По имеющимся оценкам, в современном мире численность китайской диаспоры, проживающей за пределами своей страны, составляет от 35 до 80 миллионов человек. Пол воздействием рыночных реформ и в связи с растущей мо­бильностью китайских граждан масштабы миграционных потоков из КНР нарастают. В последнее время численность лиц. легально выезжающих из Китая с частными целями, увеличивается пример­но на треть ежегодной Вместе с тем. получили интенсивное разви­тие такие виды внешней миграции, как зарубежный туризм, миг­рация с целью получения образования, передвижения профессио­налов, технических и руководящих работников, деловых людей.

В период 1996—2000 гг. только количество туристических поездок из Китая увеличилось с 1,6 млн. до 10 млн., или более чем в 6 раз—. Ежегодно в поисках достойной жизни из Китая за рубеж на посто­янное местожительства эмигрирует до 400 тыс. человек, среди них около 100 тыс. китайских граждан легально переезжают з США. Канаду и Лвстратию. За последние четверть века более 300.0 тыс. китайских студентов получали образование за рубежом-¹.

В связи с интеграцией КНР в мировую экономику и вхождени­ем ее в ВТО возросли потоки трудовой миграпии китайцев за ру­беж. За период 1978—2001 гг. офиии&тьный экспорт рабочей силы из Китая составил 2.4 млн. человек-«.

В последнее десятилетие прошлого столетия масштабы внешней труловой эмиграции увеличились особенно заметно. Если в !993 г. за рубежом в рамках офииишгьно заключаемых контрактов рабо­тало 157 тыс. китайских граждан’¹, то в 2003 г. — уже 700,0 тыс. че­ловек. За границей получили работу по контракту на трудовые ус­луги 520 тыс. китайских граждан и еше 180 тыс. специалистов ра-

ботали за пределами страны в связи с ре­ализацией проектов¹.

Рост легального экспорта трудовых ус­луг из КНР сопровождается незаконной миграцией. По данным Международной организации по миграции, нелегальная иммиграция из Китая в зарубежные стра­ны оценивается до 200 тыс. человек в год. Итогом развития торгово-экономичес­ких отношений Российской Федерации с КНР стал рост китайской труловой миг­рации — как в легальной, так и в неле­гальной формах. За последние четырнад­цать лет (1990—2003 гг.) в рамках офици­ально заключаемых контрактов на трудо­вые услуги использования рабочей силы из Китая возросло в России с 10,0 тыс. человек до 72,S тыс. человек, или более чем в 7 раз. В настоящее время в сово­купности стран дальнего зарубежья Ки­тай занимает второе место (после Украи­ны) в российском импорте рабочей силы из-за рубежа.

Необходимо отметить, что реальные размеры китайской миграции в Россию с учетом ее теневой составляющей намно­го масштабнее. При этом 8 силу ограни­ченности официальной информации крайне мало известно даже о верхней части «айсберга- китайского присут­ствия в стране, а именно — о легальных формах иммиграции из Китая. Что представляют собой китайские мигран­ты, въезжающие на территорию нашей страны в поисках лучшей жизни? Како­вы основные факторы, перспективные тенденции и последствия трудовой миг­рации из КНР? Ответы на эти вопросы определяют логику дальнейшего рас­смотрения проблемы «китайской экс­пансии» в российском обществе.

Для анализа сложившейся ситуации, связанной с расширением китайского присутствия в России, мы хотели бы вос­пользоваться не только данными офици­альной статистики, но и опереться на ре­зультаты социологического обследова­ния китайцев-мигрантов, проведенного нами в 2005 г. на территории Омской об­ласти (N=250). Одновременно в Омске был проведен опрос экспертов, в состав которых входили представители государ-

ственных исполнительных и законода­тельных структур, наиболее полно ин­формированные о миграционной ситуа­ции и положении с трудовыми ресурсами в области (N—50). В их числе — руково­дители и специалисты отделов областной и городской администраций, ответствен­ные работники миграционной службы, руководители и специалисты УВД, пас­портно-визовой службы, УВД на транс­порте, налоговой службы, служб заня­тости, ответственные за обучение иност­ранных граждан работники вузов, препо­даватели, научные работники, другие эксперты — депутаты областной думы, работники профсоюзов.

Рост масштабов иммиграции из Китая -миф или реальность?

Улучшение российско-китайских от­ношений привело к активизации межго­сударственных перемещений и значи­тельному увеличению поездок граждан Китая в Россию. Согласно официаль­ных данных государственной статисти­ки, за последние пять лет (1999—2003) общее число прибывших из Китая в Россию на постоянное место житель­ства, в служебную командировку, в ка­честве предпринимателей, туристов, по приглашениям, транзитом увеличилось с 447.6 тыс. человек до 679,6 тыс. чело-зек, или более чем в полтора раза. Мно­гие из них осели в российских регионах на длительный срок^;. По оценкам рос­сийских экспертов, численность ки­тайских мигрантов, постоянно находя­щихся в настоящее время на территории нашей страны, составляет от 200 тыс. до полумиллиона человек-‘.

В последние годы относительно тен-денций китайской миграции в Россий­ской  Федерации  появилось  множество оценок, нередко полярных. Согласно од­ним, происходит массированная иммиг­рация китайцев в Россию, теневые сто­роны  которой представляют реальную угрозу экономической и национальной безопасности страны. При этом утверж­дается, что российский рынок труда на­полняется неквалифицированной рабо­чей силой, что приводит к снижению ка­чества трудового потенциала, в особен­ности   в   приграничных   территориях¹. Благодаря  «липовым турпоездкам»  на российской территории незаконно осе­дают сотни тысяч «опасных китайцев». Усиливается процесс замещения корен­ного населения приграничных террито­рий непритязательными к условиям про­живания и уровню заработной платы им­мигрантами из Китая.  В результате их экономической активности происходит хищническая  эксплуатация природных ресурсов страны. В перспективе интен­сивное проникновение китайцев в рос­сийские регионы, прежде всего в пригра­ничные территории Дальнего Востока и Сибири, рано или поздно может привес­ти к утрате этих территорий^ Аргументи­руется, что значительную часть прогрес­сирующего притока китайского населе­ния составляют нелегапьные мигранты, закрепление и обустройство которых з России не отвечают ее политическим и экономическим интересам.

Другие специатисты признают расши­рение миграции из КНР и видят в ней больше плюсов, чем минусов. Китайская миграция рассматривается как некото­рая необходимость, способная смягчить напряженность баланса трудовых ресур­сов в отдельных регионах и сферах заня­тости, содействовать решению острых проблем на потребительском рынке страны-‘. Утверждается, что в перспекти­ве и связи со складывающейся демогра­фической ситуацией Россия может и должна прирастать в первую очередь ки-

тайнами. Их численность в Российской Федерации к середине этого столетия может достигнуть 7—10 млн. человек, и это означает, что они станут вторым по численности народом страны⁴.

Как показали наши обследования, масштабы китайского присутствия в России вообше и в восточных регионах, в частности, действительно нарастают. И это касается не только легальной регист­рируемой миграции, но и главным обра­зом незаконной. На вопрос о переменах в динамике миграции из Китая, подавля­ющее большинство опрошенных нами в Омской области экспертов отметили, что за последние пять лет масштабы притока китайского присутствия в регионе резко возросли.

Вот наиболее типичные ответы экспер­тов на вопрос о тенденциях китайской иммиграции: «В последнее время замет­но увеличилось количество торговцев из Китая»; «на селе стало больше китайских бригад по выращиванию и продаже ово­щей»; «растет число китайских рестора­нов»; «визуально на улице чаше можно встретить китайских граждан,   включая лиц пожилого возраста»; «увеличивается число выдаваемых разрешений на заня­тость китайским мигрантам»; «растет ко­личество совместных российско-китай­ских фирм, больше заключается россий­ско-китайских договоров»  «возрастает число китайских студентов, обучающих­ся в области»: «растет количество случаев аренды и покупки квартир гражданами КНР, особенно в районах, близких к оп­товым торговым базам»; «увеличивается количество смешанных браков»: «растет число рабочих контактов с китайцами, требующих услуг переводчиков»;   «воз­растает предложение китайской нетради­ционной медицины»: «растет число ки­тайских туристов».

Вместе с тем. приводятся факты, кото­рые свидетельствуют о расширении за­нятости трудовых мигрантов из Китая. При этом основные аргументы в пользу утверждения о том, что китайские граж­дане все активнее включаются в эконо­мическую жизнь российских регионов, сводятся к следующему: «расширяется обработка ими сельскохозяйственных угодий», «растет число китайских бригад и частных предпринимателей по выра-

 

щиванию овощей», «увеличивается чис­ло китайских торговцев, расширяется их коммерческая и торгово-закупочная де­ятельность», «увеличивается количество точек общественного питания, в кото­рых принимают участие граждане КНР, открываются новые китайские рестора­ны», «активизируется инвестиционная политика китайских предпринимате­лей», «растут масштабы деятельности китайских граждан по сбору и перера­ботке вторичного сырья», «более замет­ным становится их присутствие в сфере услуг (мелкий ремонт верхней одежды, обуви и т. д.)».

Китайские мигранты в России — кто они?

Характеризуя поток миграции из Ки­тая, важно отметить, что китайские миг­ранты не представляют собой однород­ную совокупность. В ее составе выделя­ется ряд групп, основными из которых являются китайские студенты и стажеры, трудовые мигранты и липа, прибываю­щие в качестве туристов. Подавляющее большинство китайских работников — временные мигранты, находящиеся в Рос­сии для занятия предпринимательской де­ятельностью, торговым бизнесом, а также рабочие и служащие, прибывшие в страну с целью обычного трудоустройства по контрактам.

Значительная часть китайских граждан более или менее постоянно проживают и работают в Российской Федерации. По данным нашего обследования, более 45% китайцев проживают в России от 1 до 3 лет и почти одна треть — от 3 до 5 лет. Та­ким образом, временно пребывая на тер­ритории России, они находятся здесь в течение длительного периода времени и могут быть отнесены к категории «квази­временных» мигрантов.

Анализ полученных нами данных сви­детельствует о том. что основной мигра­ционный поток из Китая направлен из прилегающих к России провинций Севе­ро-Восточной части Китая — Хэйлунц-зян, Цзилинь, Ляонин и Автономного района Внутренняя Монголия, характе­ризующихся замедленным экономичес­ким развитием.

Социально-демографические характе­ристики китайских мигрантов типичны для трудовой миграции во всем  мире.

Как свидетельствуют результаты прове­денного нами опроса, в общей структуре китайских мигрантов преобладают лица мужского пола (77%). Мигрируют в ос­новном наиболее активные возрастные категории — более 60% в возрасте до 35 лет (диагр. I).

Диаграмма 1

 

                                и старше

Наибольшее число китайцев, приехав­ших в Россию, состоит в браке, на их до­лю приходится около 80% общего числа опрошенных нами мигрантов.

Согласно данным нашего обследова­ния, 60% от числа опрошенных до пере­езда в Россию жили в деревне. Следова­тельно, в миграции китайского населе­ния преобладают выходцы из сельской местности, где сосредоточено две трети населения Китая, существует огромный избыток рабочей силы и масштабы бед­ности получили наибольшее распростра­нение.

Определенные особенности имеет об­разовательная структура китайских миг­рантов. В своем большинстве их образо­вательный уровень низок. Данные, при­веденные на диаграмме 2, свидетельству­ют о том. что более 60% опрошенных не имеют даже законченного среднего обра­зования, высшее образование только у 14% респондентов (в сравнении с 22% у российских граждан в аналогичных воз­растных группах).

Важнейшая проблема китайской иммиграции -ее теневая составляющая

Другой вопрос касается масштабов и динамики нелегальной миграции из Ки­тая. Оценивая тенденции китайской миграции, наибольшее число экспертов (60% от числа опрошенных) отметили, что нелегальная миграция китайских граждан — это одна из самых острых перспективных миграционных проблем. При этом каждый пятый эксперт полага­ет, что эта проблема актуальна уже сегод­ня.  Гораздо  меньшее  число  экспертов

(12%) не видят особой проблемы в неза­конной миграции из Китая, указывая на то. что она актуальна хтя других регио­нов страны. И лишь каждый десятый считает, что ситуация не настолько ост­ра, чтобы форсировать разработку реше­ний по ее улучшению.

