалась особенно сложная обстановка, а политическая и военная ситуация выходила из-под контроля. Это стихийное движение из центра страны на Юг, крайне разношерст¬ное по своему составу и целям участвовавших в нем людей, очень красочно описал генерал А.И. Деникин. Силы эти, писал он, «стекались — офицеры, юнкера, кадеты и очень немного старых солдат — сначала одиночно, потом целыми группами. Уходили из советских тюрем, из развалившихся войско¬вых частей, от большевистской «свободы» и самостийной нетерпимости. Одним удавалось прорываться легко и благополучно через большевистские загради¬тельные кордоны, другие попадали в тюрьмы, заложниками в красноармей¬ские части, иногда... в могилу. Шли все они просто на Дон, не имея никако¬го представления о том, что их ожидает, — ощупью, во тьме через сплошное большевистское море — туда, где ярким маяком служили вековые традиции казачьей вольницы и имена вождей, которых народная молва упорно связы¬вала с Доном. Приходили измученные, оборванные, голодные, но не павшие духом» |?. Сюда же, на Юг, на Дон подались, спасаясь от преследований больше-виков, и некоторые известные и весьма авторитетные военные деятели, та-кие, как генералы от инфантерии М.В. Алексеев и Л.Г. Корнилов, генерал-лейтенанты А.И. Деникин и А.С. Лукомский и другие. Здесь они стали спешно сколачивать из пришлых людей и местного населения Добровольческую ар¬мию, которой отводилась роль ударной боевой силы Белого движения. Они преследовали две главные цели: военную — любой ценой остановить про¬движение вооруженных сил молодой Советской республики на юг России, а затем, собрав в кулак все имеющиеся в этом обширном регионе антибольше¬вистские силы, самим перейти в наступление и захватить жизненно важные центры страны, включая Москву, и политическую, которую кратко можно определить, как восстановление старых порядков. Главной фигурой, с кем связывало свои надежды на успех Белое движе¬ние на Юге России, по праву считался генерал Алексеев, обладавший боль¬шим опытом разработки и управления крупными военными операциями. Во время мировой войны он был начальником штаба Юго-Западного фронта, командовал Северо-Западным фронтом, был начальником штаба Ставки, имел широкие контакты с политическими деятелями старой России, в том числе и с теми, кто находился в оппозиции к режиму, короткое время при Времен¬ном правительстве пребывал в должности верховного главнокомандующего. Это имя было достаточно хорошо известно и в армии, и в стране. Именно поэтому с самого начала Алексееву отводилась роль не только идейного вдох¬новителя Белого движения на Юге страны и его вождя, но и руководителя Добровольческой армии. Нельзя сказать, чтобы сам Алексеев испытывал от этого назначения осо-бую радость и был слишком усерден в достижении новых и непривычных ему целей и задач. К тому же резко ухудшавшееся состояние здоровья 61-летнего генерала не позволяло ему действовать достаточно смело и решительно, как того требовала крайне сложная и тревожная обстановка, складывавшаяся на Юге России, включая и Украину, и Северный Кавказ, и Закавказье. Положение в Белом движении и в Добровольческой армии усугублялось еще двумя неожиданно возникшими обстоятельствами. Первое было связано с определением роли, отводимой генералу Алексееву, с чем не был согласен генерал Корнилов, полагавший, что она должна быть строго ограничена рам¬ками политики и направлена прежде всего на выработку стратегической ли¬нии, связанной с укреплением Белого движения и привлечением на сторону Добровольческой армии все новых политических и идеологических союзни¬ков, как среди местного населения, так и по всей России. Что же касается самой Добровольческой армии, ее боевой подготовки и проведения военных операций, то в роли ее командующего генерал Корнилов видел только себя. И для этого у него были свои причины: он мог тесно общаться с офицерами и солдатами, знал и учитывал их настроения, мысли и чувства, был на 13 лет моложе Алексеева, имел за плечами не меньший боевой опыт, командуя в мировую войну дивизией, корпусом, а при Временном правительстве неко¬торое время, как и генерал Алексеев, занимал пост верховного главнокоман-дующего. Но гораздо большим поводом для того, чтобы занять подобную позицию было стремление Корнилова реабилитироваться и прежде всего перед теми, кто после его неудавшегося антиправительственного мятежа и скан¬дального провала его попыток вооруженным путем задушить пролетарскую революцию в Петрограде, потеряли к нему всякий интерес. Генерал Алексе¬ев явно уступал Корнилову и по части бонапартистских замашек и амбиций, которые у последнего проявлялись куда сильнее и острее, чем у Алексеева. К этому следует добавить, что и личные отношения между двумя генералами не складывались из-за взаимной подозрительности и недоверия. Второе обстоятельство могло обернуться для всего Белого движения Юга особенно тяжелыми последствиями. Речь шла о максимально широком при¬влечении на сторону Белого движения донского казачества, компактно про¬живавшего в этих краях и дорожившего своей вольницей. Свергнутые, но до конца не сломленные монархистские силы, активно поддержавшие рожде¬ние Белого движения и Добровольческой армии, как и те, кто непосред¬ственно занимался ее формированием, рассчитывали на полную и безуслов¬ную поддержку казачества. В этом состоял, пожалуй, самый главный мотив превращения Юга России в плацдарм, на котором собирались антибольше¬вистские силы, формировались боевые подразделения, готовившиеся к на¬ступлению на территории, находившиеся под властью Советов, в том числе для похода на Москву и ее захвата. Как явствует из письма одного из самых ярых монархистов — В.М. Пу-ришкевича атаману донского казачества генералу A.M. Каледину, правые силы, утратившие веру даже в лучших солдат, которые, как он писал, «разрознены и терроризованы сволочью», главную ставку в борьбе с большевиками делали на казачество, в частности, донское, и их лидера. Эти силы как манны небес¬ной выжидали начала похода Каледина и его войска на Петроград, выясня¬ли, когда это произойдет, «дабы сообразовать свои действия» 1Я. Расчеты на то, что казачье войско заменит потерпевшую крушение рус-скую армию и сможет справиться с большевиками оказались тщетными. Фактически лишь часть донского казачества, причем далеко не преобладаю¬щая, готова была примкнуть к Добровольческой армии и в ее рядах сражать¬ся против Советской власти. Большинство же казаков, обремененное соб¬ственными трудностями и заботами, не торопилось вовлекаться в события, которые непосредственно не затрагивали их интересы, тем более, что и ис¬ход их был им далеко не ясен. Атаман Донского казачьего войска генерал Каледин, прекрасно осведомленный о настроениях, царивших среди подав¬ляющего большинства казаков, вначале занимал выжидательную позицию, уходил от прямого разговора с прибывавшими на Дон бывшими высокопос¬тавленными царскими генералами. Он прекрасно понимал, что торопливость в этом вопросе может стоить ему не только занимаемого поста, но и самой жизни, что, собственно, и произошло. Та часть казачества, которая примкнула к Белому движению, могла бы не расти и даже сокращаться, если бы не жестокая политика большевиков в отношении этих казаков, не переносилась на все казачество и не приняла бы форму политики «расказачивания», направленной фактически против всего казачьего сословия. Мнение о казачестве как о контрреволюционной силе, против которой следовало применить те же методы и средства борьбы, что и в отношении «врагов народа», как-то удивительно легко и быстро овладело высшим боль¬шевистским руководством. Такая позиция советских лидеров лишь ослож¬няла и без того до крайности напряженную обстановку на бурлящем Юге, толкало казачество в сторону белогвардейских сил. Кого-то это, вероятно, вполне устраивало, поскольку свои военные неудачи и просчеты, а их было немало, можно было свалить на контрреволюционные действия казаков и их атаманов. Весьма характерно в этом отношении письмо Сталина Ленину от 4 августа 1918 г. из Царицына, в котором едва ли не главной причиной неблагоприятной обстановки, сложившейся наряде участков Царицынского фронта, называлась позиция казачьих частей, не желавших «вести решитель¬ную борьбу с казачьей контрреволюцией»; переходят же казаки на сторону Красной армии, писал Сталин, лишь «для того, чтобы, получив оружие, на месте познакомиться с расположением наших частей и потом увести за со¬бой в сторону Краснова целые полки» |9. К началу 1919 г. политическое недоверие к казакам, охватившее партий-ные органы как в центре, так и на местах, вылилось в массовые репрессии против них. 24 января 1919 г. Оргбюро ЦК РКП(б) приняло секретное цир¬кулярное письмо об отношении к казакам, в котором четко отразилась под¬линная позиция большевиков по этому вопросу, которую долгие годы наме¬ренно скрывали от партии и общества. Этот документ, позволяющий судить о сущности большевистской политики по отношению к казачеству в целом, заслуживает того, чтобы его воспроизвести полностью: «Циркулярно, секретно. Последние события на различных фронтах в казачьих районах — наши продвижения в глубь казачьих поселений и разложение среди казачьих войск — заставляют нас дать указания партийным работникам о характере их рабо¬ты при воссоздании и укреплении Советской власти в указанных районах. Необходимо, учитывая опыт года гражданской войны с казачеством, при¬знать единственно правильным самую беспощадную борьбу со всеми верха¬ми казачества путем поголовного их истребления. Никакие компромиссы, никакая половинчатость пути недопустимы. Поэтому необходимо: 1. Провести массовый террор против богатых казаков, истребив их пого-ловно; провести беспощадный массовый террор по отношению ко всем во-обще казакам, принимавшим какое-либо прямое или косвенное участие в борьбе с Советской властью. К среднему казачеству необходимо применять все те меры, которые дают гарантию от каких-либо попыток с его стороны к новым выступлениям против Советской власти. 2. Конфисковать хлеб и заставлять ссыпать все излишки в указанные пункты, это относится как к хлебу, так и ко всем другим сельскохозяйствен¬ным продуктам. 3. Принять все меры по оказанию помощи переселяющейся пришлой бедноте, организуя переселение, где это возможно. 4. Уравнять пришлых «иногородних» к казакам в земельном и во всех других отношениях. 5. Провести полное разоружение, расстреливая каждого, у кого будет обнаружено оружие после срока сдачи. 6. Выдавать оружие только надежным элементам из иногородних. 7. Вооруженные отряды оставлять в казачьих станицах впредь до уста-новления полного порядка. 8. Всем комиссарам, назначенным в те или иные казачьи поселения, предлагается проявить максимальную твердость и неуклонно проводить на¬стоящие указания. ЦК постановляет провести через соответствующие советские учрежде¬ния обязательство Наркомзему разработать в спешном порядке фактические меры по массовому переселению бедноты на казачьи земли. Центральный Комитет РКП» 2и. Не требуется больших усилий, чтобы понять, какими тяжелейшими последствиями не только для казачества, но и для всей России обернулось выполнение требований, содержавшихся в этом циркулярном письме, носившем прямо директивный характер. Не удивительно и то, что сам этот документ, как и имена тех, кто его готовил и утверждал, держались в строжайшем секрете (не случайно, наверное, и то, что в протоколе данного заседания Оргбюро ЦК РКП(б) не были указаны фамилии присут-ствующих). В ходе изучения материалов и документов, показывающих, как в боль-шевистском руководстве накапливалась подозрительность в отношении ка-зачества, которое перешло в массовые репрессии и террор, все чаще высту¬пает на первый план фигура председателя ВЦИК и секретаря ЦК партии ЯМ. Свердлова, занимавшего по данному вопросу особенно жесткую и не¬примиримую позицию, которую, возможно, разделяли не все советские ли¬деры. Вряд ли следует относить к малозначащему эпизоду слова Ленина, сказанные им на VIII съезде РКП (б), открывшемся 18 марта 1919 г., в день похорон Свердлова. Отдавая дань его памяти и отмечая заслуги перед партией, особенно в области организационной работы, Ленин не преминул заявить, что «мы были вынуждены всецело полагаться и имели полное основание пола¬гаться на тов. Свердлова, который сплошь и рядом единолично выносил ре¬шения» 2|. Вполне возможно, что таким необычным способом вождь партии хотел публично откреститься от некоторых решений, в том числе и касающих¬ся казачества, принятых по настоянию Свердлова, но не получивших полного и однозначного одобрения в руководящих партийных кругах. Политика уничтожения казачества как сословия разделялась далеко не всеми как в самой партии большевиков, так и особенно среди тех, кто сочувствовал Советской власти и был готов бороться за ее идеалы. К сожа-лению, те, кто осмеливался критиковать официальную политику больше-виков по отношению к казачеству, нередко подвергались незаслуженным гонениям. Одним из тех, кто встал на защиту казачества и с удивительной настой-чивостью и убежденностью, проявив редкостное мужество и отвагу, доказы¬вал руководителям партии и советского государства несправедливость и па¬губность предпринимаемых в отношении казачества неоправданно жестких и жестоких мер, был командарм 2-ой Конной армии Ф.К. Миронов, кото¬рый в оценке роли казачества в революции и Гражданской войне резко рас¬ходился с официальной линией партии, был смещен со своего поста, аресто¬ван и убит в 1921 г. в Бутырской тюрьме. Вся «вина» этого выдающегося военного деятеля состояла, как это ни парадоксально звучит, лишь в том, что он энергичнее, чем кто бы то ни было старался привлечь казачество на сторо¬ну Советской власти, отказывался от применения насильственных методов, в том числе и «расказачивания», и который воспринимал формулу «социальная справедливость» в ее высоком и подлинном смысле, целиком посвятив себя борьбе за ее претворение в жизнь. В своем последнем предсмертном письме на имя председателя ВЦИК М.И. Калинина от 30 марта 1921 г. Миронов, приводя ленинские слова о том, что революционное движение в России по¬шло зигзагами, писал: «Острые углы этих зигзагов в 1918—1919 гг. больно резали мою душу за темное, невежественное, но родное мне донское казаче¬ство, жестоко обманутое генералами и помещиками, покинутое революци¬онными силами, заплатившее десятками тысяч жизней и полным разоренн-ем за свою политическую отсталость, а в 1920—1921 гг. эти углы стали еще более резать за судьбу социальной революции при виде страшной экономи¬ческой разрухи. И теперь, когда всеми осознаны эти острые углы, когда сами вожди открыто признали (в этом, если бы я даже действительно был виноват, мое оправдание!), что мы зашли дальше, чем теоретически и политически было необходимо, когда произнесено, чтобы отстающие успели подойти, э забежавшие вперед не оторвались от широких масс, когда сказано, что мы должны помогать везде и всюду усталым и истерзанным людям — неужели клевета восторжествует над тем, кто искренно и честно, может быть, споты¬каясь и ошибаясь, отставая и забегая вперед, но шел все к той же одной для коммуниста цели — делу укрепления социальной революции» п. Тем временем обстановка на Юге продолжала усложняться и станови¬лась все более непредсказуемой. После долгих и трудных переговоров три генерала — Алексеев, Корнилов и Каледин согласились образовать некое подобие триумвирата, в котором роли распределялись следующим образом: на Алексеева возлагалось общегражданское управление, внешние дела и фи- нансы, Корнилов своими бесконечными ультиматумами и угрозами поки¬нуть Юг и перебраться в Сибирь добился все-таки полноты своей военной власти, а Каледин, оставаясь атаманом казачьего войска, должен был скон¬центрировать свое внимание на управлении Донской областью. Впрочем с таким трудом образованный «триумвират» просуществовал недолго. 