Подавляющее большинство экспертов полагает, что нелегальная миграция -процесс не только масштабный, но и ди­намичный. На вопрос: «Как изменилась динамика нелегальной иммиграции за последние три года?- эксперты дали та­кие ответы: ее масштабы увеличились -86% от числа опрошенных, не измени­лись — 8%. сократилась — 4%, затрудня­юсь ответить — 2%.

Важной характеристикой нелегаль­ных китайских мигрантов являются формы их незаконного пребывания на российской территории. При этом ос­новной контингент нелегальных миг­рантов формируют китайские торгов­цы, легально въезжающие в Россию на безвизовой основе как туристы, а затем нарушающие правила пребывания и за­нятости (диагр. 4). Значительно меньше тех. кто становится нелегалом в резуль­тате нелегального или транзитного пе­ресечения границы.

Как показал опрос, наибольшее число нелегатьных мигрантов сосредоточива­ется в областном центре, что вполне объ­яснимо, ибо здесь легче найти работу, проше затеряться, не имея легальных ос­нований на проживание и занятость.

Осмысливая проблемы нелегальной иммиграции китайских граждан, экспер­ты называли факторы, способствующие этому процессу — с одной стороны, несо­вершенство иммиграционного законода­тельства и нормативно-правовой базы, регулирующей занятость иностранных граждан, а с другой стороны. — слабый иммиграционный контроль на террито­рии России и ее границах. На вопрос: «Какие факторы способствуют притоку нелегальных мигрантов из Китая?» были получены следующие ответы (табл. 1):

По мнению экспертов, приток неле­гальных мигрантов из Китая стимулиру­ется также особым геополитическим по-

ложением  Российской Федерации  и ее приграничных территорий, незавершен­ностью оформления ее государственных границ, отсутствием полноценной погра­ничной инфраструктуры, низкой техни­ческой оснащенностью пунктов пропус­ка через государственную границу по вы­явлению поддельных документов и иден­тификации личности, слабым контролем отдельных участков границы,  а также практической открытостью границ меж­ду государствами — участниками  СНГ, особенно на Центрально-Азиате ком нап­равлении. До настоящего времени более пятой  части  государственной  границы Российской Федерации не оформлены ъ

международно-правовом отношении, что препятствует осуществлению иммигра­ционного контроля в пограничных пространствах.

Оценки экспертов высветили типы предприятий, на которых сосредоточена большая часть китайских нелегальных мигрантов: первое место заняли малые предприятия, на многих из которых те­невая деятельность составляет более трети от всего объема их деятельности. На вопрос, где наиболее часто использу­ется китайская рабочая сила на неза­конной основе, ответы оказались следу­ющими: 2% — на средних (100—500 ра­ботников): 32% — на малых UO 100 ра­ботников): также 32% — на очень малых (до 10 работников); 24% — размер предприятия не имеет значения; 22% — затрудняюсь ответить.

Таким образом, основная часть нелега­лов из Китая (почти две трети от их об­щего числа) занята в сфере малого предпринимательства, которая в силу ря­да своих особенностей предоставляет единственный шанс получить работу для значительной части китайских граждан, которые по тем или иным причинам не могут на законных основаниях вклю­читься в «большую экономику».

Причины китайской нелегальной им­миграции, как и в случае с легальной, связаны  с  взаимодействием  факторов

выталкивания и притяжения и зависят от развития ситуации в сфере занятости на­селения.

Если опираться н лнения экспертов, то среди мотивов ис льзования работо­дателями труда незаконных мигрантов из Китая первые места занимают: стремле­ние работодателей снизить издержки производства за счет более низкой зара­ботной платы и ухода от налогов, а также более высокая производительность труда китайских работников. На вопрос экс­пертов. «Почему, по Вашему мнению, ра­ботодатели заинтересованы в найме ра­ботников из Китая на незаконной осно­ве?» ответы распределились следующим образом (табл. 2).

Мы задавали экспертам и вопрос, каса­ющийся мотивов незаконной занятости со стороны самих китайских мигрантов. Заинтересованность китайских работни­ков в нелегальной занятости эксперты в первую очередь объясняют тем, что ини­циатива идет от самих работодателей, ко­торые предпочитают нанимать мигран­тов без официального разрешения на проживание и работу. На втором месте среди мотивов незаконной занятости граждан из КНР стоит их незнание уста­новленных для иностранцев правил ра­боты на территории Российской Федера­ции. Еще одним серьезным мотивом яв­ляются чрезмерно сложные официаль-ные процедуры для получения разреше­ния на работу. На вопрос «Почему ки­тайские мигранты заинтересованы в не­легальной занятости?» ответы оказались следующими (табл. 3).

Таким образом, главным препятствием к легализации китайской рабочей силы, привлекаемой и используемой для рабо­ты в России, являются экономические мотивы   работодателей.   Руководители предприятий охотно нанимают китай­ских мигрантов в обход установленных процедур, поскольку в этом случае мож­но платить более низкую и ничем не рег­ламентируемую   зарплату   и   избежать выплат по социальному и медицинскому страхованию.   При   этом   нелегальные мигранты и сами часто не заинтересова­ны в легальной занятости, поскольку она связана с бюрократическими и матери­альными издержками. Нельзя не отме­тить и негибкую систему разрешитель­ной регистрации,  являющейся препят­ствием на пути к легализации многих мигрантов.

Анализ материалов обследования сви­детельствует об особой роли теневых от­ношений в экономических сферах среди факторов притяжения китайских неле­гальных мигрантов в России. Теневая экономика, включающая неформаль­ный, латентный и криминальный секто­ра, предъявляет все возрастающий спрос на незаконных мигрантов.

В пользу утверждения о том. что рост нелегальной миграции из Китая есть ре-

зультат расширения теневых процессов в российском обществе, прямо свидетель­ствуют результаты проведенного нами экспертного опроса. На вопрос о том. в каких сферах в основном заняты нелега­лы из КНР, около трети экспертов указа­ли на теневой сектор (диаер. 5).

Таким образом, проблема нелегаль­ной миграции из Китая должна рас­сматриваться в тесном взаимодействии с реализацией мер по противодействию теневой экономике, в первую очередь с совершенствованием законодательства в данной области.

Последствия китайской миграции

Как   показали   наши   исследования, миграция из Китая оказывает противо­речивое  влияние  на  экономику  рос­сийских  регионов.   С  одной  стороны, восполняя нехватку рабочей силы, осо­бенно  на  непривлекательных  рабочих местах,   трудовая   миграция   из   КНР обеспечивает большую сбалансирован­ность на рынке труда, является важным фактором  поддержания и расширения производства. В результате привлечения и использования рабочей силы из КНР решаются многие хозяйственные проб­лемы регионов.

По мнению экспертов, основные пози­тивные экономические последствия им­миграции и занятости граждан КНР свя­заны с насыщением рынка дешевыми и

нужными товарами и услугами, заня­тостью мигрантов на непрестижных ра­бочих местах, развитием отдельных сфер производства, прежде всего сельского хозяйства (сооружение теплиц и т.д.). высокой производительностью труда ки­тайских рабочих, их высокой работоспо­собностью в сельскохозяйственном про­изводстве. Социальные эффекты также разнообразны. Важнейшие среди них -обмен культурным и профессиональным (трудовым) опытом, взаимообогащение культур: знакомство с традиционной ки­тайской культурой; расширение знаний о жизни других народов.

С другой стороны, очевидны и нега­тивные последствия расширения масш­табов иммиграции из Китая, которые напрямую связаны с нелегальным пре­быванием граждан КНР в России. Все большее число мигрантов из КНР ока­зывается в так называемом теневом сек­торе экономики и теневой сфере заня­тости. Растут потери лля бюджета из-за недополучения платы за использование китайской рабочей силы, уклонения от уплаты налогов и отчислений в социаль­ные фонды.

К негативным экономическим послед­ствиям китайской миграции эксперты отнесли: во-первых, расширение тене­вой занятости, незаконный оборот де­нежных средств, сокрытие доходов, уход от налогов, рост налоговых потерь, рас­ширение криминальной структуры ка­питала, вывоз денежных средств и капи­талов из России; во-вторых, товарная экспансия в условиях незащищенности

внутреннего рынка товаров и услуг, вы­теснение товаров местного производ­ства, низкое качество продукции и зато­варивание рынков некачественным то­варом, отсутствие порядка в сфере тор­говли; в-третьих, усиление конкурен­ции с отечественным товаропроизводи­телем и многочисленные потери мест­ным населением рабочих мест, захват отдельных экономических ниш иммиг­рантами из Китая, рост безработицы, снижение конкурентоспособности мест­ной рабочей силы.

Также имеют место и негативные со­циальные последствия китайской им­миграции. Среди них — вытеснение рос­сийских работников из сферы занятос­ти, занятие китайскими работниками рабочих мест при высоком уровне ре­альной безработицы, обесценивание ра­бочей силы российских граждан, мед­ленный рост их зарплаты и покупатель­ной способности, и, как следствие, то­варооборота и объемов производства, возникновение дополнительных воз­можностей хпя замораживания зарпла­ты, невыплат пенсий, постоянное нару­шение законодательства, рост преступ­ности и правонарушений, криминали­зация общества, распространение нар­котиков и опасных болезней, обостре­ние в сфере национальных отношений, возникновение межэтнических конф­ликтов, нарушение этнического балан­са, проникновение чужой культуры и религии: появление закрытых о’бшин, не связанных с остальным населением, вытеснение коренного населения.

Перспективы миграции из Китая в Россию

Принципиальный вопрос — собирают­ся ли китайские граждане, находящиеся в России, возвращаться на родину? Обс­ледование  показато,  что большинство китайских    мигрантов    не   стремится осесть в России всерьез и надолго, как это имеет место в других странах. Китай­цы в своей основной массе приезжают в восточные регионы страны на короткий срок.  При этом территориальная под­вижность китайских мигрантов в значи­тельный мере носит маятниковый харак­тер. Китайские предприниматели и «чел­ноки» динамично перемешаются из Рос­сии и в обратном направлении. Более по­ловины опрошенных нами в Омской об­ласти мигрантов планирует вернуться в Китай (59 %). Однако их значительная часть (28 %) хотела бы остаться в России на длительный срок, получить 8 конеч­ном счете вид на жительство или рос­сийское гражданство.

Есть все основания считать, что в бли­жайшей и более отдаленной перспективе миграция из КНР и экспорт китайской рабочей силы в Россию будут возрастать. Расширение этого притока обусловлено ситуацией на российском и китайском рынках труда, тенденциями демографи­ческого и экономического развития, открытостью во внешней политике обо­их государств, углублением их сотрудни­чества в политической и экономической сферах.

Излишки рабочей силы, которые КНР могла бы экспортировать в Российскую Федерацию, огромны. По имеющимся оценкам, только северо-восточный Китай может предоставить сейчас России при­мерно 7—8 млн. человек, являющихся там избыточной рабочей силой¹. На российс­кий Д&1ьний Восток китайская сторона готова направлять для работы по контрак­там по 200—300 тыс. человек в год².

В связи с ростом потребности нацио­нальной экономики в рабочей силе воз-

 

можны следующие два основных вариан­та миграции в Российскую Федерацию из КНР.

Первый вариант («активный») исходит из сохранения в основном современной ситуации миграционного обмена России с Китаем, в том числе в области трудо­вой миграции. При этом варианте уста­навливается жесткий ограничительный пограничный и иммиграционный режим на восточной границе страны, во всех пограничных территориях вводятся кво­ты на привлечение и использование ки­тайской рабочей силы, проводится ак­тивная миграционная политика по де­портации из России всех нелегально жи­вущих на ее территории граждан  КНР. По данному сценарию  в  ближайшие 10-15 лет трудовая миграция из Китая будет умеренно возрастать.   Масштабы привлечения и использования  китайс­ких работников на контрактной основе к середине следующего десятилетия дос­тигнут 120—160 тыс. человек в год.