29 января 1918 г. части Добровольческой армии потерпели сокру¬шительное поражение от революционных войск под командованием Р.Ф. Сиверса, которые, успешно развивая наступление, освободили Таганрог и подошли к Ростову-на-Дону. Не выдержав столь серьезного и неожиданного поражения, Каледин сложил с себя все полномочия и покончил жизнь само¬убийством. 13 апреля того же года в сраженье под Екатеринославом (Красно¬даром) был убит командующий Добровольческой армии генерал Корнилов. Его неожиданная гибель повергла в состояние подлинного шока как офице¬ров, так и солдат этой армии, отрицательно сказавшись на ее боеспособнос¬ти. Вот как описал это событие один из самых верных сторонников Корни¬лова генерал Деникин: «Генерал Корнилов был один в своей комнате, когда неприятельская граната пробила стену возле окна и ударилась об пол под столом, за которым он сидел; силой взрыва его подбросило, по-видимому, кверху и ударило об печку... Рок — неумолимый и беспощадный. Щадил долго жизнь человека, глядевшего сотни раз в глаза смерти. Поразил его и душу армии в часы ее наибольшего томления. Неприятельская граната попала в дом только одна, только в комнату Корнилова, когда он был в ней, и убила только его одного. Мистический покров предвечной тайны покрыл пути и свершения неведомой воли. Вначале смерть главнокомандующего хотели скрыть от армии до вечера. Напрасные старания: весть разнеслась, словно по внушению. Казалось, что самый воздух напоен чем-то жутким и тревожным и что там, в окопах, еще не знают, но уже чувствуют, что свершилось роковое» 23. Командующим Добровольческой армией стал Деникин. Спустя пять с небольшим месяцев, в сентябре 1918 г., умер и последний член «триумвира¬та» генерал Алексеев, подписавший приказ о вступлении Деникина в коман¬дование Добровольческой армии. После смерти Алексеева Деникин стано¬вится единоличным и непререкаемым лидером всего Белого движения на Юге и предводителем армий Юга России. Он командовал фронтом, растянув¬шимся от Царицына до Одессы, включая такие важные центры, как Воронеж, Орел, Киев. На этом пространстве в один миллион квадратных километров с населением до 50 млн человек располагались 18 губерний и областей. С этого плацдарма Деникин готовил и предпринял поход на Москву. Троцкий, считавший, что судьба революции заново решалась в сраже¬нии за Казань в августе 1918 г., вынужден был признать, что Южный фронт «все время был самым упорным, самым длительным и самым опасным» 24. В июле 1919 г., анализируя крайне опасную ситуацию, сложившуюся к тому времени на различных фронтах Гражданской войны, ЦК РКП{6) особо вы¬делил «нашествие с юга на Украину и на центр России». В письме, с которым партия обращалась к своим членам и всему населению страны и в котором содержался призыв к борьбе с Деникиным, отмечалось, что основная задача текущего момента в том, чтобы, не останавливая победного наступления Красной Армии на Урал и Сибирь, напрячь все силы Советской республики, чтобы отразить наступление Деникина и победить его. «Наступил, — говори¬лось в письме, — один из самых критических, по всей вероятности, даже самый критический момент социалистической революции». И далее: «При¬фронтовая полоса в Российской Социалистической Федеративной Советс¬кой Республике за последние недели страшно разрослась и необыкновенно быстро изменилась. Это — предвестник или спутник решительного момента войны, приближения ее развязки» 25. Поход Деникина на Москву, на победоносный исход которого рассчи-тывал не только он сам, но и его западные покровители, потерпел полный провал как с военной, так и с политической точки зрения. Разгромленные и деморализованные, лишенные руководства, остатки деникинских войск были отброшены за Дон, а сам Деникин эмигрировал на Запад. Обиды многие годы не давали Деникину покоя, вновь и вновь возвра¬щая его к российским событиям, которые глубокой болью отложились в его памяти. В 1937 г. он опубликовал небольшую статью под названием «Кто спас Советскую Россию от гибели?», весь смысл и главный пафос которой сводился к тому, чтобы снять с себя ответственность за провал его похода на Москву, объясняя это предательством маршала Польши Ю. Пилсудско-го, который не поддержал Деникина и не стал добиваться свержения Со-ветской власти, в чем, по мнению Деникина, проявился «безграничный национальный эгоизм» Пилсудского, явно «переигравшего» Деникина. Он обвинял Пилсудского и в том, что тот сознательно стремился к гибели Бе-лого движения и его вождей, которые, как и Деникин, отказывались при-знавать полную государственную самостоятельность Польши и ее право голоса в решении вопроса о будущем земель, некогда отошедших к Рос¬сии 26. Противники Пилсудского в Польше тоже ставили ему в вину то, что он спас Советскую власть 27. Анализ хода Гражданской войны позволяет выделить наиболее значи-тельные события, которые в своей совокупности рисуют военно-политичес-кую ситуацию, складывавшуюся на огромном театре военных действий. В конце мая 1918 г. произошел «чехословацкий мятеж», который некоторые исследователи склонны рассматривать даже как начало Гражданской войны в России 28. Однако это событие, при всем его значении и таившейся в нем серьезной опасности для Советской власти, вряд ли можно отнести к исто¬кам, а тем более к главным причинам Гражданской войны. События развива¬лись не совсем так, как это освещалось в советской исторической литерату¬ре. Если верить существовавшей тогда точке зрения, чехословацкому мятежу страны Антанты изначально отводили роль главной ударной силы, которая по крайней мере на первых порах должна была отвлечь внимание Советской власти от готовившейся военной интервенции Англии, Франции, США, Япо¬нии и некоторых других государств против Советской России. Проблема, связанная с пленными чехами и словаками была головной болью еще Временного правительства. Первоначально планировалось пере¬бросить чехословацкий корпус во Францию прямым путем, но ввиду того, что он был небезопасен, было решено, что более надежный, хотя и долгий, пролегает через Сибирь и Владивосток. При этом, как отмечал будущий пре¬зидент Чехословацкой республики Т.Г. Масарик, специально для этого при¬езжавший в Россию, чехословацкие части должны были передвигаться на восток не как боевые подразделения, а как частные граждане, имея при себе небольшое количество оружия 29. Сам Масарик вскоре выехал из России в США, где состоялись его переговоры с президентом В. Вильсоном, в ходе которых обсуждался и вопрос о чехословацком корпусе. Формирование корпуса проходило достаточно сложно. Из 200 тысяч военнопленных чехов и словаков, несмотря на сильное давление, принужде¬ние и угрозу вновь направить в австрийскую армию тех, кто отказывался вступать в формируемое соединение, удалось привлечь в его состав лишь 50 тыс. человек, что впрочем для того времени было немало. Уже в ходе продви¬жения чехословацкого корпуса на восток было решено осуществить под его прикрытием высадку первых интервенционистских сил на Севере и на Даль¬нем Востоке. Когда цели командования корпуса стали очевидными и пока собирались необходимые силы для того, чтобы остановить его продвижение на восток, белочехи успели захватить ряд важных в стратегическом отноше¬нии городов Поволжья, Урала и Сибири, помогли активизироваться в этих местах антибольшевистским силам. Теперь Красной Армии приходилось ве¬сти борьбу как бы на два фронта: против иностранных войск, вторжение которых Запад представлял как необходимую меру, направленную на возвра¬щение России в состав Антанты и ее участия в мировой войне, а также про¬тив Белой армии, состоявшей в основном из остатков старой русской армии и небольшого процента «добровольцев», которые нередко вставали под зна¬мена белых, ясно не понимая, за какие цели они воюют. Высадкой войск на Севере и захватом Архангельска и Мурманска, а также на Дальнем Востоке и оккупацией Владивостока иностранные держа¬вы пытались не только с помощью военной силы поддержать антисоветскую оппозицию, какие бы силы в нее ни входили, но не забывались свои соб-ственные интересы. При том, что основной силой при осуществлении интервенции на Дальнем Востоке была Япония, которой отводилась главен¬ствующая в этом регионе роль в борьбе против молодой Советской респуб¬лики, Соединенные Штаты вовсе не желали усиления японского влияния в этом регионе. В свою очередь, Япония, давно мечтавшая о захвате дальнево¬сточных российских земель, тоже не очень-то намеревалась таскать каштаны из огня для американцев. Вторжение японских войск осуществлялось в основ¬ном с территории Маньчжурии, где были сосредоточены белогвардейские силы во главе с генерал-лейтенантом Г.М. Семеновым. Здесь же обосновался и ад¬мирал А.В. Колчак, провозгласивший себя «Верховным правителем российс¬кого государства» и установивший военную диктатуру на Урале, в Сибири, и на Дальнем Востоке. Действуя рука об руку с интервентами, особенно япон¬цами, Колчак представлял серьезную опасность для Советской власти, по¬скольку угрожал отделить от России огромные территории — от Урала до Дальнего Востока. Из всех вождей Белого движения наибольшую опасность для Советской власти представлял, пожалуй, адмирал Колчак. Как подчеркивалось в выше¬приведенном письме ЦК РКП(б), «Колчак и Деникин — главные и един¬ственно серьезные враги Советской республики» 30. Были, разумеется, и дру¬гие вожди Белого движения — барон П.Н. Врангель, возглавлявший после разгрома Деникина вооруженные силы Юга России, бежавший за границу с частью своей разгромленной армии, Н.Н. Юденич, один из руководителей Белого движения на Северо-Западе России, организовавший в октябре—но¬ябре 1919 г. поход на Петроград, но потерпевший поражение и с остатками своей армии отступивший в Эстонию, а оттуда эмигрировавший на Запад. На Дальнем Востоке, как и в других регионах России, где находились иностранные войска, постепенно завязывался тугой узел острых противоре¬чий как между самими интервентами, так и между ними и местным населе¬нием, что ослабляло силы и позиции Белого движения и способствовало победе Советской власти и Красной Армии. Для правильного понимания и глубокого осмысления последующей ис-тории Советской России важно выявить причины поражения Белого движе¬ния и победы молодой Советской республики в этой до крайности изнури¬тельной и испепеляющей войне. Их немало. Выделим лишь главные, в том числе объясняющие не только поражение сил, стремившихся не допустить укрепления власти большевиков, но и позволяющие понять, почему Граж¬данская война в России оказалась столь затяжной и необыкновенно жесто¬кой, а ее последствия для нарождавшегося на российской земле нового госу¬дарства такими тяжелыми. По этим, во многом ключевым, вопросам идут достаточно острые споры, выявляются разные подходы, взгляды и оценки. Они в той или иной степени затрагивают достаточно широкий спектр про¬блем, прежде всего таких, как, например, цена победы, методы и средства ведения войны с той и с другой стороны, характер и степень ее последствий для дальнейшего развития России и становления ее нового облика. Одна из основных, если не основная, причина всех неудач Белого дви-жения, приведших в конечном счете к его жесточайшему поражению, зак-лючалась в том, что ни одна из входивших в его состав военно-политичес-ких организаций, включая самих руководителей, не имели четкой и ясной программы, которая определяла бы цели и задачи этого движения и была бы способна привлечь на его сторону широкие массы населения. Увещева-ния, вроде того, что над Россией нависла грозная опасность и что необхо-димо восстановить поруганные большевиками честь и достоинство офице- ров, к чему любил призывать Корнилов, уже не достигали той цели, на которую были рассчитаны. Господствовала одна, объединявшая всех, идея — уничтожение и полное искоренение большевизма в России и недопуще-ние того, чтобы страна окончательно и навсегда оставалась под властью большевиков. Лидеры Белого движения намеренно скрывали свои политические при-страстия, вводя в заблуждение даже свое ближайшее окружение, не раскры¬вая до конца свои истинные цели и потаенные намерения. Одни мечтали вернуть многострадальную страну к старым порядкам, другие, в том числе и те, кто продолжая придерживаться монархистских убеждений, не исключали возможность введения несколько подновленного режима, который бы отли¬чался от режима Временного правительства не по существу, а по методам управления и был бы более жестким и бескомпромиссным. Не исключалась и возможность проведения более глубоких, чем при Временном правитель¬стве, реформ, но которые бы непременно вели страну по пути буржуазного развития. Пожалуй, единственным политическим пунктом, сближавшим их всех, хотя бы внешне, был созыв Учредительного собрания. Ему, как и прежде, отводилась роль своего рода третейского суда, который должен решить, ка¬ким быть российскому государству по форме и существу. Однако и этот ло¬зунг не выражал настрой и состояние российского общества, оказавшегося насильственно втянутым в водоворот событий Гражданской войны и уже не в состоянии был объединить антибольшевистскую оппозицию. Во главе Белого движения и Добровольческой армии находились выс¬шие чины царской армии, которые, и это вполне естественно, главную став¬ку делали на ту часть русской армии, которая, как им казалось, хотя и не смогла победить внешнего врага — австро-германские войска, но уж внут-реннего противника одолеть сумеет. В этом также состояла одна из причин поражения Белого движения, лидеры которого слишком поздно осознали, что процесс распада и разложения, глубоко парализовавший войска, имел I всеобщий характер и затрагивал не какие-то отдельные части или соедине¬ния, а всю армию в целом. Попытки расширить и укрепить за счет «добровольцев» сохранившиеся , армейские части, состоявшие в основном из офицерства, не увенчались серь- I езным успехом. Не привели к желаемым результатам и те старания, которые j предпринимались, чтобы возродить порядки и традиции русской армии и практически заново создать вооруженные силы, сделав их боеспособными. Эти силы, однако, больше напоминали не хорошо организованные и высоко дисциплинированные боевые части, а отдельные, плохо взаимодействующие друг с другом, часто разрозненные отряды, лишенные единого оперативного руководства. Впоследствии Деникин назовет эту разобщенную и разъединен¬ную массу «человеческой накипью» ", которая в военном отношении не пред¬ставляла серьезной силы, способной энергично противостоять натиску Крас¬ной Армии. Безусловно важной причиной поражения Белого движения можно счи¬тать уровень руководства им, а также морально-политические и личные ка-чества его вождей. Нельзя отрицать, что в Белое движение входило немало боевых генералов, за плечами которых было не одно выигранное сражение в русско-японскую и мировую войны. Более того, они обладали несравнимо более глубокими, чем командиры Красной Армии, военными знаниями, зна¬чительно большим боевым опытом, а также умением командовать крупными войсковыми соединениями. Достаточно сказать, что в числе военных руко¬водителей Белой армии было два верховных главнокомандующих — генера¬лы М.В. Алексеев и Л.Г. Корнилов, главнокомандующие фронтами — А.И. Деникин, Н.И. Иванов, Н.Н. Юденич, командующий Черноморским фло¬том адмирал А.В. Колчак, ряд командующих армией, корпусом, высокопос¬тавленных штабных генералов — П.Н. Врангель, П.Н. Краснов, А.С. Луком-ский и многие другие. Однако, как показал опыт, у Гражданской войны есть свои законы и свои резоны. Те методы и средства ведения боевых действий, которые ус¬пешно применялись на фронтах войны с иностранными государствами, да¬леко не всегда давали такие же благоприятные результаты в условиях войны гражданской, когда линия фронта, по существу, проходит по живому телу населения единой страны, которому всякий раз приходилось делать непрос¬той выбор в пользу той или иной стороны, причем часто позиции воюющих сторон трудно было понять и определить. В этих случаях не винтовка рожда¬ет власть и не уровень воен но-технических знаний определяет успех или неуспех сражений, а нечто другое, гораздо более важное, крепко-накрепко связывающее фронт и тыл, четко фиксируя и отражая состояние и измене¬ния, происходящие в умах и настроениях людей. Как раз этого и не достава¬ло вождям Белого движения, которых население страны все чаще отождеств¬ляло не с будущим России, а с ее прошлым, от которого она уходила. Командный состав и офицерский корпус Добровольческой армии, в боль-шинстве своем остававшиеся верными своим убеждениям и искренне наде-явшиеся на возрождение старых порядков, могли предложить народу лишь идеологию освобождения России от большевиков, которую широкие массы отказывались принимать потому, что свои беды и страдания они связывали не столько с Советской властью, сколько с властью белых. Командиры Красной Армии, явно уступая белым офицерам и тем более генералам в военных знаниях и боевом опыте, гораздо лучше разбирались во внутриполитической обстановке, расстановке сил, настроениях, царивших в обществе. Это давало им возможность привлекать на свою сторону огромные массы людей и проводить победоносные сражения, которые нередко приво¬дили военных специалистов в замешательство и недоумение от завидной смелости и необыкновенной дерзости, с какими проводились эти операции. Серьезным просчетом Белого движения можно считать и то, что оно так и не смогло сплотиться вокруг единого лидера. Вождей у белых было много, но лидера всероссийского масштаба среди них не оказалось. Многие, оче¬видно, видели в этой роли только самих себя. Это не могло не сказаться отрицательно на координации действий белых армий и наращивании их бо¬евой мощи. Нельзя не согласиться с теми исследователями, которые спра¬ведливо считают, что «настоящих общенациональных вождей харизматичес¬кого типа Белое движение так и не выдвинуло, зато в избытке оказалось беспредельствующих вожаков» п. Среди них были не только военные, но и политические неудачники, надеявшиеся на реванш. Что касается противо¬борствующей стороны, то там недостатка в лидерах не было. Разобщенность, взаимная подозрительность и недоверие друг к другу составляли такую же характерную примету Белого движения, как и скрытая вражда внутри самого движения. На Юге России, например, в Добровольчес¬кой армии противостояли друг другу два течения: ставленники Алексеева и ставленники Корнилова. Между ними постоянно происходили «скрытый раздор и тайная борьба» 33. Аналогичные или похожие процессы отмечались и в других отрядах Белого движения, когда их главные руководители, столк¬нувшись с первыми же трудностями, «выходили из игры» так же легко и просто, как и присоединялись к нему. Один из участников Белого движения на Севере России описал далеко не единичный случай подобного поведения руководителей этого движения: «Перевернулась страница неумолимой исто¬рии и неведомо, что она собой прикрыла — героическую ли доблесть гор¬сточки честных и сильных людей, защищавших белое дело, или недостойную капитуляцию тех, кто волею судеб встал во главе белого движения Севера, не имея на то ни достаточного государственного опыта и знаний, ни сильной воли к достижению намеченного, ни просто мужества и воинской доблести, - в тяжелую минуту покидая на произвол тех, чьими жизнями так бестре¬петно распоряжались в продолжении полутора года» м. Некоторые не в меру спесивые вожди Белого движения, уверовавшие на первом этапе борьбы против Советской власти в свои силы, спешно создава- ли правительства на местах и сами же становились их самопровозглашен¬ными руководителями. Появление таких правительств на Юге, Севере и Востоке страны не могло скрыть слабости и противоречия внутри Белого движения, которое, не имея единого центра и единого руководства, без надлежащей поддержки местного населения в любой момент могло разва¬литься, что, собственно, в итоге и произошло. Стремление некоторых белых вождей установить на периферии России режим личной диктатуры, отгородившись от событий, происходивших в цен¬тральной части страны, отражало центробежную тенденцию и отвечало ин¬тересам интервенционистов, добивавшихся раскола, а затем и распада Рос¬сии и образования на ее территории так называемых самостоятельных, на самом же деле зависимых от иностранных держав, государств с марионеточ¬ными правительствами во главе. Подобные планы вынашивались примени¬тельно к таким российским регионам, как Дальний Восток, Сибирь, Урал, Украина, некоторые районы, расположенные вдоль южных границ страны. Белое движение в России не имело будущего и потерпело сокрушитель¬ное поражение в значительной мере и потому, что его все чаше стали рас-сматривать не как национально-русское явление, несмотря на то, что лидеры этого движения очень ревностно относились к тому, чтобы образовавшуюся на местах власть считали не просто правительством, а непременно русским правительством, а скорее как к иностранному, созданному и активно под¬держиваемому из-за рубежа. Когда помощь и поддержка иностранных дер¬жав стали не столь эффективными, вожди Белого движения, пытаясь снять обвинения и упреки в свой адрес за то, что слишком большие надежды они возлагали на зарубежных союзников, заговорили по-другому и стали откры¬то критиковать державы Антанты, обвиняя их в том, что они проводили в России своекорыстную политику, соблюдая «только свои собственные инте¬ресы и далее этого не шли». Всерьез обеспокоенные тем, что тесный союз с Антантой может лишь усилить общественную критику по адресу всего Бело¬го движения и его лидеров за утрату ими национальных черт, они стали открещиваться от своих зарубежных союзников, упрекая их, что те «ничего реального России как таковой не обещали; а ... русские национальные ин¬тересы были им совершенно чужды и они расценивали их невысоко». Но несмотря на это вожди Белого движения не хотели считать «союзников» предателями 35. По мере расширения военных действий, в ходе которых большевики выигрывали все более решающие сражения, происходило значительное су-жение базы Белого движения и Добровольческой армии. Белые генералы уже не только не могли проводить успешные наступательные операции, но и сохранить складывавшееся на фронтах статус-кво, что вызвало массовое де¬зертирство и переход многих военных специалистов, сотрудничавших с Бе¬лым движением, на сторону Советской власти. Это значительно облегчало положение Красной Армии и способствовало военной выучке бойцов и бое¬вой мощи частей и соединений. Военные успехи Красной Армии на фронтах Гражданской войны могли бы быть достигнуты и гораздо раньше, а жертв среди ее бойцов и командиров было бы намного меньше, если бы в большевистском руководстве не суще¬ствовали острые разногласия и противоречия по вопросу об отношении к так называемым военспецам, из которых, кстати, впоследствии выросли выдаю¬щиеся военачальники советских вооруженных сил. В этом, как и в ряде других не менее принципиальных вопросов, столк-нулись позиции двух главным соперников, претендовавших на особое поло¬жение в руководстве партией и страной. Известно, что все военные дела, включая создание и подготовку Красной Армии, Ленин поручил Л.Д. Троцкому. В годы Гражданской войны роль Троцкого еще больше укрепилась, его возводили в ранг едва ли не главного военного лидера и основного специалиста по воен¬ным вопросам. Деятельность Троцкого в годы Гражданской войны некоторые исследователи не без оснований называют его «звездным часом» 36. Однако в советскую историографию это имя вошло со знаком минус. Как отмечал Ю.И. Кораблев, вклад которого в изучение Гражданской войны трудно переоценить, начало необъективному освещению роли Троцкого на фронтах Гражданской войны положил Сталин в середине 1920-х годов во время борьбы против троцкизма, а продолжил фальсификацию К.Е. Воро¬шилов. На Троцкого, пишет исследователь, «возлагалась вина за поражение Красной Армии на Восточном, Южном и Западном фронтах» 37. Этому не в малой степени способствовала книжка Ворошилова «Сталин и Вооруженные силы СССР», преследовавшая вполне определенную цель — принизить, на¬сколько это возможно, заслуги Троцкого в Гражданской войне и в то же время возвеличить роль Сталина, полководческий «гений» которого якобы помогал находить выход из самых трудных военных ситуаций и в конечном счете выиграть эту войну. В годы Гражданской войны положение Троцкого действительно было почти бесконтрольным, что позволяло ему единолично решать многие важ¬ные проблемы фронта, расстановки военных кадров, военного строительства и даже военной стратегии. Это не могло не вызвать у ряда партийных руко¬водителей, в том числе у Сталина, крайне негативных эмоций. Существовав¬шая в их отношениях подозрительность и взаимная неприязнь часто вылива¬лась в открытое противостояние, в частности, по вопросу о привлечении на сторону Красной Армии военных специалистов. Сталин поддерживал «воен¬ную оппозицию», выступавшую против линии партии и конкретно Троцко¬го, Широкое привлечение военных специалистов, по мнению Троцкого, дол¬жно было ускорить процесс создания регулярной армии и серьезно ослабить структуру и состав Белой армии, вынужденной терять свои высокообразо¬ванные в военно-техническом отношении кадры, располагающие к тому же опытом проведения крупных сражений. Несогласие с Троцким касалось не только данного, но и ряда других военных вопросов, в том числе принципов, на которых должна строиться Красная Армия. В частности, далеко не все разделяли точку зрения Троцко¬го, заявлявшего: «Нельзя строить армию без репрессий. Нельзя вести массы людей на смерть, не имея в арсенале командования смертной казни» 3S. Все эти споры и разногласия, часто заканчивавшиеся отставками тех, кто стоял у истоков создания новой армии, например, наркома по военно-морским де¬лам Н.В. Крыленко, отрицательно сказывалось и на положении на фронтах Гражданской войны, а нередко приводило даже к поражениям и затягива¬нию сроков подготовки и проведения тех или иных военных операций. К числу причин, приведших к поражению Белого движения, следует отнести и такой фактор, как плохое взаимодействие фронта и тыла. В после¬днее время широкое хождение в исторической литературе получила доволь¬но эффектно звучащая формула, согласно которой в Гражданской войне в России противоборствовавшие силы — белые и красные — не столько по¬беждали своих противников на поле боя, сколько проигрывали друг другу на внутреннем фронте. Имеется в виду, очевидно, состояние тыла и обществен¬ный настрой населения тех мест, где происходили эти сражения. Именно в этом красные оказались сильнее, потому и окончательная победа была на их стороне. Попытки объяснить, а, возможно, и оправдать поражение Белого движения тем, что оно было лишено прочного тыла, тогда как у красных и тыл был больше и пропаганда была налажена лучше, предпринимались еще бывшими руководителями Белого движения. Так, в Берлине в 1929 г. был опубликован доклад одного из них —? А.А. фон Лампе, который в качестве одной из решающих причин неудачи вооруженного выступления белых на¬зывал как раз отсутствие у них широкого и прочного тыла. «Достаточно толь¬ко, — говорил он, — одного беглого взгляда, чтобы бросилось в глаза то неблагоприятное для белых обстоятельство, что если у красных тылом, рай¬оном снабжения, неисчерпаемым источником людского резерва, столь необ¬ходимого на войне, была вся Россия, — то тыл белых почти неизбежно све¬шивался в море, только временами, во время успехов белых, отходя от него». Разумеется, автор не преминул заявить, что если красные для урегулирова¬ния своего тыла прибегали к простому, но действенному средству, а именно к террору, к пулемету, которые всегда и на всякий тыл действовали отрезвля¬юще, то белые должны были применять иные меры, более подходящие к той законности, которую они якобы несли с собой. И, как следствие, делает свой главный вывод Лампе, «получалось, что при полном произволе в тылу крас¬ных, там царил относительный порядок, а при полной законности в тылу белых тыл их был безусловно далек от порядка». О том, какие порядки ус¬танавливались на захваченных белыми территориях и с какой жестокостью подавлялись выступления местного населения, восстававшего против навя¬зываемых ему режимов, хорошо известно, и никакие теоретизирования на этот счет не могут скрыть преступления, которые творила Белая армия. Но, пожалуй, наибольший интерес в докладе Лампе представляет следующее умо¬заключение: «Мне кажется, что из всего сказанного можно сделать только один и немалый вывод: белые могли бы победить красных, если бы они сами, в своих методах, в своей деятельности... стали тоже красными» 39. Победоносный для Советской власти исход Гражданской войны не при¬нес исстрадавшейся России столь желанного умиротворения и успокоения. Помимо огромных людских потерь, война причинила колоссальный ущерб всему народному хозяйству страны, ни одна его отрасль не уцелела, про¬изошло невиданное обнищание широчайших народных масс. За годы Граж¬данской войны Россия потеряла, по самым приблизительным, в основном заниженным оценкам, не менее 13 миллионов человек40. В это число обычно включают убитых на фронте, расстрелянных, умерших от голода и эпидемий, в особенности от чумы, которая буквально косила людей. Что касается материального ущерба, причиненного Гражданской вой¬ной, то он, по официальным данным, составил 