Второй вариант («пассивный») возмо­жен при осуществлении Россией умерен­ного регулирования потоков китайской иммиграции и фактического ее поощре­ния для решения проблем российского рынка труда. Учитывая предстоящее рез­кое падение численности трудоспособ­ного населения (на 10 млн. человек за пе­риод 2006—2016 ггл.  значительное рас­ширение притока рабочей силы из КНР может оказаться объективно необходи­мым для хозяйственного освоения пусту­ющих территорий  на  востоке страны. Создание более благоприятных условий лля расширения на территории Россий­ской Федерации торговой и хозяйствен­ной деятельности  китайских  граждан, сдача в аренду им свободных земель мо­гут привести в перспективе к значитель­ной активизации  китайской  иммигра­ции, «большому экспорту» рабочей силы из КНР и существенным переменам в эт-нодемографическом   развитии   многих регионов страны.

Судя по всему, в перспективе может расшириться и нелегальная иммиграция китайских граждан. В ответах на вопрос: «Как, с Вашей точки зрения, будет ме­няться численность нелегальных иммиг­рантов и их занятость в ближайшей перс­пективе?» большинство опрошенных респондентов настроено пессимистично. Половина экспертов считает, что з перс-

пективе нелегальная миграция из Китая будет расти умеренными темпами. Каж­дый третий эксперт полагает, что она бу­дет расти ускоренно. И только 6% опро­шенных считает, что в ближайшие годы масштабы нелегальной миграции оста­нутся без изменения.

Важен вопрос о том, как местные ру­ководители относятся к расширению китайского присутствия на российской территории. Чтобы выяснить это, мы задавали экспертам вопрос: «Существу­ет мнение, что стремительный рост миграции из Китая не соответствует долгосрочным политическим и соци­ально-экономическим интересам Рос­сии. Согласны ли Вы с таким мнени­ем?». Большинство опрошенных экс­пертов (94%) полностью или частично разделяют такое мнение, выражая тем самым определенное беспокойство в связи с ростом китайской иммиграции в стране.

От либерализации к более жесткому регулированию

Большинство опрошенных нами экс­пертов считает, что в перспективе необ­ходим ограниченный экспорт трудовых услуг из Китая. На вопрос: «Каково Ваше отношение к дальнейшему использова­нию трула работников из КНР?» три чет­верти респондентов (76%) ответили, что они могут привлекаться и дальше, но в ограниченных масштабах; каждый деся­тый считает, что их использование — вре­менная мера. Сторонников существен­ного расширения рабочих рук из Китая, как и противников использования ки­тайской рабочей силы гораздо меньше (по 4% ответов).

Выяснялось также отношение экспер­тов к такому направлению иммиграци­онной политики, как введение квот на прием и распределение различных кате­горий китайских мигрантов. Большая их часть   считает   установление   системы

квот, в первую очередь на трудовые услу­ги из Китая, в качестве важнейшего инструмента регулирования иммиграции из соседней страны. На вопрос: «Считае­те ли Вы целесообразным введение кво­тирования на привлечение и использова­ние иностранной рабочей силы из КНР?» утвердительно ответили 78% экс­пертов, против высказались только 6% респондентов.

Наряду с этим в политике регулирова­ния китайской миграции особый акцент местными руководителями и специа­листами делается на осуществление им­миграционного контроля, прежде всего на совершенствование порядка регист­рации и учета всех категорий китайских мигрантов, прибывающих в страну. В частности, при проведении опроса мы оценивали возможности ужесточения визового контроля лля китайских граж­дан, участвующих в челночном бизнесе. Чтобы выяснить это, мы задавали экс­пертам следующий вопрос: «Согласны ли Вы с тем, что необходимо ужесточить паспортно-визовый режим для китай­ских торговцев-челноков?». Большин­ство опрошенных экспертов (76 %) од­нозначно высказываются за активизацию мер в этой области.

Таким образом, в перспективе сущест­вует потребность более активного вме­шательства государства в управление процессами трудовой миграции из Ки­тая. Противоречивость роли, которую играет в нынешней России китайская миграция, требует от государства диффе­ренцированного регулирования в этой сфере. С одной стороны, необходима по­литика поддержания законной трудовой иммиграции с учетом геополитических интересов России и того положительно­го, что вносят китайские работники в экономическое развитие страны, а с дру­гой — политика, направленная на усиле­ние мер по противодействию нелегаль­ной миграции и незаконной занятости китайских мигрантов.

 

Либеральные идеи вновь начинают занимать значительное место в обще­ственно- политической жизни нашей страны, отсюда повышенный интерес к истории либерализма. Витриной российского либерализма, его главной партией в первых двух десятилетиях XX в. являлась партия кадетов — партия Народной Свободы. В этой партии, ее программе и политике наиболее органично и полно сочетались идеи российского и западного либерализма, имевшие как общее, так и особенное в своем содержании.

В последние годы историография кадетской партии значительно пополнилась за счет новых отечественных и зарубежных трудов.

Процесс формирования кадетской партии начался в 1902 г., когда под воз­действием нараставшего революционного движения в России ускорилось полити­ческое размежевание и политическое самоопределение различных классов и слоев российского общества. Приступила к организации своих сил и либеральная буржуазия. В июле 1902 г. за границей вышел первый номер нелегального журнала «Освобождение», явившийся органом либеральной оппозиции. Перво­начально редактировать журнал было предложено Павлу Николаевичу Милюкову, будущему лидеру партии кадетов.

Многие либералы, будущие кадеты, в своих политических расчетах исходили из необходимости, по примеру английских либеральной и лейбористской партий, совместных действий с российскими социалистами. В октябре 1904 г. группа руководителей «Союза освобождения» во главе с Милюковым (под фамилией Александрова) участвовала в Парижской конференции «оппозиционных и рево­люционных партий» России. Кроме «Союза освобождения» на ней были пред­ставлены партии и организации Финляндии, Польши, Литвы, Латвии, Грузии, Армении и некоторых других национальных окраин страны. Милюков предсе­дательствовал на этой конференции и направлял ход ее работы. Но отказ РСДРП участвовать в конференции снизил ее эффективность.

Тем не менее «Союз освобождения» еще какое-то время не оставлял попыток утвердить в российском освободительном движении компромиссные начала. После возвращения в апреле 1905 г. из США Милюков выступал с лекциями в Москве и провинции на тему «сближения либералов с социалистами». Но вскоре вынужден был признать крах своих надежд: «Я исходил из формулы единения социалистов и «либералов», подкрепленной, умеренностью английских социалистов. Но, увы, для наших социалистов она оказалась неприемлемой». Милюков далее признавал, имея в виду безуспешность своей встречи с Лениным, что «не заметил» и даже «не предвидел» тогда рост революционных направлений в российской социал- демократии, исходивших из ведущей роли рабочего класса и установления его диктатуры.

Либералы, являясь принципиальными сторонниками мирных, законных ме­тодов борьбы, не хотели создавать нелегальную партию. Подготовка к выборам в законосовещательную булыгинскую думу, за которую в конце концов выска­залось большинство членов будущей кадетской партии, казалось бы, предоставляла возможность для легальной деятельности.

Кадетская партия была фактически первой демократической партией России, открытой политической организацией, приспособленной к парламентской дея­тельности. Ее учредительный съезд состоялся 12-18 октября 1905 г. в Москве. Вступительное слово на нем было поручено сделать Милюкову. На следующий день после царского манифеста от 17 октября, 18 октября, на съезде было объявлено о создании конституционно-демократической партии — партии кадетов. Так как это название было малопонятно населению и нередко отпугивало его, на втором съезде, состоявшемся через два месяца, в январе 1906 г., было решено добавить в виде подзаголовка второе название: партия Народной Свободы. Па­радокс заключался в том, что царские власти так и не зарегистрировали устав кадетской партии, т. е. формально она действовала как нелегальная партия, хотя фактически кадеты почти не подвергались преследованиям.

Согласно принятому на учредительном съезде уставу высшим органом кадет­ской партии являлся партийный съезд, созываемый не реже одного раза в год, Избираемый на нем Центральный комитет состоял из двух отделов: Петербургского и Московского. Петербургский отдел занимался дальнейшей разработкой пар­тийной программы, законопроектов для внесения в Государственную думу руководством думской фракцией. Московский отдел — в основном организацион­ными, агитационно-пропагандистскими и издательскими вопросами. В уставе было зафиксировано, что губернские и областные комитеты кадетов избирались сроком на один год соответственно губернским или областным съездом партии. Им давалось право организовывать городские, уездные и порайонные комитеты.

Кадеты, как и большинство российской интеллигенции того времени, были сторонниками европейской модели развития России. Один из ведущих идеологов кадетов А. С. Изгоев, касаясь этой темы, писал: «Своими глубочайшими корнями она, как и вся образованная Россия, привязана к петровской реформе, Новикову, Радищеву и декабристам. В тесных идейных и даже личных связях она находится с народовольцами и примыкавшими к ним земско-либеральными кругами». Здесь мы видим преимущественно перечень реформаторов, общественно-политических деятелей и движений, которые ори­ентировались на Европу.

В начале XX в. многие кадеты, в отличие от наших нынешних «реформаторов», признавали прогрессивность социалистической идеи, ограничения частной собственности, государственного регулирования рыночной экономики. Было, конечно, среди кадетов и немало ортодоксальных сторонников капиталистического способа производства, частной собственности, полной свободы рыночных отношений. Были среди них и такие, кто прибегал к социалистической идее из соображений политической целесообразности. Об этом писал Струве: «Социализм, прямо скажем, никогда не вызывал у меня каких-либо волнений, а еще меньше увлечений… Социализм интересовал меня главным образом как идеологическая сила, которая… могла быть направлена либо на завоевание гражданских и политических свобод, либо против них».

Следовательно, кадеты в своем партийном строительстве исходили из того, что партия не может и не должна «слишком прочно и тесно связываться с наукой, с научной теорией», что ей «незачем заранее и раз навсегда прикреплять себя к определенной доктрине», так как в нее могут входить «люди разных теоретических взглядов», но одних политических убеждений».

Интересна эволюция взглядов кадетов по вопросу государственного устройства России. Их идеалом была английская конституционная монархия, когда ограни­ченный парламентом король царствует, а не правит. Конституционная монархия являлась для кадетов символом эволюционного, а не революционного развития страны, законной связи настоящего с прошлым. И тем не менее на первом кадетском съезде программы о государственном строе страны был сформу­лирован следующим образом: «Конституционное устройство Российского государства определяется основным законом».

После свержения самодержавия кадеты во главе со своим лидером приложили большие усилия для спасения монархии, Выступая на одном из первых заседаний Временного правительства, Милюков говорил, что оно одно, без монарха как привычного для масс символа власти является «утлой ладьей, которая может потонуть в океане народных волнений». И, только убедившись в полной своей изолированности по этому вопросу в стране, они вынуждены были отказаться от своих первоначальных замыслов. Седьмой съезд в марте 1917 г. в третий раз изменил программы партии, который теперь гласил: «Россия должна быть демократической парламентской республикой. Законодательная власть должна принадлежать народному представительству. Во главе исполнительной власти должен стоять президент республики, избираемый на определенный срок народным представительством и управляющий через посредство ответственного перед на­родным представительством министерства».

Следовательно, в кадетской программе была четко сформулирована мысль о парламентской, а не президентской республике. Президент, в отличие от народных представителей, избирается не на всенародных выборах, а самим народным представительством, которому одному принадлежит вся законодательная власть в стране и перед которым, а не перед президентом, ответственно правительство. Для того, чтобы в данном вопросе не было каких-либо двусмысленностей, в уточнялось: «Ни одно постановление, распоряжение, указ, приказ и тому подобный акт, не основанный на постановлении народного представительства, как бы он ни назывался и от кого бы ни исходил, не может иметь силы закона».