50 млрд золотых рублей. К концу войны промышленные предприятия производили лишь 20% довоен-ной продукции 41. Колоссальный ущерб был нанесен сельскому хозяйству, транспорту и другим отраслям экономики. Война — и в этом тоже одно из ее негативных последствий — придала происходившим в советском обществе процессам, в том числе и его мораль¬но-нравственному состоянию, сильно деформированный характер. Некото¬рые исследователи полагают, что было бы неправомерным напрямую связы¬вать то, что происходило в годы Гражданской войны, с репрессиями 1930-х годов. Однако эта связь не только прослеживается достаточно четко, но в I этом как раз и заключается одно из самых трагических последствий Граж- I данской войны. Гражданская война не разрешила, да, очевидно, и не могла разрешить I все противоречия развития России, а некоторые из них еще более обостри- I лись. Политика военного коммунизма, опиравшаяся на систему военно-при- I казного управления страной и обществом с широким применением бюрок- I ратических и репрессивных мер, не могла не обнажить эти противоречия и в I стране и в самой большевистской партии, не вызвать недовольство различ- I ных слоев населения. Страна шла навстречу системному кризису, который I затронул самую чувствительную сферу отношений — партии, государства и I общества. ГРАЖДАНСКАЯ ВОЙНА НОВОЕ ПРОЧТЕНИЕ СТАРЫХ ПРОБЛЕМ История гражданской войны никогда не принадлежала к числу тем, обойден ных вниманием советских исследователей. Это нетрудно понять, ведь исад гражданской войны трактовался как своего рода легитимация системы: еш Советская власть выстояла в борьбе с многочисленными и могущественными противниками, значит народ действительно поддержал ее, а все сомнения -"от лукавого". Такая ситуация имела свои плюсы, во всяком случае литературы о гражданской войне издавалось немало, и с точки зрения накопления фаот дело на месте не стояло. Но это же загоняло исследователей в жесткие рано изначально заданных конструкций, пресекало любые нетрадиционные подходы и оригинальные выводы. Господство ортодоксальных взглядов нашло ние и в массовом сознании, не случайно герои гражданской войны, прежний ореол, трансформировались в персонажей анекдотов. Это положение стало изменяться в конце 80-х — начале 90-х годов. При чиной тому была не столь декларированная "гласность", которая поначалу дозировалась довольно строго, сколько ощущение повторения того, что, каза¬лось бы, давным-давно ушло в прошлое. Социологи отмечали в то время, у населения проявляется "почти болезненный интерес к гражданской войне, участившиеся попытки «примерять» к себе ее события..." (1). Сказать, т "предчувствие гражданской войны" раскрыло глаза историкам может быть было бы слишком громко, но то, что это оставило свой отпечаток — несомненно. Вероятно, нельзя считать случайным то обстоятельство, что наибольшее число проблемных публикаций по истории гражданской войны пришлось на 1992 — 1993 годы. Распад Советского Союза и угроза того, что по этому же пути последует и Россия, противостояние президента и парламента, закончив¬шееся орудийной канонадой в центре столицы,— все это, помимо желания авторов, чувствуется на втором плане, идет ли речь о крушении Российской империи или судьбе Учредительного собрания. Накал страстей явственно ощущается, когда читаешь отчет о заседании "круглого стола", проходившего в марте — апреле 1992 года в Институте российской истории. Хотя большинство его участников сошлись во мнении, что поиски виновников развязывания гражданской войны — дело бесперспективное, но фактически вопрос "кто виноват?" так или иначе поднимался в каждом выступлении. Именно он доминировал при обсуждении хронологических рамок гражданской войны. Известно, что за последние десятилетия среди советских историков утвер-дилась точка зрения, согласно которой отсчет гражданской войны начинался с весны 1918 года (обычно в качестве ориентира бралось выступление чехосло¬вацкого корпуса или высадка англичан на Мурмане). Такая датировка прочно утвердилась в учебниках и обобщающих трудах. Тем удивительнее, что большин¬ство участников "круглого стола" высказалось против нее. Уже Ю. А. Поляков, чье выступление на заседании ученого совета Института российской истории стало толчком к дискуссии, предложил считать началом гражданской войны захват власти большевиками. "Взятие власти в столице было, безусловно, актом ажданской войны... Ну а таким ожесточенным схваткам как семидневное ?ажение в Москве, бои в Ташкенте, Иркутске, под Ростовом, в Коканде, на Южном Урале и т. д. можно ли подобрать другое определение, нежели гражданская война? Если это не гражданская война, то что такое тогда называть гражданской войной?" (2). Если заменить приведенные названия на Карабах, Приднестровье, Абхазию, то становится понятной столь несвойственная "акаде¬мическому стилю" эмоциональная окраска этих слов. По мнению А. И. Зевелева, начало гражданской войны следует относить к Февральской революции, когда вооруженным путем был ликвидирован цар¬ский режим. Л. М. Спирин предложил считать события, происходившие с лета по октябрь 1917 года "первой гражданской войной", возложив ответствен¬ность за ее развязывание на большевиков. С его точки зрения, захват власти большевиками стал началом "второй гражданской войны", продолжавшейся до 1922 года (3). К сожалению, журнальный отчет не объясняет критериев столь необычного явления, и потому его приходится фиксировать без пояснений. Гражданская война продемонстрировала торжество методов насилия при разрешении политических и социальных проблем, и потому в отнесении ее нача¬ла не только к октябрю, но уже к февралю 1917 года была своя логика. Однако, как обратил внимание Ю. И. Игрицкий, "цепочка предлагаемых дат приобрела импульс тянуться все глубже и глубже в историческую ретроспекцию: осень 1918 г.- лето 1918 г.— весна 1918 г.— разгон Учредительного собрания — мятеж Каледина — октябрь 1917 г.— август 1917 г.— Февральская револю¬ция - революционная ситуация начала XX в. и первая российская революция... Наверное, уже рождаются и более ранние варианты" (4). Действительно, дело может быть доведено до абсурда, если не различать предпосылки гражданской войны и саму войну, потенциальную, нереализованную возможность, и возмож¬ность, ставшую реальностью. С компромиссных позиций на заседании "круглого стола" выступил В.И.Миллер, чуть позже опубликовавший специальную статью, где развива¬лась все та же мысль. Он предложил разделять взгляд на гражданскую войну как на процесс (в этом смысле она действительно началась в феврале 1917года) и период в русской истории (ограничив его традиционными рам- ками) (5). Но, как это бывает всегда с компромиссными вариантами, (понят* почему хронологические границы "процесса" и "периода" не совпадают 6ш достаточно мудрено) предложение В. И, Миллера особого отклика не встретил. В 1994 году в брошюре "Гражданская война: взгляд сквозь годы Ю. А. Поляков предложил один из вариантов схемы периодизации граждан] ской войны. "Гражданская война в России, длившаяся с 1917 г. по 1922 г., была сложным, многоэтапным, многофазовым явлением. — пишет Ю. А. Поляков-Развязывание, течение войны включает следующие фазы: насильственное свер жение самодержавия... (февраль-март 1917 г.). Усиление социально-полити ческого противостояния в обществе, неудача российской демократии в ее ПОПЫТКЕ! установить гражданский мир, эскалация насилия (март — октябрь 1917 г.}| Насильственное свержение Временного правительства, установление советской! власти в России, новый раскол общества, распространение вооруженной борь| бы (октябрь 1917 г.— март 1918 г.). Дальнейшая эскалация насилия, террор! с обеих сторон, локальные военные действия, формирование белых и красных! вооруженных сил (март — июнь 1918 г.). Время ожесточенных сражений меэд)Т массовыми регулярными войсками... милитаризация экономики — время войны полном смысле этого слова (лето 1918 г.— конец 1920 г.). Постепенное, посл завершения крупномасштабных военных операций, затухание гражданш войны, ее локализация и полное окончание (1921 — 1922 гг.)" (6). Из всех участников "круглого стола" только В. П. Наумов и В. И. Петре высказались в пользу традиционной периодизации. В.И. Петров предложи начинать освещение событий гражданской войны с похода Керенского — Краснов на Петроград (7). Казалось бы, разница в считанные дни, а то и часы, разд ляющая захват власти большевиками и выступление Керенского, не играя существенной роли. Но тут встает вопрос об ответственности за первый шаг ставший толчком к дальнейшей эскалации насилия. В одном случае ее несут большевики, в другом — их противники. Это и объясняет столь бурное обсуждение проблемы, носящей на первый взгляд сугубо схоластический характер. Из споров о временных рамках граж¬данской войны встает все тот же гонимый и отвергаемый как ненаучный вопрос "кто виноват?". Конечно, избежать его трудно. События, о которых идет речь, столь разительно схожи с сегодняшней действительностью, что невольно порож¬дают у любого исследователя "иллюзию присутствия". Человека же, на себе ощутившего последствия социальных катаклизмов, бесполезно утешать тем, что все происшедшее с ним объективно обусловлено глубокими предпосылками и историческими закономерностями. В итоге российская историография граж¬данской войны все отчетливее стала развиваться под знаком поисков виноваты);. Отсюда следовал неизбежный логический вывод. Если были конкретные виновники, если все было отнюдь не столь жестко запрограммировано, как это представлялось нам ранее, значит при ином стечении случайных факторов история могла бы пойти совсем другим путем. Это объясняет короткое, но бурное увле¬чение "историческими альтернативами", которое пережила отечественная наука, Профессионалы, дотоле снисходительно заявлявшие, что игры с сослагатель¬ным наклонением есть удел писателей-фантастов, неожиданно начали выяснять, а "что было бы, если?". Что было бы, если бы октябрьское выступление больше- виков было подавлено с самого начала? Что было бы, если бы осенью 1917 года было создано "однородное социалистическое правительство"? Что было бы, если бы Учредительное собрание не было распушено после первого же дня своей работы? Учредительному собранию повезло особенно. Литература, посвященная ему, очень многочисленна, и на примере ее наглядно видно, как изменение на¬строений общества влияло на взгляды историков. В начале 1992 года в журнале "Вопросы истории" была опубликована статья Б. В. Журавлева и Н. С. Симо¬нова, рассматривавшая последствия неудачи эксперимента с "российской кон¬ституантой" (8). В трактовке авторов статьи роспуск Учредительного собрания — прежде всего, упущенный шанс трансформации большевистского режима в демо¬кратически-правовое государство на основе национального согласия и широкого политического блока левых партий. Однако, большевики "частично не успели (?), частично не захотели" идти на соглашение с оппозицией, утвердив в итоге свою монополию на власть. Новая возможность создания левой коалиции, возникшая в конце 1918 г., когда руководство эсеров объявило об отказе от антисоветской деятельности, тоже оказалась нереализованной из-за взаимной неуступчивости и недоверия. В последний раз основа для сближения большевиков, с одной стороны, эсеров и меньшевиков, с другой, сложилась к началу 20-х годов. По мнению авторов статьи, концепция НЭПа была близка к программе умеренных социалистов, но вновь между потенциальными союзниками не было достигнуто согласия. В итоге, "реформа политического строя застопорилась, усугубив худшие стороны и прояв¬ления системы, возникшей в пору «военного коммунизма». Их консервация послу¬жила затем питательной средой формирования сталинского тоталитаризма" (9). Прошло не так уж много времени, но сейчас эти мысли производят впе¬чатление давно ушедшей эпохи, периода надежд на "социализм с человеческим лицом". Упреки в адрес большевиков и их оппонентов-социалистов за то, что они не смогли достичь пресловутого " консенсуса", звучат теперь, по меньшей мере, наивно. Совсем иные оценки содержатся в опубликованной два года спустя статье Л. Г. Протасова. В его понимании роспуск Учредительного собрания был точкой отсчета всего последующего периода истории. "В истории Октябрьской рево¬люции роспуск Учредительного собрания пребывает, так сказать, в тени главного события — восстания 25 октября в Петрограде. Но в истории российского тота¬литаризма иерархия этих событий иная" (10). Если для В. В. Журавлева иН. С. Симонова Учредительное собрание было шансом легитимации Советской «ласти и закрепления в ее деятельности демократических начал, то Л. Г. Прота¬сов полагает такую возможность весьма сомнительной. "Для этого Советская власть должна была превратиться в традиционную систему самоуправления, то есть перестать быть самой собой" (11). Эти слова почему-то заставляют вспомнить не только (а, может быть, и не столько) 1918, но и 1993-й, конфликт между президентом и Верховным советом, воспринимавшийся определенной частью общества как борьба с последним наследием коммунистического прошлого. В оценке большевиков Л. Г. Протасов категоричен. По его мнению, их неудача на выборах в Учредительное собрание фактически означала "вотум недоверия новой власти". В свою очередь, успех эсеров "значителен прежде! всего тем, что это была массовая поддержка центристской, примирительной] линии, а вовсе не триумф партийной доктрины" (12). Упрекать автора в изли¬шней категоричности суждений как-то и неудобно, поскольку Л. Г. Протасов] известен как один из крупнейших знатоков истории Учредительного собрания, Однако, трудно удержаться от того, чтобы не высказать сомнения: неужели] полутора месяцев оказалось достаточно для того, чтобы Советская власть дис¬кредитировала себя, причем даже там, где о ней и слышали-то только пона¬слышке? Как можно говорить о массовой поддержке центристской, примири¬тельной линии, если выборы в крупных городах продемонстрировали крайнюю, степень поляризации общества, и эсеры вышли лишь на третье место, уступив J не только большевикам, но и кадетам? Похоже, что оценки автора есть резуль-| тат аберрации, порожденной наложением прошлого на настоящее. За десять "перестроечных" и "постперестроечных" лет общественные] настроения эволюционировали от недоверчивости к надеждам и от надежд j к разочарованию. Все происходившее в стране крепило в массовом сознаний убеждение в том, что политики не считаются с мнением народа. Характерно преломление это получило в историографии. На упоминавшемся заседании: "круглого стола" в Институте российской истории диссонансом по отношении к сказанному другими участниками прозвучало выступление Г. 3. Иоффе; "Вопреки распространенному мнению о том, что вектор борьбы шел снизу, было, скорее, наоборот... Гражданская война была результатом борьбы за власть, вязанной политическими структурами" (13). Эта мысль последовательно прово¬дится и в других статьях того же автора. В февральские дни 1917 года, как полагает Г. 3. Иоффе, "вопрос о монар-хии практически решили несколько оппозиционных