Таким образом, программа кадетов не дает ни малейших оснований трактовать их взгляды на государственный строй России как взгляды сторонников прези­дентской республики, что пытаются доказать некоторые сторонники принятой недавно у нас конституции. Это и не могло быть иначе, ибо одно из основных кредо либерализма — верховенство коллективного, всенародно избранного пред­ставительного органа над властью одного лица, кем бы он ни был: монархом или президентом. Нам представляется, что кадеты учитывали и исторические особенности России, в которой государственный строй долгое время был само­державным и весьма сильные в связи с этим традиции авторитаризма могли трансформировать сильную президентскую власть в диктатуру одного лица.

Следует заметить, что, отрекшись на словах в марте 1917 г. от монархии, многие кадеты не перестали быть ее сторонниками и надеялись на реставрацию. Милюков, «всем сердцем присоединившийся», по его словам, к решению съезда о республиканской форме правления, в то же время в своем окружении говорил, что «провозглашение партией республики сделано по настоянию московских кадетов. Он же думает, что Россия не доросла до республики».

Менялись взгляды кадетов и в другом важном вопросе — об Учредительном собрании. Первоначально они включили требование о его созыве в программу. Но после декабрьского вооруженного восстания 1905 г., когда обнаружился спад революционной волны, изменили свою позицию. Уже на втором партийном съезде кадетов было решено отказаться от программного требования Учреди­тельного собрания и заменить его требованием Государственной думы «с учредительными функциями» для выработки конституции, которая должна быть утверждена царем. В архиве хранится любопытная «Записка о термине «Учре­дительное собрание» и о взгляде кадетов на него», в которой, в частности, говорится: «Термин «Учредительное собрание» дает повод к недоумениям… По мнению крайних, Учредительному собранию принадлежит полнота правления… Партия кадетов не разделяет взгляда на полновластность Учредительного собрания. Единственная надежда партии — выработать с помощью его конституцию при сохранении существующих условий и при сохранении монархии».

После Февральской революции кадеты вновь поставили вопрос об Учреди­тельном собрании в повестку дня. На седьмом съезде они декларировали, что партия стоит за созыв его в «возможно кратчайшие сроки», в конце лета или в начале осени 1917 г. Этот срок Временное правительство и входившие в него партии, вчастности кадетская, не выдержали, дважды переносили. Выборы в Учредительное собрание состоялись уже после Октябрьской революции, в середине ноября 1917 г. В это время кадеты вновь проявили к нему большую заинтересованность, надеясь использовать его для борьбы против советской власти. Теперь, в отличие от дофевральских времен, они выдвинули лозунг: «Вся власть Учредительному собранию!». Но после неудачи на выборах, когда кадетская партия получила на них лишь 4,7 % голосов, и особенно после разгона собрания большевиками в январе 1918 г. кадеты вновь остыли к идее Учредительного собрания. Попытки эсеровских и меньшевистских деятелей добиться поддержки кадетов в вопросе о возобновлении работы Учредительного собрания встретили отказ.

Произошли подвижки в кадетских взглядах и по национальному вопросу. Эта часть программы кадетов предусматривала не политическое, а только культурное самоопределение, под которым подразумевалась свобода языка и наречий, свобода основания и содержания учебных заведений и всякого рода собраний, союзов, учреждений, имеющих целью сохранение и развитие языка, литературы и культуры каждой народности. Имелось в виду получение на родном языке только начального образования, а в отношении дальнейшего употреблялась ого­ворка: «по возможности». Таким образом, кадеты являлись сторонниками «единой и неделимой России». Даже в отношении насильственно присоединенных Польши и Финляндии в кадетской программе предусматривалось не государственное отделение их от Российской империи, а лишь расширение внутренней автономии. Национальный вопрос был в повестке дня двух поелефевральских кадетских съездов — восьмого и девятого, состоявшихся соответственно в мае и июле 1917 г. На восьмом съезде он обсуждался в связи с проблемой местного самоуправления. Кадетский ЦК еще раз выступил против предоставления каких-либо политических прав национальностям, входившим в состав России, и против ее федеративного устройства. «Сохранение государственного единства России — это тот предел, которым диктуется крайнее решение партии»,— заявил Милюков. В программу были внесены лишь незначительные изменения и дополнения в области статуса российского и местных национальных языков.

Кадеты и их лидер приложили максимум усилий, чтобы спасти страну, увести ее от гибельного пути, на который она, по их мнению, вступила в февральские дни. При этом они исходили из следующей милюковской посылки: «Революцию нельзя было предотвратить, но взять революцию в руки, канализировать ее было… возможно в течение первого времени».

Но общая обстановка в стране, характеризовавшаяся двоевластием, а фак­тически безвластием, нарастанием выступлений рабочих, солдат, крестьян, тре­бовавших немедленных, не соответствовавших материальным возможностям стра­ны политических и социальных уступок, не позволила кадетам провести рос­сийский государственный корабль путем эволюции, постепенного политического и социального реформирования. Период от Февраля к Октябрю был заполнен не созидательной деятельностью, а политическими кризисами, разрушительная сила которых все более усиливалась.

Кадеты встретили Октябрьскую революцию крайне враждебно и сразу вклю­чились в борьбу с ней. 27 октября кадетский ЦК принял воззвание, в котором резко обвинял большевиков в мятеже, призывал не признавать власти Совет народных комиссаров и выступить против него. «Мы, — говорилось в воззвании, — приветствуем все учреждения и организации, объединяющиеся в борьбе против большевистского захвата, и призываем членов партии всеми силами содействовав этой борьбе».

Допущенные кадетами ошибки стали роковыми для их партии. Но это не означает, что деятельность кадетов канула в Лету. Они оставили исторический опыт, который предостерегает российский либерализм от новых поражений, служит источником новых идей, новых теорий. Надо уметь использовать все ценное, что было накоплено в прошлом.

Кадеты в России и в эмиграции // Новая и новейшая история. – 1995. — № 4. – С. 44-63.

 

         Материал собран на свалках ТБО Крыма с 26.11.90 по 24.03.92 гг. Для более точного фиксирования приуроченности «птиц к конкретным участкам полигона, последний был разде­лен на ряд зон. Активная зона — место, где сваливается мусор и разравнивается бульдозером. Инициальная зона — участок, не подвергающийся производственным процессам и бурно зарос­ший рудеральной растительностью. Буферная зона — район, где рудеральная растительность постепенно сменяется раститель­ностью окружающих биотопов. Селитебная зона — площадь под хозпостройками, дорогами, огородами.

Грач. Наиболее многочисленен на свалках Предгорья (Сим­ферополь, Феодосия), меньше на евпаторийской свалке и не ?отмечен на джанкойской. На симферопольской свалке встре­чаются круглогодично, но его численность резко колеблется по сезонам. Встречается во всех зонах полигона и его крестностях. Основное число кормящихся на полигоне грачей сосредоточена в активной и инициальной зоне. В первой они питаются пище­выми отходами, вторую используют как место отдыха. В лет­нее время, когда количество птиц на полигоне низкое, почти все грачи находятся в активной зоне, а зимой, с увеличением чис­ленности чаек, они оттесняются на периферию.

Сезонную динамику численности изучали на симферополь­ском полигоне. Количество грачей на свалке колеблется от 50 тыс. весной до 12 тыс. зимой. Во время гнездового периода (апрель — начало июня) на свалке постоянно обитает 50—200 ?особей. По наблюдениям Ю.В.Костина (1983), зимой в Крыму происходит почти полная замена местной популяции птицами, прилетевшими из других частей ареала. Поэтому уменьшение количества грачей в октябре можно объяснить отлетом местных птиц на зимовку, что согласуется с литературными данными. Уже в ноябре их количество на полигоне достигает 800—1000 птиц за счет прилета на зимовку северных популяций, а с де­кабря происходит резкое увеличение численности до 12 тыс. ?С началом весеннего пролета численность опять уменьшается и к гнездовому сезону стабилизируется на уровне 50—200 птиц.

Характер пребывания на алуштинской свалке несколько иной.   Так как грач на Южном берегу не гнездится    (Костин, 1983), то в гнездовое и послегнездовое время он здесь не встре­чается. Алуштинскую свалку, как и все свалки Южнобережья,

посещает только во время миграций, причем максимальная численность (1000 особ.) наблюдается в весеннее время. Уста­новлено, что основу питания составляют в активной зоне пище­вые отбросы, в основном хлебо-булочные изделия и овощи, а в инициальной и буферной -г- семена рудеральной растительно­сти и насекомые. Из этологических приспособлений, связанных с кормодобыванием на свалках, можно назвать возникновение суточных миграций с мест ночевок к местам кормления утром и в обратном направлении вечером. К ним же относятся пове­денческие реакции, способствующие нейтрализации клептопа-разитических действий со стороны серебристных чаек.

Галка. Характер распределения галок по полигонам Кры­ма неодинаков: отсутствует или появляется в малых количе­ствах зимой на Южнобережье, наиболее многочисленна на сим­феропольской и гораздо меньше ее на феодосийской свалках. Встречается во всех зонах полигона, но наиболее многочислен­на в активной и инициальной. Регулярно встречается в окрест­ностях свалок в зимнее время, не выдерживая конкуренции со стороны серебристых чаек, сначала покидает активную зону, потом инициальную и окрестности.

Численность галок на полигонах меняется по сезонам. Наи­большее количество птиц на симферопольской свалке отмече­но во время осенних и весенних миграций. В гнездовой и после-гнездовой периоды численность колеблется на уровне 100— 200 особей. Благодаря их сильной привязанности к местам гнездования, с поднятием молодых на крыло увеличение числен­ности на полигоне не происходит. В зимнее время с резким возрастанием численности серебристых чаек и грачей, на поли­гоне встречаются лишь единичные особи. Как менее конкурент-носпособный вид, часто становится объектом клептопаразити-ческих нападений со стороны серебристых чаек, и даже гра­чей. В связи с этим, как новоприобретение можно охарактери­зовать появление подобных грачу поведенческих реакций, ос­лабляющих действие клептопаразитизма.

Сорока. Встречается на всех полигонах, кроме западного Южнобережья. Наиболее многочисленна на свалках предгорья, меньше ее в степной части. Максимальная численность в иници­альной зоне. В активной зоне симферопольского полигона встречается очень редко, но характерна для активной зоны от­ходов мясокомбината на феодосийском полигоне. Сорока боль­шую часть года встречается на территории полигона, особенно многочисленна в летние месяцы, когда количество одновремен-

но кормящихся птиц достигает 50 особей. В зимнее время на территории полигона отсутствует, оставаясь при этом довольно обычной в окрестностях, в непосредственной близости к свалке.

Причина тому — ужесточение пресса со стороны серебристых чаек и грачей, достигающих в это время максимальной числен­ности.

К КОРПОРАТИВНОЙ ЭКОЛОГИЧЕСКОЙ БЕЗОПАСНОСТИ

ЧЕРЕЗ ИЗМЕНЕНИЯ

 

Разработка современной концепции обеспечения экологической безопасности основана на идее предупреждения и возмещении вреда, причиненного окружающей среде, здоровью и имуществу граждан путем загрязнения, порчи, уничтожения, повреждения, нерационального использования природных ресурсов, разрушения природных экологических систем и другими экологическими последствиями нерациональной антропогенной деятельности.

Поскольку системной концепции государственного управления экологической безопасностью до сих пор не существует, а процессы, определяющие стабильное и устойчивое развитие человечества диктуют необходимость решения проблем экологической безопасности на корпоративном уровне, необходимо расширить границы традиционной методологии и использовать недооцененные и отвергнутые ранее общенаучные, прикладные, организационные и административно – правовые аспекты при ее разработке.