политических лидеров" (U), Близорукость и политиканство погубили Временное правительство и отдали стра¬ну в руки большевиков. Но и сами большевики не собирались считаться с наро¬дом, продемонстрировав это разгоном народных представителей. "Волеизъяв¬ление большинства было без колебаний попрано радикальным меньшинством, силой прорвавшимся к власти" (15). Ничуть не лучше были и противники большевиков, также погрязшие в партийном эгоизме и корыстных интересах. Напрашивается тривиальное резюме: "Политика — грязное дело". Но если история вершится политиками (а грязными или чистоплотными — уже не суть важно), значит буквально каждый ее эпизод содержит возможность множества альтернатив. И действительно, Г. 3. Иоффе, кажется, предложил максималь¬ное число таковых. По его мнению, несостоявшиеся возможности были заложены не только в Учредительном собрании. Общенациональная (антибольшевистская) коалиция могла сложиться в сентябре 1918 года на Уфимском государственном совещании (16). Автор называет это "последним шансом". Однако, оказывается, что и этот шанс был все-таки не последним, ийо "гражданская война могла бы закончиться зимой 1919 г., если бы расчеты поли¬тиков не стали выше интересов истекавшего кровью парода'". Речь идет о пла¬нах проведения мирной конференции на Принцевых островах. Как полагает Г. 3. Иоффе, конференция не состоялась только потому, что "никто из тогдаш¬них «действующих лиц» не хотел поступиться своими политическими интересами и амбициями" (17). Странно читать такие сентенции за подписью Г. 3. Иоффе — признанного и авторитетного специалиста в области истории гражданской вой¬ны. Если страна (применяя образ, использованный самим же автором) "встала на дыбы", трудно поверить, что все могло бы кончиться исключительно чьим-то волевым решением. Этот же автор в 1995 году выпустил книгу под названием "Семнадцатый год: Ленин, Керенский, Корнилов". В аннотации к изданию указывается, что в книге "впервые предпринята попытка дать историю российских революций... через характеристику личностей и деятельности трех главных политических лидеров эпохи..." По сути же эта монография является "расширенным и до¬полненным" изданием выпущенной в 1989 году книги "«Белое дело». Генерал Корнилов". Но, прошло шесть лет, акценты поменялись. Поменялся также и порядок глав в новой книге. И не только порядок, но и названия некоторых из них. Так например, глава "Ставка против правительства" обрела новомодное наименование "Августовский путч", а "Утерянные шансы" стали "Последним шансом демократии". К тому же автор повторяет и ряд фактических неточнос¬тей и преднамеренных искажений присутствовавших в книге о Корнилове (18). Что до бесчисленных альтернатив, возникающих, если трактовать граж-данскую войну исключительно как порождение борьбы за власть соперничаю¬щих политических клик, то смущает уже само их обилие. Пожалуй, следует согласиться с Ю. А. Поляковым: "Альтернативы существуют всегда. Их мно¬жество. Любая революция (коль скоро речь идет о революциях) может остано¬виться на половине пути, на трети или четырех пятых его (кстати, как определить, где конец пути?), может свернуть влево или вправо. Дело не в количестве вари¬антов и возможных альтернатив и их теоретическом обосновании, а в их реаль¬ности" (19). Характерно, что в последние годы былое увлечение "историчес¬кими альтернативами" заметно угасло. На смену умозрительным конструкциям приходит изучение действительно существовавших вариантов, заложенных уже в самом многообразии противостоявших друг другу в гражданской войне сил. Отсюда вытекает растущий интерес исследователей к истории противников большевизма. В значительной мере он стал реакцией на замалчивание этой темы в предыдущие годы, но, к несчастью с самого начала обрел некий оттенок поли¬тической моды. На книжный рынок хлынул поток часто дублировавших друг друга переизданий белых мемуаров, как правило воспроизводящих не оригинал, асозетские публикации 20-х годов (20). Так, например, известная книга Романа Гуля "Ледяной поход" была опубликована в "перестроечные" и "постперестро¬ечные" годы не менее пяти раз и общий тираж этих изданий составил свыше 550 тысяч (!) экземпляров. И все эти издания воспроизводили текст опубли¬кованный в Советской России в начале 20-х годов, несмотря на то, что более полный текст был опубликован самим автором в 80-е годы в "Новом журнале". В 1991 году издательством "Наука" были выпущены в свет первые два тома "Очерков русской смуты" А. И. Деникина. Остается только сожалеть, что на этом дело завершилось, и последующие тома света так и не увидели. Правда, полный текст "Очерков" вот уже несколько лет (с 1990 г.) печатается на стра¬ницах журнала "Вопросы истории", но это, так сказать, "голая" публикация, без каких-либо пояснений и комментариев. Равно как не содержит коммента- риев и самое объемное из изданий белых мемуаров — предпринятый изда¬тельством "Терра" репринт 22-х томов берлинского "Архива русской революции". Разумеется, дело не во всех случаях обстояло так. В 1991 г. В. Г. Бортнев-ским была издана с большой статьей-послесловием одна из лучших книг о Белом движении — книга генерала А. В. Туркула "Дроздовцы в огне" (21). Им жеj по материалам Пражского архива была издана книга "Записки белого офицера" Э. Н. Гиацинтова с подробными комментариями и вводной статьей (22). Самостоятельное научное значение (прежде всего для восстановления персо-1 налий) имеют комментарии В. И. Голдина в двухтомном сборнике воспоми-1 наний о Белом движении на Севере (23). Очень информативны комментарии! С. В. Карпенко к книгам серии "Белое дело" (24). Особо нужно выделить вводные статьи и комментарии к материалам! о революции и гражданской войне, помещенным в пяти томах альманаха "Рус-1 ское прошлое" (25). Следует отметить также, что в отличие от других подобны?; I изданий "Русское прошлое" отбирает только те документы и воспоминания, I которые никогда не публиковались ранее. Уже в первом томе альманаха были опубликованы записки петроградского градоначальника А. П. Балка, сенсацион-1 ные воспоминания белогвардейского агента в Кремле — А. А. Бормана. За этим I последовали уникальные публикации о белогвардейской контрразведке, об осве-| домительной организации "АЗБУКА", письма известных политических деятелей эпохи революции и гражданской войны. Отдельный том полностью состоит из материалов предоставленных парижским Обществом ревнителей русской истории. Несомненный интерес для исследователей представляют и вышедшие три номера военно-исторического журнала "Новый Часовой" (26). Наряду с следованиями и публикацией документов по военной истории России и СССР в журнале публикуются статьи и материалы по истории гражданской войны. В 1995 году вышел в свет сборник "Октябрь 1920-го. Последние Русской армии генерала Врангеля за Крым". Книга представляет собой своего рода хрестоматию "Крымского периода" гражданской войны, в которой собра¬ны отрывки из более чем двух десятков воспоминаний (от генерала Вранге до малоизвестного подпоручика Власова). Предисловие С. Волкова к этому изданию является примером политизированности истории в наше время, лизируя Русскую армию Врангеля, автор пишет, автор пишет, что она "строилась на строго регулярной основе, целиком и полностью в традициях Императорско армии" (?!). Далее С. Волков убежденно заявляет: "Были изжиты конфликты с руководством казачьих областей, разрешен в интересах абсолютного большин¬ства населения страны земельный вопрос, сформировано эффективное граж¬данское управление" (27). Столь вольное жонглирование фактами может ввести неискушенного читателя не просто в заблуждение, а дезориентировать по клю¬чевым вопросам не только "Крымского периода", но и всей гражданской войны, К тому же, автор пользуется явно ненаучной терминологией — "сатанинский замысел", "дьявольская идеология" и т. д. Составитель сборника А. Дерябин указывает, что в него "вошли лишь воспоминания и работы Белых военачальни¬ков, генералов и офицеров, что продиктовано взглядами составителя" (курсив наш.— А. У., В. Ф.). Далее составитель справедливо замечает: "Безусловно,что для изучения и восстановления объективной картины событий октября i Крыму этого недостаточно — необходимо использовать различного рода официальные документы, переписку, мемуары и т. д. не только Белой армии, но и исходящие от красных" (28). В последние годы появились и специальные исследования, где написан¬ные в эмиграции воспоминания, мемуары, исследовательские работы деятелей антибольшевистского движения рассматриваются с позиций источниковедчес¬кого анализа (29). По сравнению с обилием мемуарных публикаций число работ, посвященных собственно истории противников большевизма, поначалу было невелико. Среди них преобладали газетные и журнальные статьи о лидерах антибольшевистской борьбы (особенно повезло романтической фигуре адмирала А. В. Колчака) (30). В большинстве из них настолько явно прослеживаются каноны агиографичес¬кого жанра, что так и хочется объединить их в рубрику "Пламенные контррево¬люционеры". Этой опасности не всегда могли избежать даже авторитетные спе¬циалисты. В статье, посвященной генералу В. О. Каппелю, В. Г. Бортневский писал: "Должен признаться: изучая историческую литературу, мемуары, совет-ские и зарубежные архивные документы, я, сталкиваясь постоянно с лавиной позитивной информации об этом человеке, пытался найти какие-либо свиде¬тельствующие против него лично сведения — дабы избежать расхожего обвинения в идеализации. Но тщетно! таких сведений, по всей очевидности, просто нет" (31). При всем уважении к автору этих строк, возражение здесь напрашивается само собой: дело не в дозировании позитивной и негативной информации, "агио¬графический" подход убивает образ реального человека, в результате чего мы рискуем с новым набором лубочных героев оказаться столь же далеки от глубокого осмысления прошлого, как и ранее. Из биографических произведений особого внимания заслуживает работа Л. А. Юзефовича о бароне Р. Ф. Унгерне (32), и не только потому, что это не статья, а довольно объемная книга. Человек в эпоху социальных катаклизмов — тема для российских историков новая и почти не разработанная. Связанные с ней вопросы обсуждались в 1994 — 1995 гг. на двух конференциях, проведен¬ных Научным советом РАН "История революций в России", но исследователь¬ских публикаций по этой проблеме немного. Собственно, книга Л. А. Юзефовича и не исследование в академическом понимании. Обстоятельства биографии реаль¬ного человека и демоническая легенда о "кровавом бароне" настолько тесно переплетаются на ее страницах, что подчас она больше напоминает роман, несмотря на постоянные отсылки к свидетельствам современников и документам. Относить это к числу недостатков работы вряд ли стоит, ибо автор и не пыта¬ется придать ей облик классической монографии. Во всяком случае, эта работа принадлежит к числу немногих, затрагивающих ту область, где большинство историков пока еще чувствует себя крайне неуверенно. В последние два-три года исследования о белом движении публикуются с чаще (33). Подробный рассказ о них занял бы слишком много места и потому остановимся на наиболее, с нашей точки зрения, показательных. Статья В. М. Воинова является одной из первых работ по истории белого офицерства. Известно, что особенностью белого движения была его военная природа, активная роль армии в решении важнейших вопросов политической и государственной жизни. В статье на примере Сибири рассматривается соста белого офицерства, эволюция его политических симпатий, своеобразные прояв ления "белой" психологии. Этой же проблематике, но заявленной более "глобально", посвящен| вышедшая в Нижнем Новгороде брошюра "Белое движение и отечественный офицерский корпус в годы гражданской войны в России (1917 — 1922 гг.)" (34) Авторы предпринимают попытку показать сущность белого движения, причина его возникновения и социальную базу, политическую программу и идеологию] а также причины поражения. Но, как часто бывает, декларировать гораздо легче] чем исполнить, поэтому на двух печатных листах текста даже маститым иски рикам не всегда удается всесторонне осветить такие широкие проблемы. В вид! приложений авторы брошюры публикуют биографические очерки "идеологов! организаторов и руководителей белого движения". Несомненно, это очень важи и интересно, но удивительным остается, почему же очерки посвященные военш руководителям российской контрреволюции частично (биографии А. М. Кале дина, Л. Г. Корнилова, А. В. Колчака, А. Я. Слащева и др.) или же полносты (биографии П. Н. Врангеля, Н. Н. Юденича) переписаны с комментарий ко второму изданию двухтомника Н. Е. Какурина "Как сражалась революция вышедшему в 1990 году, без указания автора этих комментариев. Необычна по постановке вопроса статья В. Г. Бортневского о белой раз-ведке и контрразведке. Статьи В. М. Воинова и В. Г. Бортневского вводя в научный оборот богатую информацию, но, к сожалению, пока еще иллюст тивны и не складываются в целостную картину. Вероятно, это следует объяснил, и ограниченными возможностями архивных источников, но, так или иначе, теми поднятые в названных статьях, отнюдь не закрыты для дальнейшей разработки. То же самое относится и к статье Н. И. Дмитриева, посвященной эконо-мической политике адмирала Колчака. На основе большого количества архивнй материалов автор подробно рассматривает состояние финансов "Белой Сибири" характеризует положение в промышленности и на транспорте. Исследования такого рода особенно важны, ибо победа в гражданской войне зависела не толь¬ко от боеспособности армий и стратегических талантов их вождей. Еще раз повторим — история антибольшевистского движения сравните^ недавно вошла в круг тем, активно изучаемых российскими исследователями, Отсюда и неразработанность методологических вопросов, путаница на терминов и дефиниций. Восполнить этот пробел стремятся немногие концептуальные построения более уязвимы для критики, чем любые ишщ ния по конкретным вопросам. К слову сказать, в отечественной исторической науке в последние годы наблюдается своего рода фобия в отношении любых методологических конструкций. Обязательный раздел автореферата любой совре¬менной диссертации, содержащий сведения о методологических основах иссле¬дования, как правило сводится к стандартному набору ничего не значащих фраз о "принципах историзма", "научной объективности" и т. д. Здесь, видимо,имеет место элементарное незнание современных теорий исторического развития, рож¬денное долголетним безраздельным господством "единственно верного" ученм Тем больше оснований приветствовать "безумство храбрых", тех, кто все-таки решился перейти от конкретики на уровень обобщений. Специалистам давно известны работы В. Д. Зиминой по истории анти-большевистских сил Юга и Северо-Запада России. Новое ее исследование пред¬ставляет собой попытку характеристики Белого движения как единого целого, определения его места и роли в истории гражданской войны (35). О таком подходе свидетельствуют уже названия глав: "Белое движение: структура и этапы развития", "Белое движение: политические режимы и их типология" и т. д. Следует отдать должное научной эрудиции автора. В работе использо¬вано огромное количество литературы, в первую очередь эмигрантских изда¬ний, причем в немалой части — не использовавшихся ранее отечественными исследователями. Правда, подчас создается впечатление того, что эта информа¬ция подавляет автора. Приводя в первой главе многочисленные оценки Белого движения, исходящие из уст самих белых, автор резюмирует: "Разобраться в случившемся не могли ни его участники, ни его очевидцы, не сумевшие даже договориться до единого понимания того, что такое Белое движение" (36). Констатация любопытная, но обескураживает то, что и сама В. Д. Зимина не пытается дать ответа на этот вопрос. Но это, скорее, исключение, в большинстве случаев автор не боится само-стоятельных выводов. Пытаясь дать типологию белых режимов, Зимина пи¬шет, что для большинства из них было характерно "переплетение авторитарных и демократических принципов с ориентацией на сохранение и поддержание исторически традиционных, сформировавшихся форм общественной и государ¬ственной жизни России". В другом месте автор указывает, что Белое движение "сформировалось на основе отрицания всего того, что делали коммунисты" и как результат "недооценивало взаимосвязь военной и социальной сторон граж¬данской войны и шло в своих практических действиях по пути реанимации дореволюционной России", совершенно искренне при этом отрицая упреки в реставраторстве (37). Замеченные здесь двойственность и противоречивость характеризовала и иные стороны Белого движения, подтверждений чему можно | найти немало. Выводы В. Д. Зиминой можно оспаривать или принимать, но, несомнен-ее работа относится к самым интересным из числа вышедших за последнее . Было бы досадно, если бы из-за того, что появилась она в провинции и минимальным тиражом, работа не получила должного резонанса. К разряду исследований, привлекающих неординарностью постановки во-просов, нужно отнести.