Обеспечение экологической безопасности имеет давнюю историю, начиная с осознания феномена взаимозависимости природы и человека через введение  во второй половине Х1Х в. немецким биологом Я. Икскюлем понятия окружающей среды до принятия национальных законов об охране окружающей среды. Кризисные процессы в национальной  социально – экономической  сфере обусловили повсеместно низкий уровень технологической и производственной дисциплины, соблюдения проектной и технической регламентации, ремонтных работ на вредных производствах, объектах атомной энергетики и химической промышленности, транспорте, в области технического обслуживания и эксплуатации источников повышенной опасности и т. п.

Основополагающие цели разработки и реализации концепции экологической безопасности Российской Федерации вытекают из закрепленных в Конституции РФ прав  каждого человека на жизнь, благоприятную окружающую среду, достоверную информацию о ее состоянии и на возмещение ущерба, причиненного его здоровью или имуществу экологическим правонарушением (ст. 2, ст. 42 Конституции РФ. РГ.- 1993. – 25 декабря). Достижение этих общих целей обеспечения экологической безопасности РФ может быть успешным в том случае, если будет ориентироваться на определенные, жизненно важные приоритеты, то есть на обеспечение целей и задач устойчивого, а равно и безопасного с экологической точки зрения развития природы, общества и человека. Выделение приоритетов безопасной экологической политики отражает ее содержание как системы угроз, что должна учитывать концепция экологической безопасности РФ и органы власти различного уровня, принимающие управленческие решения по предупреждению, локализации или ликвидации последствий чрезвычайных ситуаций природно-техногенного характера.

Из широкого круга источников возникновения угроз природной среде в первую очередь следует назвать хозяйственный и иные виды бизнеса, затем следуют чрезвычайные ситуации, что, однако, вызывает возражение у ряда ученых: по мнению О. И. Крассова (Природные ресурсы России. Комментарий законодательства. 2002) главной экологической опасностью являются чрезвычайные ситуации природного и техногенного характера. В структуре бизнеса препятствием достижению жизненно важных приоритетов государства, общества и личности и целей государственной политики в сфере обеспечения экологической безопасности является сфера предпринимательства.

Экологическая безопасность предпринимательства как одна  из составляющих его экономическую безопасность характеризуется  содержанием, набором функциональных критериев и способами обеспечения. К сожалению, в настоящий период фактор осознания руководителями необходимости сохранения окружающей среды не всегда превалирует над коммерческими интересами предпринимателей, поэтому в большинстве стран мирового сообщества применяются системы административных санкций, налагаемых государственной властью на субъектов, не соблюдающих национальное экологическое законодательство. Пока что основную цель экологической составляющей экономической безопасности предприниматели стремятся реализовать посредством оптимизации своих финансовых затрат так, чтобы при минимальных затратах на обеспечение соблюдения экологических норм хозяйственной деятельности минимизировать свои потери от экономических санкций за загрязнение окружающей среды и потери на рынках стран с более жесткими нормами экологического законодательства, чем те, которым соответствует продукт данного предприятия. Подчеркнем, пока что экономическая цель – минимизация затрат любыми путями – является главенствующей при обеспечении экологической составляющей предприятия. Однако, отмечая  растущую зависимость отношения людей к экологическим проблемам от возрастающей интенсивности коммуникаций в обществе, необходимо сказать о том, что наряду с заботой об экономических целях у предпринимателей развивается  уровень экологического сознания, что приводит к необходимости использования новых подходов к обеспечению экологически безопасной деятельности.

Отношение предпринимательства к охране окружающей среды, ресурсосбережению и экологической безопасности меняется и по мере того, как все большее число предпринимателей  рассматривают возникающие угрозы от загрязнения не как риск или дополнительное бремя (связанные с повышенными природоохранными издержками, угрозой ликвидации дела), но и как шанс выхода на новые рынки (например, производство природоохранного оборудования, экологически чистых продуктов питания), предоставления новых дорогостоящих услуг (по страхованию, строительству природоохранных объектов) и т.д. Превращение этих шансов, их положительных потенциальных возможностей в реальности во многом зависит от успешного экологического менеджмента.  Разработка систем экологического менеджмента, активизация факторов их успешного функционирования для реализации стратегии экологически безопасной деятельности предполагает осуществление значительных корпоративных изменений. Однако формирование экологического сознания в большей мере посредством достаточно субъективного обмена информацией, а не накопления объективного экологического опыта у предпринимателей вызывает проблемы. Часто предприниматели вынуждены преодолевать свою инертность к изменениям, но удивляются непониманию и сопротивлению изменениям со стороны сотрудников. Цель данного исследования – понять, как люди должны воспринимать изменения, в частности, изменения в связи с сознательным внедрением корпоративного экологического менеджмента.

Подготовка к реализации корпоративного экологического менеджмента потребует основательного  пересмотра информационной стратегии предприятия, не обеспечивающей немедленного получения явных положительных количественных результатов (прибыли и других выгод), что может явиться существенной преградой. Но осознание предпринимателями и сотрудниками необходимости изменений – это уже предпосылка для реализации элементов информационной системы по обеспечению экологически безопасной деятельности. Необходимость решения проблемы по созданию базиса экологического менеджмента для разнообразных производственных предприятий созрела и стала явной  необходимостью установления прочных коммуникаций между производителями продуктов и их внешней средой.

Актуальность изменений (создания современного комплекса информации по обеспечению экологической безопасности предприятия) подчеркивается  довольно значимым аспектом – необходимостью установления действенных связей между ориентирами предприятия, степенью их реализации и благополучием общества. Возможно, раньше необходимость данных связей не была столь заметной, в частности, потому что в экономике отрасли и предприятия существовал приоритет директивных валовых показателей производства в краткосрочном периоде.

Актуальность изменений, связанных с созданием современных информационных систем на предприятиях обусловлена так же расширением сфер использования стратегического планирования, планирования инвестиций в интеллектуальный капитал компаний, установлением системных отношений с потребителями. При этом важным является и такой фактор, что процесс решения проблемы создания информационной системы, обеспечивающей экологическую безопасность предприятия, увеличит поле использования творческого потенциала работников предприятия. Информационный массив для обеспечения экологической безопасности на предприятии поможет привести в соответствие традиционные финансовые показатели и показатели уровня экологической безопасности, тем более, что при этом неизбежен процесс согласования целей деятельности предприятия и контроля за их достижением.

Идеи исследования готовности предпринимателей к изменениям возникли из различных источников. Автором одной из теорий взаимосвязей перемен и необходимости обучения людей для накопления опыта в процессе изменений является Ч. Хенди, рассматривающий будущее организаций через постоянные изменения. Его размышления имеют яркую гуманистическую направленность и в большей мере могут считаться практическими, так как он  предлагает ценный паллиатив для формального рационализма (неотъемлемой особенности делового мира) и для стимулов к изменениям. Его вера в достижение гармоний в организациях, экономике и обществе открывает пути решения социальных проблем, на которые человечество уже обращает пристальное внимание.

Общие подходы Ч. Хенди к теории изменений, изложенные в книге «Время безрассудства», предопределили наши попытки их прикладного использования  в связи с неотвратимостью изменений в экологическом сознании предпринимателей.

Возможности использования теории изменений Ч. Хенди на практике.

Имея дело с предсказуемыми изменениями, мы проводим  последовательные изменения, которые предполагают определенное постоянство, следовательно,  комфортность, в которой прошлое руководит будущим. Зарубежные предприниматели часто удивляются, почему на вопросы о правилах в России отвечают «потому что….», хотя логичнее было бы услышать «для того чтобы…». Это различие в ответах подтверждает предположение иностранцев о том, что россияне смотрят назад, в историю, в то время как сами они устремлены в будущее и жаждут перемен.

Перемены – это то, что непременно будет, а не то, к чему привыкают. Поэтому, желая иметь больше возможностей и меньше риска, необходимо иметь обширную информацию о переменах: те, кто знает цели и причины изменений, тратят меньше усилий для собственной защиты; те, кто понимает, куда приведут перемены, с большей эффективностью используют имеющиеся преимущества; общество, приветствующее изменения, имеет возможность не просто реагировать на них, а воспользоваться ими себе во благо. Готовность руководителей и сотрудников к переменам поможет ограничить возможный ущерб и извлечь из перемен больше выгод, тем более, что изменения — это тот же рост и синоним слова «обучение». Предположения об изменениях базируются на  следующих предположениях: изменения отличаются друг от друга, непоследовательны и не являются частью шаблона; непоследовательные изменения требуют развития непоследовательного мышления.

Десятилетия назад компании воспринимали будущее как нечто предсказуемое, планируемое, управляемое. Сегодня сотрудники организаций гораздо менее уверены в этом. Тридцать лет назад большинство сотрудников думали, что изменения означают усовершенствование того, что уже существует. Они рассчитывали на инкрементальные (увеличение, рост, прибыль), пошаговые, приветствуемые всеми перемены. Сегодня мы уверены в том, что во многих областях жизни изменения не гарантируют улучшения существующей ситуации. Изменения становятся более непредсказуемыми и в то же время более результативными, если хотим воспринимать их такими. Очевидно, что изменения всегда будут такими, какими люди предпочтут сделать их – хорошими или плохими, тривиальными или значительными.

Большинство людей и сегодня считают, что изменения должны оставить все по – старому, но устранить имеющиеся недостатки. В годы экономического бума 1960–70-х гг. за рубежом люди превратились в идеалистов, воспринимающих будущее исключительно сквозь «розовые очки»: большое станет еще больше, сильное – еще сильнее и даже бедняки лелеяли надежду разбогатеть. Но такие надежды не оправдались в полной мере, в чем убедились даже сверх благополучные Япония, Германия и США. Подобные ожидания не сбываются не потому,  что повышается скорость изменений, хотя ускорение действительно имеет место. Построив график изменения скоростей передвижения людей, например, со скорости в 500 г. н.э. до скоростей в нашу эпоху, видим, что резкие скачки наблюдались в те моменты, когда лошадей сменили автомобили, затем самолеты и ракеты. Такие изменения действительно улучшили жизнь людей и потому не вызывают беспокойства. Но, когда график выбивается из привычной схемы, начинается беспокойство людей, так как мир становится менее предсказуемым и менее управляемым. Инкрементальные изменения становятся непоследовательными. Теория катастроф, как ее называют в математике,  означает, что кривая развития то падает вниз, то неожиданно идет ровно. Непоследовательность не означает катастрофу и не должна восприниматься как катаклизм – в какой-то точке последовательные изменения утрачивают свое свойство, становятся непоследовательными и требуют изменений в поведении людей. В условиях непоследовательности не обязательно пути предшественников станут дорогами последователей.

Те, кто комфортно чувствует себя в условиях последовательных изменений, гарантируют, что сохраняют контроль и верят, что порядок вещей не изменится. Многие уверены, что организационные изменения должны быть предсказуемыми и традиционно последовательными. Специалисты-экономисты, менеджеры – уверены, что наступила эпоха непоследовательных изменений, которые несут не только проблемы, но и открывают новые возможности. В основе непоследовательного развития событий лежит комбинация из изменяющихся технологий и экономики, и, прежде всего информационной технологии, биологии и связанных с ними отраслей. Изменяясь, они трансформируют мир.

Информационные технологии связывают вычислительные возможности компьютера с микроволнами, космическими спутниками и оптоволоконными телекоммуникационными сетями. Биотехнологии – это совершенно новая отрасль, выросшая из исследований ДНК, генетического кода жизни. Эти технологии развиваются так стремительно, что вряд ли кто может предсказать, какими будут будущие разработки, и как изменят жизнь людей.

Непоследовательные изменения требуют перемен в мышлении. Со временем, вероятно, люди уверятся в том, что самыми влиятельными людьми ХХ столетия были не У. Черчилль, И. Сталин или М. Горбачев, а З. Фрейд, А. Эйнштейн, заложившие основы будущих открытий. Если к повседневным функциям научиться относиться по-новому, то и ординарные действия могут оказаться искусством. Организации, относящиеся к работникам  как к активам, требующим бережного отношения, любви и инвестиций, ведут себя не так, как компании, в которых кадры отождествляют с издержками, которые необходимо урезать при удобном случае. Измененное мышление изменяет образ традиционного мышления, что является его отличительной чертой.

Тридцать лет назад Д. Шон, американский специалист по организациям и обучению, говорил о том, что креативность, и, прежде всего творчество, возникает благодаря «перемещению понятий», использованию концепций, заимствованных из одной области, в другие с целью выработки нового взгляда на ситуацию. Теория относительности А. Эйнштейна – пример такого подхода. В такой же степени, если не больше, он применим и к сфере человеческой деятельности. Измененное мышление предполагает рассматривать маловероятное и строить самые фантастические гипотезы. Например, оно подсказывает, что в некоторых случаях желательно вознаграждать людей за неиспользование ими своих знаний (если бы вознаграждение дантиста зависело от числа людей со здоровыми, а не больными зубами, мы имели бы меньше врачей этой специальности и лучшее состояние здоровья населения). Оно отмечает, что деятельность руководителей любого уровня должна оплачиваться теми людьми, от лица которых они выполняют свои функции, а в некоторых случаях должна быть введена формальная система оценки, при которой подчиненные оценивают работу своих руководителей. Уже не вызывает возражений то, что оплачивать необходимо не время выполнения работы, а полученный результат.

Некоторые люди не принимают движения – любое изменение для них означает отказ от чего-то привычного (даже если оно неприятно) ради неизвестного (которое может оказаться более благоприятным). Но им следует знать, что эпоха непоследовательных изменений не может рассматривать покой как приемлемый результат выбора, так как ситуация меняется для всех. Именно им необходимо понять, что движение и перемены играют все более важную роль в современной жизни, что посредством изменений они учатся и развиваются (хотя эти процессы могут протекать болезненно).

Любое нарушение последовательности откладывается в сознании как ценный обучающий опыт: вынужденные принимать решения люди, сталкиваются с новыми возможностями и открывают для себя нечто новое, чего не знали прежде. Очевидно, что обучение – всегда поиск ответа на вопрос или пути разрешения проблемы. Уровень вопросов и проблем может варьироваться от глобальных до тривиальных. Обучение – непрерывный процесс, который можно представить в виде спирали: один вопрос, на который обдуман и получен ответ, ведет к новому вопросу. Проблема состоит в том, чтобы человек двигался по этой спирали и особая проблема — в том, чтобы ее витки, образующие спираль развития, стремились вверх, к развитию общества, совершенствуя его.

Логически спираль обучения начинается с вопроса или проблемы, которые должны быть решены, но при этом вопросы должны возникать из поиска (исследований), который имеет цель. Таким образом, условным началом спирали является цель исследования, вызывающая вопросы.

Поиск ответов на вопросы заставляет изучать всевозможные идеи, варианты, пути решений, то есть то, что образует теорию, требующую проверки (рефлексии). Изменение начнется лишь с понятия причин проблемы. Но чаще всего руководители компаний говорят о достигнутых успехах и ничего — об источниках проблемы и теории, объясняющей достижения, что уже свидетельство того, что они, достигая успехов, ничему не научились. Поэтому вряд ли им сознательно в дальнейшем удастся повторить успешное решение аналогичной проблемы в изменившейся ситуации. Редко кому из руководителей удается пройти как можно выше по спирали, то есть совершить действительное обучение и объяснить, почему идущие параллельно с обучением продуманные изменения встречаются редко. Обучение из опыта обычно имеет место, когда мы должны измениться. Заметим, что такое обучение – это причина и путь к изменениям – не следует смешивать с тривиальными определениями процесса обучения (как простого процесса накопления знаний). Обучение для изменений не дает известных ответов, но решает задачи, приближая нас к цели, ставя вопросы, заставляя размышлять и проверять до тех пор, пока решение не станет частью измененной жизни.

Большинство руководителей останавливается в какой – то точке спирали обучения и только кризис или аварийная ситуация заставляет их двигаться дальше, взбираясь на более высокий уровень. Существуют силы, способные подтолкнуть их к продолжению движения. Ч. Хэнди называет в качестве таких сил приемлемый эгоизм, реконструкцию и негативные способности. Рассмотрим эти силы применительно к конкретной ситуации изменений на предприятии, связанной с совершенствованием в сфере экологически безопасной деятельности.

В соответствии с принципом приемлемого эгоизма лучше и продолжительнее обучаются те, кто несет ответственность не только за себя и свое будущее, имеет ясные ориентиры и верит в результаты изменений. Поэтому руководители должны заботится об экологически безопасной деятельности не по принуждению, а в силу своего желания.

Второе условие – реконструкция – это способность думать о любой проблеме как о возможности, а не как о катастрофе. Многие предприниматели обязаны успеху интуитивной реконструкции своего вида деятельности, когда из-за кризисной ситуации вынуждены были соединить свои возможности и потребности. Лучшие представители мира бизнеса постоянно заняты реконструкцией, переосмыслением того, что они имеют в своем бизнес – портфеле, переопределяя виды деятельности и рынки, постоянно проверяя правильность вложений в растущий бизнес. Организация и ведение экологически безопасного бизнеса, невыгодного сегодня, может и должно оказаться прибыльным в будущем. Коллектив, участвуя в решении  проблемы реконструкции, может привнести новые идеи. Заметим, что трудно решать сегодняшнюю проблему рецептом из прошлого, так же, как и воспользоваться готовым решением в постоянно меняющемся мире, но реконструкция позволяет переместить проблему в иную перспективу.

Обучение и изменения всегда сопряжены с неизвестностью, а значит, связаны с риском: на один успех предпринимателя, в среднем, приходится девять провалов — нефтяные компании бурят девять пустых скважин, пока в десятой найдут нефть. Но от руководителей чаще всего мы слышим об успехах, а не о неудачах, хотя ошибка – составная часть правильного решения, а негативные способности – это ментальная установка, которую обучаемый должен культивировать, для того чтобы быстрее и легче пережить неудачу – тогда и последующие будут восприняты менее болезненно («на ошибках учатся», — народная мудрость).

Таким образом, желание развиваться комфортно и предусмотрительно, приемлемый эгоизм, попытки непрерывного переопределения своей среды и способность воспринимать неудачи как сопутствующие успеху запустят движение по спирали обучения. Но для успешного движения необходимо предоставить себе свободное пространство, определить цели, к достижению которых необходимо стремиться, задать вопросы, требующие поиска ответов, выявить проблемы, требующие решения. Желание предпринимателей изменить экологическую ситуацию в обществе через совершенствование корпоративной экологически безопасной деятельности (стремление к изменениям на предприятии), как минимум вызовет необходимость установления нескольких целей на определенный период, описания в деталях степени приближения к намеченному, и необходимых ресурсов для этого, следовательно, начало  движения по спирали обучения и преднамеренных изменений.

Мы рассмотрели процесс необходимого обучения людей при подготовке и проведении изменений. Но организация тоже может быть обучающейся (сама) и (или) обучающей своих сотрудников. В этих случаях в ней должны действовать рассмотренные ранее условия: наличие собственных целей и намерения их достижения; правильное восприятие организацией самой себя – чистая реконструкция, требующая ответа на вопрос, каким делом она занимается в данное время; предоставление своим сотрудникам пространства для творческих возможностей, которые при использовании хотя и приведут к ошибкам, но они должны быть использованы как ценный опыт. Кроме этого, организация должна иметь информационную сеть для постановки целей, вопросов, изучения теорий и рефлексии.

Таким образом, изменения, возникающие в процессе разработки и внедрения информационной системы по экологически безопасной деятельности  предприятия, должны рассматриваться как накопление опыта руководителей и коллектива в реализации практической заботы бизнеса о сохранении природной среды. По-нашему мнению, реализация этого элемента экологического менеджмента явится важной основой изменений по созданию творческой современной организации.

Созданная корпоративная экоинформационная система предприятия позволит представить комплексно картину состояния экологической безопасности, обеспечить компетенцию и развитие связей с внешним окружением, мобилизовать персонал на формирование конкурентных преимуществ,  эффективнее использовать имеющиеся знания и опыт сотрудников, обеспечить гибкость реакции на изменения  в деловой среде.

Опыт использования корпоративного экологического менеджмента ведущими международными компаниями демонстрирует, что перемены в связи с их внедрением требуют не только значительных материальных, технических и финансовых ресурсов, но в не меньшей степени сознательной и психологической готовности людей к переменам. Мы получили анкеты от 60 предприятий различных отраслей, масштабов и успешности. Цель анкетирования – попытка получения реальной упорядоченной информации в отношениях персонал – экология. Результаты статистической обработки анкет позволили сделать следующие выводы. Во-первых, большую готовность к необходимым изменениям показали строительные предприятия, наименьшую – предприятия легкой промышленности, предприятия отраслей транспорта, коммунальных услуг заняли промежуточное положение между ними.

Во-вторых, предприятия, коллективы которых в большей степени интересуются состоянием экологически безопасной деятельности, относятся также к строительству.

В-третьих, на всех обследованных предприятиях люди имеют представление об экологических законодательных актах, административных и экономических мерах воздействия за нарушение законов природопользования и охраны природной среды.

В-четвертых, ответы респондентов позволили отметить, что в строительстве наиболее загрязняют среду предприятия, осуществляющие монтаж конструкций и оборудования, хотя немного меньшим загрязнением сопровождаются сварочные, транспортные и другие работы; в энергетике наибольшим загрязнителем является электровакуумное производство.

В целом, результаты отразили значительную корреляцию между степенью осведомленности персонала о состоянии экологии на предприятии и принадлежностью предприятий к отраслям, сгруппированным по степени экологичности производства.

Общий вывод из обследования может быть следующим: отдельные элементы экологического менеджмента – аудит, мониторинг – уже действуют на некоторых предприятиях, но в целом персонал российских предприятий мало информирован о сути экологических проблем, а, следовательно, слабо подготовлен к переменам в совершенствовании экологически безопасной деятельности. Данное обстоятельство может быть серьезным препятствием на пути повышения степени экологически безопасного производства, и это тем более серьезно, что реализация идей корпоративной экологической безопасности добровольна.

Необходимость получения положительных результатов экологически безопасной деятельности (при решении проблем поддержания прочных позиций предприятия на рынке) должна побудить руководителей и предпринимателей к изысканиям и апробации различных методов активизации человеческого фактора, в том числе к обучению восприятия перемен. Очевидно, что эффективные локальные и общественные результаты предпринимательской деятельности могут состояться лишь при наиболее полном использовании творческого потенциала  предпринимателей и сотрудников.

Изучение Золотой Орды является одной из традиционных тем русской и советской исторической науки. Интерес к ее истории связан с решением целого ряда конкретных проблем, касающихся не только путей развития самого кочевнического общества, но также и его взаимодействия с окружавшими оседлыми народами. На протяжении длительного времени Золотая Орда играла особую, крайне реакционную роль в политическом, общественном и культурном развитии разнообразного и многочисленного населения обширного историко-географического региона. В конкретно сложившейся исторической ситуации XIII—XIV вв. особую и наиболее длительную тяжесть монгольского гнета испытали на себе русские земли. Однако в историографическом разрезе оценка влияния проводимой золотоордынскими ханами политики рассматривалась далеко не однозначно. В трудах отдельных крупных представителей дореволюционной науки Золотой Орде, в частности, приписывалась роль фактора, ускорившего консолидацию русских земель и содействовавшего становлению государственности. Некоторые ученые недооценивали всю тяжесть монгольского гнета и глубину его влияния на торможение объективных исторических процессов, происходивших в русских княжествах. Несостоятельность подобных утверждений была показана в целом ряде исследований советских историков. Несмотря на это, в отдельных работах до последнего времени встречаются суждения, трактующие какие-то положительные аспекты наличия монгольского государства в Европе и его влияния на Русь. В качестве примера можно привести мнение Л.Н. Гумилева о том, что Золотая Орда служила Руси прикрытием от нападений с востока,^* причем в результате этого «Русь успела окрепнуть и усилиться».¹⁾ Такое утверждение основано на явном историко-географическом заблуждении, так как с востока на Русь никто и не пытался нападать: все территории, вплоть до океанского побережья, были подвластны монголам. Зато сами они на протяжении XIII—XIV вв. неоднократно вторгались в русские пределы, а отнюдь не являлись преградой этому.