и книгу Г. А. Трукана, на страницах которой предпри¬нята попытка проследить истоки российского тоталитаризма (38). Говоря о ней, уместно продолжить тему Белого движения тем более, что в книге этому посвя¬щена довольно объемная глава. Полагая, что в принципе был возможен и иной исход гражданской войны, автор пытается выделить причины, обусловившие поражение белых. В том порядке, в каком они изложены, выглядят эти при¬чины следующим образом. Во-первых, стратегический просчет белых вождей, сделавших ставку на западную помощь. "Союзники, их своекорыстная поли¬тика, недостаточная и несвоевременная помощь погубили антибольшевистское движение и тем самым погубили Россию" (39). Не хотелось бы ссылаться на предыдущие работы Г. А. Трукана (каждый имеет право пересмотреть свои взгляды), но, пожалуй, приравнивание гибели антибольшевистского движения к гибели России выглядит немного странно. Не очень понятны и мотивы, за вившие автора поставить эту причину на первое место. Впрочем, об этом можн догадаться, если вспомнить, что надежды на западную помощь и последовавшее за ними разочарование мы не столь давно пережили вновь. Реалии дня сегодняшнего ощущаются в книге и дальше. Второй причино неудачи антибольшевистского движения Трукан считает сепаратизм окраин "Парад суверенитетов разрушил великую державу, помог укрепить диктатуру большевиков" (40). Трудно судить, что для автора хуже — крушение велико! державы или установление диктатуры большевиков (которые, к слову сказать державу успешно восстановили). Зато следующее обстоятельство, отмеченное Г. А. Труканом, может считаться удачной находкой. По его мнению в пользу большевиков сыграли настроения масс, охваченных стремлением к переделу собственности. "Эти массы охотно уселись за стол, накрытый большевиками социалистической скатертью. Лидеры антибольшевизма потерпели поражение, пытаясь оторвать массы от этого стола". Пожалуй, это точнее, нежели обычные ссылки на то, что] белые не сумели или не захотели осуществить земельный передел. Большевики с самого начала объявили о передаче земли крестьянам, но это не спасло их от восстания деревни. Реквизиции же и конфискации в годы войны применяла и та и другая сторона. Еще одной причиной победы большевиков автор книги считает разногла-сия внутри антибольшевистского лагеря. "Троцкий и Сталин не любили друг друга больше, чем Деникин и Краснов, Колчак и Гайда. Однако большевики имели идеологию, которая объединяла их вместе, и руководителя Ленина, авторитет и власть признавались всеми без исключения" (41). Этот тезис сомне¬ний не вызывает. Об отсутствии объединяющей идеи и личности всеми признан ного вождя не раз писали и эмигранты-мемуаристы. Конечно, названные в книге факторы не охватывают всего перечня i чин поражения антибольшевистских сил, да и перечень этот, наверное, можно продолжать до бесконечности. Но повторим — внушает уважение уже ( стремление автора высказаться по тем вопросам, о которых другие пока пред¬почитают молчать. Особое место в истории гражданской войны занимает упомянутый выш вопрос об иностранном вмешательстве. Было время, когда затяжной и кровопро-литный характер войны ставился в вину исключительно интервентам, а в осно¬ву ее периодизации были положены пресловутые "три похода Антанты". Уди¬вительно, но сейчас эта некогда популярная тема оказалась почти забытой. Из опубликованных за последнее время исследований специально она рассматривается лишь в работах В. И. Голдина (42). О позиции этого автора говорит уже вопрос, вынесенный в заголовок одной из его статей — "Интервен¬ты или союзники?" В. И. Голдин полагает, что дать однозначную оценку интер¬венции Антанты невозможно, ибо менялись не только ее масштабы, но и характер. На первом этапе она диктовалась не столько стремлением поддержать антиболь¬шевистские силы, сколько желанием воссоздать на востоке антигерманский фронт. В фактор гражданской войны интервенция превращается лишь со времени вы¬садки англичан в Архангельске и позднейшего союзнического десанта на юге. Попытки разграничить "иностранную военную помощь" и прямое вторже-ие выглядят необычно, но вызывают настороженное отношение. К тому же, акое деление в лучшем случае подходит к ситуации, имевшей место на Севере, о выглядит совершенно искусственно применительно к японскому десанту на альнем Востоке. С формальной точки зрения и немецко-австрийская оккупа-ия Украины тоже не носила антибольшевистского характера, ибо предпринята ыла согласно букве брестских соглашений, но именно семимесячное пребыва-ие немцев на юге позволило окрепнуть антибольшевистским силам и тем са¬мым не в последнюю очередь породило последующие два года гражданской войны. Противостояние красных и белых во многом определяло характер войны, но отнюдь не исчерпывало цветов ее палитры. Если ранее это часто забывалось, то последние годы, напротив, характеризуются повышенным вниманием иссле¬дователей к различным аспектам, условно говоря, "зеленого" движения. Появил¬ся целый ряд публикаций о Н.И. Махно и махновщине (43). Самой заметной из них стала монография В. Н. Волковинского, вышедшая, что называется, "награни эпох", когда новые трактовки только-только начали пробиваться сквозь догматические схемы прошлых лет (44). На страницах книги это очень заметно. Для автора его герой — отнюдь не просто бандит, Махно "был органически связан с трудящимся крестьянством, хорошо знал чаяния и стремления сельско¬го населения". При этом автор не идеализирует махновское движение: "Проти¬воречия, раздиравшие повстанческую армию Махно, были во многом противо-речиями самого крестьянства, в сознании которого удерживались не только ком¬мунистически уравнительные представления о справедливости, но и дикая нена-, висть к господствующим классам, недоверие к интеллигенции, стремление по¬больше урвать у «буржуйского» города" (45). Однако с этими смелыми даже для "перестроечных" лет оценками на страницах книги соседствует традицион¬ное утверждение том, что конец махновского движения был предопределен провозглашенным большевиками курсом на союз со средним крестьянством. Еще более популярным среди исследователей сюжетом стала история кресть¬янских выступлений в Тамбовской губернии, знаменитой "антоновщины" (46). Тема эта в предыдущие десятилетия фактически замалчивалась и посему поня¬тен налет сенсационности в некоторых посвященных ей публикациях, определен¬ная идеализация повстанческого движения и его вождя. Впечатление наиболее взвешенных оценок производит статья С. А. Есикова и Л. Г. Протасова, намечающая новые подходы к изучению "антоновщины" (47). Авторы справедливо указывают на то, что ее истоки нужно искать в событиях осеки 1917 года, когда крестьяне громили усадьбы и захватывали помещичьи имения. Да, большевики дали крестьянам землю, но доверие к новой власти очень скоро было подорвано введением продовольственной диктатуры, продот¬рядами и комбедами, насильственной мобилизацией в армию. Очаги крестьян¬ского сопротивления существовали на протяжении всех лет гражданской войны, «собственно "антоновщина" стала лишь последним звеном этой цепи. В работе показано, что традиционная версия об организации тамбовского восстания руководством партии эсеров не имеет под собой оснований, хотя вли¬яние эсеровской идеологии явственно прослеживается в поведении его руково¬дителей. Этот вопрос специально рассматривается в статье С. А. Есикова и В. В. Ка-1 нищева, посвященной деятельности "Союза трудового крестьянства", ставшего!з организационным ядром тамбовского выступления (48). Авторы статьи приходят!" к любопытному выводу: "Многие решения и мероприятия комитетов "Союзш трудового крестьянства" имели весьма очевидные аналогии с политикой совет!г ской власти: от политического "комиссарского" контроля за принятыми в пар-! к тизанские армии офицерами и чиновниками, широкого учета и контроля за "mi родным имуществом", до суровых наказаний за любые проступки "по законам! революционного времени". Видимо, логика времени вынуждала социалист! любых оттенков, пытавшихся взять власть, действовать одинаково" (49). Это! выводит на вопрос о "степени родства" противостоявших друг другу в граждан! скую войну политических сил, вопрос, который в последнее время поднимается! все чаще. Уже заголовки статей об "антоновщине" дают широчайший разброс:! "мятеж", "восстание" и даже "последняя крестьянская война". Этимологически! "мятеж" и "восстание" различить трудно, но мы привыкли придавать терминами оценочное содержание. Застарелая привычка искать в истории "наших" и "ненэ[ ших" нередко срабатывает до сих пор. Иллюстрацией этого могут быть споры] о красном и белом терроре. Сюжет этот мог бы стать темой специального историографического очерц| настолько регулярно он возникает на протяжении последних лет (50). В трактовке советская историография прошла путь от замалчивания красного! террора в 60 —70-е до попыток оправдать его необходимостью защиты завоева-[ ний революции — на заре эпохи "гласности". В постсоветское время историков утвердилось мнение о равной вине обеих сторон, и красных и белы);, в развязывании массового террора. В таком духе написано наиболее крупное исследование по этой пробле-1 ме — монография А. Л. Литвина (51). Но еще раньше, в 1993 году, в шеста номере журнала "Отечественная история" им же была опубликована статья| "Красный и белый террор в России 1917 — 1922". Бесспорно, статья интересна, тем более, что была написана на основе не только разнообразной литературы, I но и с использованием архивных источников. К сожалению, как отметил в своек письме в редакцию В. Бортневский, "общий вывод автора носит... вовсе неака-j демический, а публицистическо-декларативный характер: «И как бы ни описывали] события тех лет участники, очевидцы, историки, суть одна — красный и белый террор были наиболее варварским методом борьбы за власть... Любой террор -преступление перед человечеством, чем бы он ни мотивировался»" (52). J\ автор реплики пишет, что "появись эта статья года три-четыре назад - ее мож¬но было бы только приветствовать... но сейчас же выводы автора наводяг на грустные размышления, поскольку априорно признаваемый принцип трав¬ной ответственности» за жертвы войны не может... способствовать ее объектив¬ному научному исследованию". В конце своего письма он отмечает и то, та; белый террор показан А. Л. Литвиным "донельзя поверхностно, иллюстративно, он как бы искусственно «привязан» к террору красному..." (53) Заметим, к слову, что единственная глава о белом терроре в монографии А. Л. Литвина явно уступает по содержательности другим. Но при общем подходе понимание его разнится. Для одних это повод задуматься над причинами, вызвавшими многолетнюю кровавую вакханалию: "Разумеется, нет смысла ни оправдывать зверства, ни впадать в дешевое мора¬лизаторство, ни заниматься поиском того, кто начал террор первым. Важнее понять нравственно-психологическое состояние общества после многих лет вой¬ны" (54). Для других принцип равной вины не мешает искать, кто же виновен более. В этой связи регулярно вспоминается пресловутый "приказ Корнилова, обязывавший не брать пленных" (55). Кстати, похоже, что его нужно отнести к разряду мифов, ибо такого документа попросту нет (при этом нужно при¬знать, что такое распоряжение было в общем-то в духе Корнилова). В последнее время принцип равной вины стал трактоваться применитель¬но не только к ответственности за развязывание террора, но и к общей оценке политики красных и белых. Наиболее прямолинейно это сформулировано в упо¬минавшейся книге Г. А. Трукана: "При всех различиях между большевистской и военной диктатурами было много сходства. И тот и другой режимы ставили главу угла несбыточные утопические идеи. Одни — коммунистические, дру-- имперские, предусматривающие сохранение единой, неделимой России. это толкало неизбежно к реставрации старых порядков, безвозвратно ушедших после двух революций. И те, и другие, внедряли свои утопические идеи с помощью насилия, ставшего главным и определяющим в деятельности большевиков и военных диктаторов. И здесь еще один парадокс нашей истории: ожесточенное противоборство двух типов диктатур, независимо от исхода, усиливало и закреп¬ляло тенденцию тоталитарного развития нашего общества в качестве наиболее вероятной альтернативы" (56). Здесь явно подменяют друг друга понятия "тоталитаризм" и "авторита-ризм", но это, в конце концов, не главное. Призыв "чумы на оба ваших дома" понятен, памятуя крайнюю степень политизации обсуждаемых вопросов, но абсо¬лютно не годится в качестве методологической основы. Мало того, что фаталь¬ная предопределенность рождает слишком пессимистические оценки настоящего | «будущего. По сути такая постановка делает бессмысленным дальнейшие иссле¬дования. Если исход запрограммирован изначально, то зачем вообще спорить? Однако отказаться от "равной вины" значит опять искать более виноватого. Выход из этого круга один — отказаться от идентификации себя с "красными" ми "белыми", вспомнить, что это уже история, пусть недавняя, пусть до боли похожая на сегодняшний день, но все же история.