К настоящему времени исторической наукой достигнуты заметные успехи в изучении Золотой Орды. Причем нужно отметить, что последние работы в этой области носят не общий [5] характер, а ставят своей задачей исследование каких-то определенных, частных аспектов существования этого государства. Успешному их решению во многом способствует и обширный археологический материал, полученный в результате многолетних исследований золотоордынских городов Поволжья под руководством Г. А. Федорова-Давыдова.²⁾ Новейшие археологические исследования, данные нумизматики и средневековой картографии в соединении с широко известными письменными источниками сделали возможным в настоящее время рассмотрение широкого круга историко-географических вопросов, связанных с существованием золотоордынского государства. Важность постановки такой темы в первую очередь диктуется недостаточной изученностью различных аспектов внутригосударственной географии Золотой Орды. Территория ее до настоящего момента по большей части определяется лишь в общих чертах, на основании суммарных сообщений письменных источников. Границы государства на значительном протяжении остаются неясными и изображаются на картах весьма приблизительно. Спорный характер носит и принадлежность некоторых районов золотоордынскому государству, а также возможные изменения рубежей в разные периоды его существования. Особую проблему составляют локализация и уточнение числа золотоордынских городов и тесно связанных с ними караванных торговых путей. Понимание многих специфических черт этого своеобразного государства невозможно и без рассмотрения его административно-политической структуры. Выяснение последней позволяет глубже понять различные социальные процессы и уяснить истоки бурных феодальных междоусобиц. Наконец, историко-географическое исследование с достаточной полнотой может раскрыть паразитический характер этого государства и традиционно агрессивную направленность его внешней политики. Необходимость специального исследования перечисленного круга вопросов наиболее отчетливо проступает при анализе различных современных картографических материалов, отображающих территорию Золотой Орды. Отличительной чертой их является крайняя неразработанность деталей и схематизм графических данных общего характера. Между тем накопленные к настоящему времени источники позволяют с успехом восполнить многие лакуны в исторической географии Золотой Орды. С другой стороны, историко-географическая проблематика Золотой Орды тесно переплетается с жизнью соседних государств и народов. В первую очередь это относится к русским княжествам, имевшим наиболее протяженную границу с владениями монголов. По возможности наиболее полная разработка вопроса о порубежных владениях, выявление их внутренней специфики и территориальных изменений, а также прослеживание здесь конкретной пограничной полосы во многом могут дополнить картину организации монгольского властвования на Руси. Появившаяся во второй половине XIV в. тенденция к [6]сокращению государственной территории Золотой Орды не только позволяет раскрыть ее внутреннее ослабление, но и, безусловно, свидетельствует об общем усилении борьбы против монгольского ига. Наиболее показательный пример в этом отношении представляет образование Молдавского княжества, территория которого окончательно оформилась в процессе прямой вооруженной борьбы с Золотой Ордой.

Многогранность аспектов, связанных с исторической географией Золотой Орды, подчеркивает важность решения этой научной проблемы для дальнейших исследований общеисторического характера. До настоящего времени эта тема не ставилась в качестве самостоятельного исследования, хотя отдельные узкоконкретные вопросы ее разбирались в специальных статьях и монографических работах. В значительной мере это можно отнести на счет определенных трудностей, связанных с малочисленностью данных и недостаточной археологической исследованностью различных частей золотоордынского государства. Последнее особенно важно (ввиду отрывочности письменных сообщений) не только для датировок, но и при определении принадлежности того или иного района к территории Золотой Орды и уточнения ее границ. Именно в связи с этим А. Ю. Якубовский подчеркивал особую трудность установления точных границ Улуса Джучи.³⁾ Несколько позднее М. Г. Сафаргалиев пришел к выводу, что «на основании имеющихся материалов XIV в. территорию Золотой Орды для этого периода можно определить лишь суммарно».⁴⁾ По отношению к отдельным районам государства это замечание остается справедливым и по сегодняшний день. Какие-то коррективы здесь могут быть внесены в дальнейшем лишь в связи с проведением более углубленных археологических исследований.

Знакомство с письменными источниками по исторической географии Золотой Орды в первую очередь показывает, что содержащиеся в них данные обычно носят отрывочный характер, откуда вытекает и большая разбросанность их по различным сочинениям и летописным сборникам. Все они, как правило, касаются различных сторон политической истории государства и его взаимоотношений с другими странами. Это во многом определяет случайность приводимых в них географических сведений; в лучшем случае они преподносятся в качестве обобщений, подчеркивающих обширность государства или отдельных его частей. Так как собственно золотоордынских письменных источников не сохранилось (исключение составляют несколько ханских ярлыков), то особую важность приобретают сообщения арабских и персидских авторов. Большинство их было собрано и издано в прошлом веке востоковедом В. Г. Тизенгаузеном. Первая часть подготовленного им «Сборника материалов, относящихся к истории Золотой Орды» вышла в свет в 1884 г. и до настоящего времени является важнейшим пособием при изучении различных сторон жизни этого государства. В [7] издании объединены отрывки из средневековых арабских хроник и записки путешественников, охватывающие период всего существования Золотой Орды. При всей общеисторической важности этих материалов нужно отметить все же скудность приводимых в них географических данных, которые к тому же нередко переписывались более поздними хронистами из трудов предшественников. Узость круга историко-географических сведений в значительной мере зависела и от того, что подавляющее большинство арабских авторов никогда не посещали владений Джучидов и получали информацию со слов дипломатов и купцов. Естественно, что в отдельных случаях она носила искаженный или даже совсем неверный характер. Это хорошо прослеживается чаще всего в отношении конкретных дат правления золотоордынских ханов и отдельных событий внутренней истории. В географическом отношении наибольший интерес представляют общие описания территории государства, включающие перечисления различных районов и городов. Несмотря на суммарный характер подобных сведений, они позволяют обрисовать в довольно полном виде если не границы, то внутренние области, дающие общий контур джучидских владений. При этом определенное число более мелких деталей можно выявить и дополнить, привлекая источники другого характера, например, археологические. Описания Золотой Орды арабскими авторами чаще всего содержат рассказы о кочевом образе жизни ее населения, а количество упоминаемых городов обычно ограничивается крупнейшими из них, как правило располагавшимися на главных путях караванной торговли. Важные сведения об административно-политическом устройстве государства можно почерпнуть из руководств по дипломатической переписке, где перечислены чиновники различных рангов, а также наиболее влиятельные представители феодальной знати.

Одной из наиболее полно освещаемых сторон золотоордынской истории являются события, связанные с различными военными действиями, имевшими место вдоль южных границ государства. В этом нашла отражение прямая заинтересованность султанов мамлюкского Египта в военном союзе с Золотой Ордой против хулагуидского Ирана. Нужно отметить лишь, что описания причин конфликтов и результатов походов и сражений не всегда совпадают у арабских и персидских авторов, обычно излагавших события в пользу представляемой ими стороны. Особо нужно упомянуть сочинения арабов, лично побывавших в Золотой Орде. Они содержат важные и достоверные сведения по различным вопросам географии и внутреннего устройства государства. Наиболее подробный рассказ оставил Ибн-Батута, побывавший во время правления Узбека в Крыму, на Северном Кавказе, в Поволжье и Хорезме. Рассказ его наполнен конкретными географическими деталями, описаниями городов и расстояний между ними, данными об административном устройстве, торговле и хозяйстве. В целом собранные [8] В. Г. Тизенгаузеном арабские исторические материалы по большей части касаются географических аспектов центральной части Золотой Орды. Сведения же об окраинных ее районах очень малочисленны, скупы и чаще всего сообщаются вскользь.

Изданный в 1941 г. второй том «Сборника материалов, относящихся к истории Золотой Орды» составили извлечений из сочинений персидских авторов. Основная часть вошедших в него летописных отрывков также содержит изложение событий политической истории Золотой Орды. Причем персоязычным авторам были более близки и знакомы факты, относящиеся к восточной части владений Джучидов и деятельности Тимура. Различные данные по исторической географии носят здесь характер попутно сообщаемых сведений, вкрапленных в повествования о правлениях ханов, составляя в целом довольно ограниченный материал. Исключение составляет чрезвычайно подробное, насыщенное различными географическими деталями изложение войн Тимура с Тохтамышем в последнее десятилетие XIV в. Важность этого материала особенно значительна, так как арабские историки раскрывают его лишь в самых общих чертах.

Широко известный и постоянно используемый «Сборник летописей» Рашид ад-Дина подробно освещает историю и деятельность Чингисхана и его сыновей, а также монгольского государства на территории Ирана. В противовес этому Рашид ад-Дин в своем обширном труде уделил Золотой Орде минимальное внимание, сообщая лишь основные этапы ее развития. Конкретных сведений по исторической географии государства здесь фактически не содержится, но летописи дают богатый сравнительный материал по административному устройству и организации властвования монголов в других улусах.

Особую важность для политической истории Золотой Орды имеют русские летописные своды, данные которых в этом отношении отличаются значительной точностью и конкретностью. Специфика источника наложила определенный отпечаток на содержащиеся в нем географические сведения. Они вкраплены в различные рассказы о русско-ордынских столкновениях, поездках князей в ханскую ставку и сообщениях о внутренних событиях в Золотой Орде. В отдельных случаях хронологический порядок изложения позволяет проследить некоторые изменения территориального характера, а также административно-политического развития государства. В вопросах разграничения русских и монгольских владений летописи, по сути дела, являются единственным источником, поскольку восточные авторы не имели даже приблизительного представления о наличии таких рубежей. Однако нужно с сожалением отметить, что подобные данные носят отрывочный характер, позволяя реконструировать лишь отдельные участки границы. Географические сведения о глубинных районах Золотой Орды касаются в основном ее центральных районов (Поволжье, Подонье, Северный [9] Кавказ), где наиболее часто бывали русские люди. При этом упоминаются отдельные местности, города и административные единицы государства. Судя по летописным текстам, на Руси хорошо знали не только европейскую часть Золотой Орды, но в достаточной степени были осведомлены о ее сибирских территориях и даже о Кок-Орде. Многочисленные сообщения летописей о походах золотоордынских войск на Русь с исчерпывающей полнотой освещают географию военной экспансии Золотой Орды на ее северных границах.

Ценнейшие сведения по различным вопросам исторической географии Золотой Орды содержатся в сочинениях Плано Карпини и Гильома Рубрука.⁵⁾ Оба путешественника пересекли территорию государства с запада на восток и обратно еще во время правления хана Бату, т.е. в самом начальном периоде существования Золотой Орды. Сообщаемые ими данные можно разделить на две части: первую составляет описание дороги с приводимыми при этом конкретными сведениями обо всем, что встречалось по пути; вторая содержит различные материалы, касающиеся государства в целом, его устройства и географии, почерпнутые из различных источников во время поездки. Оба путешественника посетили Золотую Орду с промежутком всего лишь в шесть лет, однако сравнение их наблюдений дает материал об определенном внутреннем развитии государства за это время. В первую очередь это относится к начальному периоду возникновения городов в степных районах. Если Карпини не встретил здесь ни одного стационарного поселения, то Рубрук уже сообщает о нескольких небольших поселках и недавно основанной столице государства — Сарае. Немаловажную черту отчетов Карпини и Рубрука составляет надежность приводимых ими сведений географического и административно-политического характера.