Вопросы этики в медицине появились вместе с первыми лекарями, поэтому нельзя обойтись без краткого изложения истории развития биоэтики. Содержание классической медицинской этики восходит к «отцу медицины» Гиппократу (V-IV вв. до н.э.). Основные положения этики Гиппократа следующие: безусловное уважение к жизни пациента, цель медицины — благо больного, не навреди, медицинская тайна, оправдание «святой лжи» в медицине, отношение к неизлечимым и умирающим больным. Такой тактики европейская медицина придерживалась вплоть до XVIII в., а эффективная помощь умирающим стала развиваться только во второй половине XX в.
Скорее всего, первый учебник по медицинской этике был создан в Великобритании — Т. Персиваль «Медицинская этика. О профессиональном поведении, относящемся к больницам и другим медицинским благотворительным учреждениям» (1797, 1803). Здесь медицинская этика больше носит характер корпоративной, цель которой, прежде всего, в защите профессиональной репутации врачей и хирургов.
Начиная с XVIII в. постулаты Гиппократа стали изменяться, подстраиваться под законы общества, а уже с XX в., в связи с развитие научно-технического прогресса потребовалось узаконить права и обязанности как пациента, так и врача.
Рассматривая историю медицинской этики в России можно перечислить ряд специалистов, высказавших свои взгляды. Прежде всего, заслуживает упоминания М.Я. Мудров (1776-1831), ставший автором «Слово о благочестии и нравственных качествах гиппократова врача». В свете современной биоэтики особого внимания заслуживает наставление М.Я. Мудрова относительно правдивого информирования неизлечимых больных: «Обещать исцеление при болезни неизлечимой есть знак или незнающего или бесчестного врача».
Кратко излагая историю медицинской этики в дореволюционной России, следует подробнее сказать о роли В.А. Манассеина (1841-1901). В 1881-1901 гг. В.А. Манассеин издавал еженедельную газету «Врач», в которой постоянно освещал этические вопросы коммерциализации медицины, медицинской рекламы, медицинских экспериментов на больных и т.д. В.А. Манассеина называли «совестью врачебного сословия» и «рыцарем врачебной этики».
Медицинской этике уделяли внимание и Н.И. Пирогов (в частности, проблеме врачебных ошибок), и Г.А. Захарьин, и С.П. Боткин (например, и тот, и другой проблему правдивого информирования больных решали в соответствии с соответствующим наставлением Гиппократа).
После революции 1917 г. в России сложилась советская модель здравоохранения, которая решила проблему доступности квалифицированной медицинской помощи для большинства населения. В этом заслуга, прежде всего, первого наркома здравоохранения Н.А. Семашко (1874-1949). Однако, именно Н.А. Семашко, говоря о врачебной этике, всегда добавлял слова «так называемая», убежденный в необходимости «классового подхода», идеологизации вопросов профессиональной морали в медицине.
Начало современного этапа истории медицинской этики связано со Второй мировой войной. После войны мировое сообщество узнало о преступлениях нацистской медицины: насильственной стерилизации, насильственной эвтаназии неизлечимых душевнобольных, многочисленных и разнообразных, как правило, смертельно опасных медицинских экспериментах на узниках концлагерей и т.д. В практике нацистских врачей медицина как бы опустилась до уровня «этического нуля», и эта «точка отсчета» в моральных оценках медицинской практики является важной и сегодня. Принятый в 1947 г. (как Приложение к Приговору нацистам-медикам) «Нюрнбергский кодекс» — 10 этических правил проведения медицинских экспериментов на людях, можно считать первым международным нормативным документом биоэтики.
В том же 1947 г. возникла Всемирная медицинская ассоциация (ВМА) – независимая профессиональная организация врачей мира, основной целью которой стала разработка регламентирующих этических документов. В 1981 г. ВМА приняла «Лиссабонскую декларацию о правах пациента» – минимальный международный стандарт прав пациента. Согласно этой Декларации, пациент имеет право на:
? свободный выбор врача;
? профессиональную помощь врача, который в состоянии принимать самостоятельные клинические и этические решения;
? получение адекватной информации о состоянии своего здоровья, и на этом основании согласиться на медицинскую помощь или отказаться от нее;
? конфиденциальность взаимоотношений с врачом;
? смерть с достоинством;
? религиозное или моральное утешение, включая помощь представителя любой религии.
«Лиссабонской декларации о правах пациента» предшествовал «Билль о правах пациента», первый в мире документ о правах пациента появившийся в 1971 г. в США. Он был принят Американской больничной ассоциацией и состоял из 12 пунктов, таких как: «пациент имеет право проверить предъявленный ему счет, отказаться от участия в клинических испытаниях новых лекарств» и др. Однако особенно важным был пункт: «пациент имеет право на полную объективную информацию о своем здоровье». Этот «Билль…» распространил также новый этический подход на всю клиническую медицину: «каждый пациент имеет право знать о состоянии своего здоровья, и медицинская помощь может оказываться только на основе его добровольного согласия». Такой подход называется «принцип информированного согласия».
В 1993 г. в нашей стране принята новая конституция РФ, в которой провозглашаются гарантия и защита прав человека, а применительно к сфере здравоохранения – «прав пациента». Принцип «информированного согласия» нашел отражение в российской Конституции: «Никто не может быть без добровольного согласия подвергнут медицинским или иным опытам» (ст. 21). Современный уровень представлений российского общества о правах пациентов мы находим в главном законе отечественного медицинского права «Основах законодательства РФ об охране здоровья граждан», которые вступили в силу в августе 1993 г. Ст. 30 «Основ…» так и называется «Права пациента», в ней всего 13 позиций (юридических норм), из которых следует выделить следующие.
Пациент имеет право на:
? свободный выбор врача;
? консультации других специалистов, проведение консилиума;
? облегчение боли, причем той, причиной которой является медицинское вмешательство;
? конфиденциальность;
? информированное добровольное согласие;
? получение информации о своих правах и обязанностях и состоянии своего здоровья;
? возмещение ущерба в случае причинения вреда его здоровью при оказании медицинских услуг, если доказана вина медицинского работника;
? допуск к нему адвоката и священнослужителя;
Сравнивая приведенный перечень и содержание «Лиссабонской декларации о правах пациентов» ВМА, видно, что основные права пациента закреплены в российском законодательстве. В то же время бросается в глаза, что в ст. 30 «Основ…» отсутствует один важный пункт «Лиссабонской декларации о правах пациента» – права на смерть с достоинством. Речь идет о праве умирающих больных, особенно когда это больные раком, СПИДом и т.д., получить эффективную, квалифицированную паллиативную медицинскую помощь, которая развивалась в хосписах. Составители данного законодательного акта упустили из виду, что в мире с 1967 г. существуют хосписы современного типа и главным их направлением является паллиативная медицина.
За истекшие годы положение изменилось: первый российский хоспис был открыт в Петербурге в 1990 г., а в настоящее время в состав паллиативной службы в России входят 69 хосписов, 68 кабинетов противоболевой терапии, 33 отделения паллиативной помощи в многопрофильных больницах и 22 территориальных организационно-методических центра.
Этическая проблема «святой лжи» в медицине очень сложная. Такого острого противоречия между требованиями Закона и нормами этики не должно быть. Новая редакция «Лиссабонской декларации о правах пациента» ВМА (принята в 1995 г.) в подобной ситуации предписывает: «в исключительных случаях, когда врач уверен в нанесении серьезного ущерба пациенту сообщением правдивой информации, такая информация может быть от пациента сокрыта», т.е., действующий российский закон решает эту труднейшую моральную дилемму слишком прямолинейно. Для каждого врача проблема информирования обреченного больного – это тяжелейший моральный выбор. Специалист по врачебной этике может здесь только посоветовать врачу «взвешивать» все «за» и «против», когда он выбирает традиционную, классическую этическую тактику сокрытия правды или же современный подход полной правдивости.

ВОЙНА В ИРАКЕ. НЕКОТОРЫЕ ВЫВОДЫ ДЛЯ ВНЕШНЕЙ ПОЛИТИКИ
Война против режима Саддама Хусейна в Ираке победоносно завершена. Ударные части англосаксонской военной коалиции по¬кидают Багдад, соединения американских военных кораблей взя¬ли курс на места своей постоянной дислокации. По большому счету никто и не сомневался в успехе США и их союзников. Един¬ственное, что волновало международное сообщество, — это как быстро и какой кровью достанется победа над непокорным дикта¬тором. Оказалось — достаточно быстро и с минимальными потеря¬ми. Но сам факт начала «превентивной», а по сути агрессорской, войны без соответствующих международных санкций и фон ее проведения позволяют сделать некоторые выводы для российс¬кой внешней политики на обозримую перспективу, исходя из ана¬лиза основных тенденций в мировой политике.
Вывод первый. Мир продолжает оставаться однополярным. За¬коны биполярного мироустройства второй половины XX века пе¬рестали действовать с распадом Советского Союза, ликвидацией социалистического лагеря и противостояния Восток — Запад, СССР — США. Одна «сверхдержава» настолько нарастила свою экономи¬ческую и военную мускулатуру, что вовлекла в орбиту своих го¬сударственных интересов практически весь земной шар. Более того, она все больше превращается в империю, аналога которой не было в человеческой истории. У США вообще не осталось ни одного конкурента, который мог бы быть сопоставим с ними по военной и экономической мощи.
Таким образом, говоря о «многополярности» нынешнего мира, некоторые российские политики продолжают мыслить категория¬ми XX века, пытаясь выдать желаемое за действительное. Имея в виду размеры российской территории, ее колоссальный ядерный потенциал и ракетные технологии и апеллируя к образу России как «великой державы», они сознательно или бессознательно, но постоянно игнорируют тот факт, что эти параметры геополитики уже не оказывают сейчас определяющего влияния на формирова¬ние центров мировой силы. Да и клуб ядерных держав за последние годы заметно расширился. Однако это еще не дает права таким государствам, как, например, Индия, Пакистан и даже Ки¬тай, претендовать в обозримом будущем на роль очередного об-щепланетарного силового «полюса».
Главной отличительной чертой современности стало резкое по-вышение финансово-экономического и информационного факто¬ров на мировом, региональном и национально-государственном уровнях. Место и роль государства в современной мировой поли¬тике определяются теперь не количеством и качеством имеющих¬ся у него вооружений, а уровнем экономического развития, кон¬курентоспособностью на мировых рынках, степенью интегрированности в мировую экономику и общемировое информационное пространство, а также не в последнюю очередь стабильностью по¬литической системы государства. Сейчас важно понять, что в ны¬нешнюю эпоху безопасность государства обеспечивается за счет поступательного развития экономики и интеграции с соседними странами, что сразу снимает с повестки дня разного рода угрозы, опасения и недоверие. Поэтому многополярность с участием Рос¬сии — это, скорее, цель, реализация которой будет во всем зависеть от нас самих, прежде всего от того, как быстро и в каком объеме мы сможем справиться с реформированием государства и дей¬ствительным возрождением России.
Вывод второй. Однополярный мир диктует Соединенным Шта¬там соответствующую имперскую внешнеполитическую стратегию, цель которой в сохранении на как можно более длительный пери¬од существующего статус-кво, предполагающего доминирование Америки во всех регионах мира и минимизирование возможности появления, будь то в Европе или в Азии, потенциального сопер¬ника. Это, в частности, было зафиксировано Комиссией по опре¬делению национальных интересов США еще в 1996 году в каче¬стве одного из важнейших американских внешнеполитических приоритетов.
Однополярный мир требует изъятия части государственного суверенитета в пользу США. Это касается не только врагов Аме¬рики, но и ее друзей и союзников. Однополярный мир по-американски предполагает пусть минимальное, но глобальное военно-политическое присутствие США. Убедительным предлогом для этого присутствия послужили события 11 сентября 2001 года и объявление войны международному терроризму по всем азиму¬там. Следствием «антитеррористической кампании» стало вторжение в Афганистан, военная экспансия в страны Центральной и Средней Азии, Кавказского региона, активизация деятельности на Ближнем и Среднем Востоке с перспективой принимать меры «по установлению мира» («peace making policy»), что в переводе на понятный язык означает возможность применения силы по ус¬мотрению США.
Вывод третий. «Глобальная ответственность» Соединенных Штатов, выливающаяся в глобальное военно-политическое при¬сутствие, ведет в долгосрочной перспективе к распылению сил Америки как в военном, так и в экономическом плане. Тенденция же контролировать мировые денежные и сырьевые потоки может обернуться для США резким спадом деловой активности внутри самой страны, ухудшением экономической конъюнктуры и в ито¬ге серьезным экономическим кризисом.
Более того, имперская политика объективно будет подрывать как материальные, так и идеологические основы «гипердержавы» и, соответственно, основы «однополярного мира». Она неизбежно будет вести к нарастанию в мире антиамериканских настроений, прежде всего в тех странах, которые имеют негативный опыт об¬щения с Соединенными Штатами. Уже сейчас «свободные жите¬ли» Ирака требуют скорейшего вывода американских войск с тер¬ритории оккупированной страны.
Вряд ли можно сомневаться, что антиамериканизм выльется в новую волну международного террора против самих же США и их союзников, в новые межрелигиозные и межэтнические конф¬ликты, многие из которых будут иметь приграничный характер. А в целом это грозит дестабилизацией и разбалансировкой всего мирового порядка.
Вывод четвертый. Война в Ираке продемонстрировала, что разногласия в стане западных держав по поводу силовой акции США носят тактический характер и не обусловлены какими бы то ни было новыми стратегическими векторами в их внешней политике. Напомню, что еще предвыборная борьба в ФРГ осенью прошлого года была отмечена довольно резкими антиамериканс¬кими заявлениями из кругов правящей Социал-демократической партии, в том числе со стороны самого федерального канцлера. Наибольшее возмущение в США вызвало высказывание мини¬стра юстиции Херты Дойблер-Гмелин, которая сравнила Дж. Бу¬ша с Гитлером, за что поплатилась своим министерским портфе¬лем. Не менее жесткую позицию заняло и руководство Франции, всячески осуждавшее применение силы в отношении Ирака.
И тем не менее риторику никогда не надо смешивать с конк¬ретными делами. Внешняя политика государств со стабильным внутренним устройством (а к ним, без сомнения, относится и Франция, и Германия) обладает достаточной инерционностью и застрахована от резких колебаний. Смена правительства не озна¬чает автоматическое изменение внешней политики, которая, буду¬чи довольно автономной системой, продолжает движение по нака¬танным рельсам, и требуется определенное время, чтобы скоррек¬тировать ее направление после обновления команды, ответствен¬ной за движение.
Нужно сказать, что внешняя политика Федеративной Респуб¬лики за все время ее существования вне зависимости от состава правительства и партийного представительства в нем отличалась преемственностью и предсказуемостью. Для нее не были харак¬терны резкие колебания курса. Любые перемены готовились дос¬таточно медленно еще в недрах предыдущих правительств, и осу¬ществлялись они относительно плавно. Очевидно, что эта медли¬тельность и некоторая неповоротливость были связаны напрямую с итогами Второй мировой войны и как результат — с сознатель¬ным ограничением со стороны держав-победительниц внешнеполитического суверенитета ФРГ. Это лишний раз подтверждало зависимость Федеративной Республики от Соединенных Штатов Америки, ее главного опекуна и союзника.
В решении стратегических военно-политических вопросов, ка-сающихся отношений Восток — Запад, ФРГ, как правило, с некото¬рым запозданием следовала американским курсом.
Несколько иная ситуация складывается с Францией, которая сама наряду с США является державой-победительницей во Вто¬рой мировой войне и одним из основателей клуба ядерных дер¬жав. Уже в одном этом факте, который объясняет амбиции Фран¬ции на лидерство в Европе и претензии на особую роль в мировой политике, содержится некий (но не критический) потенциал раз¬дора в отношениях с мировой «гипердержавой».
Сейчас страсти вокруг войны в Ираке начинают постепенно стихать. Германия и Франция уже всячески стараются сгладить противоречия со своим заокеанским стратегическим партнером.
Схожее поведение продемонстрировала и французская сторо¬на. Президент Франции Жак Ширак также выразил удовлетворе¬ние свержением режима Саддама Хусейна и призвал США к при¬мирению. Незадолго до саммита ЕС в Греции он заговорил о «праг¬матическом подходе» к иракским делам, подразумевая, видимо, согласие Франции с временным оккупационным управлением Ирака. 15 апреля Ж.Ширак даже позвонил Президенту США Дж. Бушу, с которым не общался с начала февраля. А министр иностранных дел Франции Доминик Галузо де Вильпен в ходе визита в Дамаск дал решительный отпор антиамериканским эска¬падам своего сирийского коллеги Фарука Шараа.
Вывод пятый. Для современных процессов в международных отношениях существенным фактором являются — как бы мы к ним ни относились — доминирующие сегодня тенденции глобали¬зации мирохозяйственных связей за счет внедрения передовых компьютерных технологий и средств связи и интернационализа¬ции двусторонних отношений в связи с повышением веса и влия¬ния ведущих международных, прежде всего финансово-экономи¬ческих, организаций. Глобализация (под ней значительная часть экспертов подразумевает «американизацию») и интернационали¬зация повышают взаимозависимость государств и сужают поле самостоятельной деятельности для участников международного общения.
Отношения между Россией и объединяющейся Европой нельзя рассматривать в отрыве от этих двух доминирующих сегодня тен¬денций мирового развития. Поэтому российской дипломатии не следует обольщаться и насчет самостоятельной роли Европы в мировой политике и тем более играть на американо-европейских противоречиях.
Характерно в этой связи высказывание президента Фонда Ник¬сона Димитри Саймса, который заявил, что Америку беспокоит вопрос «нового сотрудничества» между Россией, Францией и Гер¬манией. «Если создастся впечатление, что оно выходит за рамки Ирака и его принципиальная цель — сбить спесь с США, это мо¬жет здорово повредить перспективам американо-российского парт¬нерства».
Отныне российско-европейские контакты во многом будут за¬висеть и уже зависят от роли и места в мировой политике таких международных организаций, как ООН, ОБСЕ, НАТО, ЗЕС и ЕС, а также от степени вовлеченности в них России либо от сте¬пени их заинтересованности в России. Фактически — и это нельзя упускать из вида — на смену традиционным двусторонним контак¬там в мировой политике и дипломатии приходит функциональ¬ный многоступенчатый диалог, в котором та же Федеративная Республика и та же Франция выступают не как самостоятельные субъекты международных отношений, а как представители наибо¬лее авторитетных западных военных, политических и экономи¬ческих союзов, вынужденные действовать с оглядкой на своих партнеров. Большинство проблем в российско-европейских отно¬шениях, включая связи с Францией и ФРГ, носят многосторон¬ний характер.
В целом очевидно, что ограниченность средств, в том числе военных, усугубляет зависимость объединенной Европы от США. Это особенно стало заметно с расширением Европейского союза и появлением «линии напряженности» в вопросах проявления соли¬дарности с Америкой между «старой» и «новой» Европой. Война в Ираке показала, что Евросоюзу еще очень далеко до выработки единой внешней политики и политики в области обороны и безо¬пасности.
Российский «европеист» Константин Воронов подчеркивает: «Симбиоз европеизма с атлантизмом, крепкая сцепка ЕС с НАТО в военно-политической сфере не дают европейскому «центру силы» встать на ноги и заговорить своим голосом. Европа, с одной сто¬роны, пытается сбалансировать США в мировой политике, а с другой, расхождения между старыми и новыми странами — члена¬ми ЕС подрывают его исторический базис: франко-германскую ось и «мотор» интеграции.
Перефразируя известное высказывание бывшего канцлера ФРГ Курта Георга Кизингера, можно утверждать, что объединенная Европа слишком велика, чтобы не играть никакой роли в расста¬новке сил, и одновременно слишком мала, чтобы самостоятельно уравновешивать силы вокруг себя.
Вывод шестой. Военная акция англосаксонской коалиции в Ираке продемонстрировала существенное снижение роли ООН во внешней политике США. В то же время для России и других стран, наоборот, Организация Объединенных Наций и ее Совет Безопасности продолжают оставаться крайне важным междуна¬родным дискуссионным форумом и одновременно механизмом влияния на Вашингтон и сдерживания его имперских амбиций.
При этом следует учитывать, что только Совет Безопасности может отменить санкции, которые он ввел против Ирака 12 лет назад. А это дает возможность России, Франции и Германии пред¬принять попытку обеспечить свои интересы при решении после¬военного урегулирования в Ираке именно через ООН. В данном контексте имеется в виду сохранение заключенных ранее контрак¬тов, проведение восстановительных работ и т.д. Не случайно ру¬ководители России, Франции и Германии на своей встрече 11 апре¬ля в Санкт-Петербурге еще раз подтвердили свое прежнее стрем¬ление перевести проблему Ирака «под крышу» ООН.
Точно такое же отношение к этой проблеме проявил и Евро¬пейский союз. Саммит ЕС, который состоялся в Афинах 16-17 апреля текущего года, принял резолюцию, где подчеркивается необходи¬мость того, чтобы ООН играла «центральную политическую роль» в послевоенном урегулировании в Ираке.
Позиция США в этом вопросе не стала откровением, учитывая отказ ООН дать санкцию на вооруженное вторжение в Ирак. Ха¬рактерно в этой связи высказывание главного советника мини¬стра обороны США Ричарда Перла, который считает, что в пове¬стке дня стоит изменение отношения США к Организации Объе¬диненных Наций: «Реальностью сегодня является не прямая аг¬рессия, а угроза терроризма. Причем с возможным применением биологического, химического и ядерного оружия. ООН сегодня не готова адекватно на это реагировать. Более того, эта организа-ция выступает против возможных превентивных мер в отноше¬нии террористических государств или организаций. Мне кажется, что необходимо пересмотреть Устав ООН в этой части».
Вывод седьмой. С учетом широкого международного одобре¬ния, иными словами, некоей легитимации после 11 сентября 2001 года таких основных внешнеполитических стратегий, сто¬ящих перед демократическим миром, как поддержка демократий, защита основных нрав и свобод человека, противодействие меж¬дународному терроризму, борьба с диктаторскими режимами, рас¬пространением ОМУ и двойных технологий, борьба с незаконной миграцией и оборотом наркотиков и др., перед российской дипло¬матией стоит, по всей видимости, непростая задача пересмотра характера отношений с рядом стран, которые входят в черный спи¬сок «государств-изгоев». Это касается как контактов с отдельными государствами так называемого «традиционного зарубежья», так и связей с отдельными странами постсоветского пространства.
И если политические последствия такого шага вряд ли суще¬ственно повлияют на политический имидж России, то его эконо¬мический эффект нетрудно предсказать, учитывая, что по списа¬нию долгов развивающимся странам (а большинство «стран-изго¬ев» входит именно в эту категорию) Россия находится на третьем месте, а по отношению к ВВП стран-должников — на первом. По¬казательна в этом отношении дискуссия по послевоенному эконо¬мическому обустройству Ирака. При этом следует иметь в виду, что долг Ирака Москве составляет около 8 млрд. долларов.
Накануне трехсторонней встречи В.Путина с Г.Шредером и Ж.Шираком в Санкт-Петербурге заместитель министра обороны США Пол Вулфовиц призвал правительства России, Франции и Германии подумать о списании долгов Ирака. Американский чи¬новник сказал, что такой шаг мог бы значительно облегчить зада¬чу будущего правительства Ирака по экономическому возрожде¬нию страны. Любопытно, что в этом вопросе российский прези¬дент проявил большую гибкость, нежели его подчиненные, что, естественно, заставляет задуматься, а имеется ли вообще в России согласованная позиция по принципиальным вопросам междуна-родной политики.
Дабы не остаться за бортом иракского урегулирования, прини¬мая во внимание немалые политические и экономические интере¬сы страны, В.Путин впервые отметил положительное значение па¬дения «тиранического режима» Саддама Хусейна. «Мы всегда го¬ворили, что режим Саддама Хусейна не соответствует принципам демократии», — отметил российский президент. В отношении спи¬сании долгов он подчеркнул, что речь об этом может идти только в рамках Парижского клуба, заявив при этом, что «мы к таким переговорам готовы».
А заместитель председателя правительства России, министр фи-нансов А.Кудрин, выступая 12 апреля в программе «Зеркало» те¬леканала «Россия», заявил, что, несмотря на всю свою заинтересо¬ванность в Ираке, Россия тем не менее не согласится с предложе¬нием США простить долги новому правительству Ирака. При этом он заметил, что долги Ирака России в основном «невоенные». «Рос¬сии никто не простил долг, — отметил вице-премьер. — Поэтому международное право и наше участие в Парижском клубе креди¬торов позволяют нам добиваться от Ирака возвращения кредитов. Здесь мы действуем на совершенно равных правах: как с нами поступают, так поступаем и мы».
Вывод восьмой. Внутриполитическая дискуссия вокруг войны в Ираке в очередной раз показала, что в России отсутствует обще-национальный консенсус по основополагающим вопросам внеш¬ней политики. Общество зачастую не может различить, где имеет место словесная эквилибристика с целью набрать политические очки в преддверии предвыборной кампании, а где — реальная по¬литика и дипломатия.
Наука понимает под внешней политикой «интерактивный про¬цесс, в котором политическая система (государство) пытается ре¬ализовать свои принципиальные цели и ценности в конкуренции с другими системами». Очевидно, что этот процесс подвергается влиянию и со стороны общественных вызовов изнутри самой си¬стемы, и со стороны вызовов международной системы. Результа¬том является динамичный процесс обоюдного влияния, взаимо¬действия и приспособления, который происходит как внутри стра¬ны, так и на международной арене.
Сегодня, учитывая разделенность русской нации и нерешен¬ность многих других национальных вопросов, имеющих выход в сферу внешней политики, в России существует очевидный раз¬рыв между национальными и государственными интересами. Этот разрыв часто и приводит к неадекватности и несогласованности действий внутри самой исполнительной власти, между исполни¬тельной и законодательной властью, между властью вообще и граж¬данским обществом в частности.
Вывод девятый. Известна расхожая фраза, что в политике нет друзей и союзников, есть только интересы. Интересы же во внеш¬ней политике — это политическая проекция силы и мощи государ¬ства. А она помимо военного потенциала включает в себя геопо¬литическое положение страны, ее место и роль в мире, уровень экономического, научно-технического и культурного развития, природные и людские ресурсы, информационно-технологический потенциал и такой не последний в этом ряду фактор, как мораль¬но-психологическое состояние общества.
В этом контексте, по-видимому, российской политической элите придется в ближайшее время, во-первых, приводить к единому знаменателю государственные и национальные интересы, и во-вторых — выстраивать на их базе адекватную внешнеполитичес¬кую линию поведения, прозрачную и понятную, гибкую, но пред¬сказуемую, пользующуюся безоговорочной поддержкой внутри страны и уважаемую международным сообществом.
Павлов Н. Война в Ираке, некоторые выводы для внешней политики // Международная жизнь. – 2003. — № 5. – С. 3-13.