Особую категорию источников для рассматриваемой темы составляют несколько сохранившихся средневековых карт (XIV—XV вв.), изготовленных в Италии и Испании. На них изображены известные в то время материки (Европа, Азия и северная часть Африки) с соответствующими государствами, среди которых находится и Золотая Орда, обозначенная как «Татария». Какие-либо межгосударственные границы на карты не нанесены, но названия самих государств, как правило, упоминаются. Контуры наиболее значительных рек и морей изображены с некоторыми искажениями, в соответствии с географическими представлениями средневековья. На территории Золотой Орды отмечены реки Днестр, Днепр, Дон, Волга, Кубань и Урал, а также Черное, Азовское и Каспийское моря, Кавказский и Уральский хребты. Особая ценность карт состоит в том, что на них изображено значительное число золотоордынских городов, совершенно неизвестных по письменным источникам. Наибольшее число их помещено на карте итальянских купцов братьев Пицигани, составленной в 1367 г. Сведения, [10] уточняющие положение различных городов Золотой Орды, можно почерпнуть также на картах А. Дульцерта (1339 г.), неизвестного автора (1351 г.), Каталонского атласа (1375 г.) и Фра-Мауро (1459 г.). Две наиболее ранние карты — Санудо (1320 г.) и Весконте (1327 г.) относятся к типу портоланов, обрисовывающих только побережья Черного и Азовского морей. Некоторые из обозначенных на картах городов не удается идентифицировать с известными археологическими памятниками (городищами). Точно так же и отдельные, хорошо известные по археологическим раскопкам остатки золотоордынских городов не находят соответствующих подтверждений на упомянутых картах.

Накопленные к настоящему времени обширные нумизматические материалы служат значительным подспорьем при изучении золотоордынских городов. Монеты позволяют не только расширить круг известных по письменным источникам населенных пунктов (так как на них выбивались места чекана), но и идентифицировать исследуемые городища с конкретно известными городами.

Археологические исследования золотоордынских памятников начались в первой половине XIX в. многолетними раскопками А. В. Терещенко второй столицы государства — Сарая ал-Джедид (Царевское городище, находящееся в Волгоградской обл.).⁶⁾ Результаты этих работ сыграли видную роль в расширении знаний о материальной культуре и различных сторонах жизни городского населения. Для решения историко-географических вопросов работы А. В. Терещенко имеют минимальное значение, в них засвидетельствовано лишь наличие различных импортных изделий, указывавших на развитие международной караванной торговли. В дальнейшем интерес к золотоордынской археологии значительно снизился и раскопки ограничивались изучением небольших площадей отдельных памятников.⁷⁾

В советское время изучением золотоордынских оседлых населенных пунктов занялся Ф. В. Баллод, обследовавший район нижнего течения Волги. Проведение основательных разведок выявило здесь значительное число стационарных поселений, описание которых вошло в изданную Ф. В. Баллодом монографию.⁸⁾ Научная фиксация их имела большое значение, так как впоследствии часть этих объектов была уничтожена при строительстве крупных гидротехнических сооружений. Исследования Ф. В. Баллода изменили и расширили представление о городской жизни в Золотой Орде и распространении оседлого населения. Вместе с тем нужно отметить, что его попытки разработать топографию золотоордынских столиц,⁹⁾ определяя границы различных частей города лишь на основании подъемного материала, не могут быть признаны научно обоснованными, что и подтвердили более поздние исследования.

За последние десятилетия археологические раскопки проводились в самых разных частях бывшего золотоордынского [11] государства. Это позволило не только значительно расширить представление о многих сторонах городской жизни, но и уточнить границы, а также их изменения на протяжении всего периода существования Золотой Орды. В процессе этих работ довольно подробно исследована территория самого западного улуса государства, находившегося в Пруто-Днестровском междуречье. Археологические раскопки и разведки выявили здесь остатки двух крупных городов и значительное число сельских поселений.¹⁰⁾ Полученные при этом результаты имеют важное значение для определения западных границ Золотой Орды в XIII в. и свидетельствуют о заметном сокращении ее территории во второй половине следующего столетия. Археологическое подтверждение распространения власти Золотой Орды на Пруто-Днестровское междуречье показывает ошибочность мнения, что западные области государства ограничивались течением Днепра.¹¹⁾

Обнаружение и исследование в нижнем течении Днепра значительного по площади золотоордынского города с монументальными постройками показало, что здесь находился крупный административный центр, возникший, по всей видимости, на торговом пути из Западной Европы.¹²⁾ Выяснению географии северных владений государства во многом способствовали раскопки в Воронежской и Пензенской областях.¹³⁾ Многолетняя кропотливая работа Р. Г. Фахрутдинова, обследовавшего обширный район бывшей Волжской Булгарии, привела к выявлению значительного числа новых поселений золотоордынского времени.¹⁴⁾ На основании собранных многочисленных материалов автору удалось аргументированно обрисовать районы обитания местного населения во второй половине XIII в. и последовавшее за этим постепенное освоение северных областей, отодвинувшее границу государства на территорию лесного Предкамья. Отсутствие данных в письменных источниках о положении в этом регионе на протяжении XIII—XIV вв. подчеркивает особую важность проведенного Р. Г. Фахрутдиновым исследования.

Возглавляемые Г. А. Федоровым-Давыдовым многолетние планомерные раскопки городов Нижнего Поволжья, в том числе обеих столиц Золотой Орды, позволили накопить обширный материал по самым разным вопросам истории и культуры государства. Для освещаемой темы эти работы важны выяснением процесса градообразования, данными о внутригородской топографии, составе и численности населения, а также различными аспектами экономической географии. В целом археологические исследования золотоордынских памятников дают самый разнообразный материал, позволяющий провести проверку и обоснование неясных или неконкретных сообщений письменных источников и во многом восполнить имеющиеся в них лакуны.

Комплексное рассмотрение всех перечисленных категорий источников при значительной скудности письменных сообщений [12] позволяет довольно успешно решать не все, но большую часть вопросов исторической географии Золотой Орды. Медленный процесс накопления, выявления и научного осмысления сведений по этой проблеме был одной из основных причин, тормозивших ее изучение в полном объеме. В определенной степени это было обусловлено также и тем, что основное внимание исследователей сосредоточивалось на выяснении обширных аспектов русско-золотоордынских отношений и влияния монгольского государства на развитие Руси. Характерную черту изучения исторической географии Золотой Орды в XIX в. составлял уклон в сторону выявления конкретных памятников, оставшихся после этого государства, их датировки и соотнесения с данными письменных источников. В первую очередь это относилось к установлению численности золотоордынских городов и отождествлению их названий, встречающихся в летописях и на монетах, с известными городищами. Значительное влияние на разработку именно такого направления оказала известная работа X. М. Френа, посвященная монетам Золотой Орды.¹⁵⁾ В предисловии к ее изданию на русском языке автор специально выделил вопрос о локализации названий золотоордынских городов, встречающихся на монетах, подчеркнув, что «между сими городами встречаются некоторые, кои и поныне остаются мне неизвестными».¹⁶⁾ X. М. Френ первым составил список городов Золотой Орды, основанный исключительно на данных нумизматики. С включением различных вариантов названий он насчитывает 38 пунктов чеканки монет,¹⁷⁾ среди которых, кроме городов, перечислялись также Орда, Орда ал-Джедид, Орда-Базар, Бек-Базар. Одновременно Френ привел известные ему данные о локализации перечисленных городов, в подавляющем большинстве случаев правильно определив их местонахождение. Однако общее состояние научных знаний того времени не позволяло проделать эту работу по отношению ко всем пунктам. В частности, он высказал предположение, что Сарай ал-Джедид составляет часть Старого Сарая, а не является самостоятельным городом. Янги-Шехр, или Шехр ал-Джедид, известный по монетам марионетки Мамая хана Абдуллаха, Френ предположительно поместил на Сырдарье, так как вопрос о территории, подвластной Мамаю в период «великой замятни», еще не был разработан. Составление X. М. Френом списка золотоордынских городов можно отнести к одному из первых значительных шагов в русской науке, направленных на изучение исторической географии государства. Встречающиеся на монетах названия золотоордынских городов побудили X. М. Френа посвятить одному из них — Укеку — небольшое специальное исследование. Оно было напечатано в 1835 г. в записках Санкт-Петербургской академии наук на немецком языке и впоследствии два раза переиздавалось в русском переводе.¹⁸⁾ На примере поднятого X. М. Френом вопроса о локализации одного конкретного города отчетливо проступили неразработанность [13] проблемы в целом, отсутствие четких представлений о географии Золотой Орды, а также распространение в науке противоречивых и часто совершенно необоснованных мнений, значительно затруднявших выяснение того или иного исторического факта. Критический разбор высказанных точек зрения о местоположении Укека, комплексное привлечение письменных, нумизматических и археологических источников позволили X. М. Френу убедительно обосновать мнение о существовании остатков этого города на берегу Волги у Саратова. Эта небольшая статья по частному вопросу исторической географии Золотой Орды подчеркнула наличие различной степени осведомленности отдельных средневековых авторов, а подчас и ошибочность их сообщений, нередко базировавшихся на устных рассказах, доходивших через многочисленных посредников.

Дальнейшее развитие темы золотоордынских городов связано с выяснением местонахождения отдельных пунктов и длительными спорами о существовании двух столиц — Сарая и Сарая ал-Джедид. Последний вопрос делился на две части: сколько столичных городов было в государстве — один или два — и с какими из известных городищ их можно отождествить. Бурные споры по этим поводам подогревались самыми различными высказываниями многочисленных русских и зарубежных авторов, среди которых была даже императрица Екатерина II. В связи с начавшимися раскопками Царевского городища А. В. Терещенко (и опираясь на полученные им материалы) эту проблему попытался разрешить востоковед В. В. Григорьев, опубликовавший в 1845 г. обширную статью «О местоположении Сарая, столицы Золотой Орды».¹⁹⁾ Перечислив все ранее существовавшие мнения и подвергнув их критике, как необоснованные, что в большинстве случаев было справедливо, В. В. Григорьев пришел к выводу о существовании на всем протяжении истории Золотой Орды одного столичного города — Сарая. Что же касается Сарая ал-Джедид, то, по его мнению, это был всего лишь дворец хана, находившийся в столице — Сарае. Последний он локализовал, привлекая данные раскопок A. В. Терещенко, на Царевском городище, где поместил также и Гюлистан, считая его одним из ханских дворцов. Селитренному городищу В. В. Григорьев отвел роль огромного некрополя, сославшись при этом на различные примеры устройства монголами своих кладбищ вдали от жилых мест и на обнаруженные здесь многочисленные погребения. Ошибочные выводы B. В. Григорьева явились результатом не только неизученности Селитренного городища, но и неправильной интерпретации нескольких тысяч монет, найденных при исследованиях А. В. Терещенко. На подавляющем большинстве их место чекана было обозначено как Сарай ал-Джедид, что В. В. Григорьев хотя и отметил, но принял за название не города, а всего лишь дворца. [14]

Окончательную ясность в запутанный вопрос о существовании двух Сараев внесла вышедшая в 1878 г. статья профессора Новороссийского университета Ф. К. Бруна.²⁰⁾ Внимательный анализ нумизматического материала показал, что надпись «Сарай ал-Джедид» появилась на монетах только со времени правления Джанибека, причем подавляющее большинство их встречается на Царевском городище. На этом основании Ф. К. Брун выдвинул предположение о переносе столицы после смерти Узбека из Сарая (Селитренное городище) в Сарай ал-Джедид (Царевское городище), подтвердив его данными обнаруженной карты Фра-Мауро (XV в.), на которой были нанесены оба столичных города. Однако в дальнейшем споры были продолжены, но уже в связи с выяснением местонахождения другого золотоордынского города — Гюлистана, название которого также стало фигурировать на монетах со времени правления Джанибека. В. К. Трутовский предложил отождествлять Гюлистан с Селитренным городищем,²¹⁾ но вступивший в полемику с ним Н. И. Веселовский привел веские аргументы в пользу того, что это не город, а ханский дворец, вокруг которого сформировалось и постепенно начало расти поселение из обслуживающего персонала, купцов, чиновников и др.²²⁾ По его мнению, Гюлистан возник как один из загородных дворцов хана и находился в непосредственной близости от Сарая ал-Джедид. Результаты раскопок А. В. Терещенко позволили Н. И. Веселовскому локализовать его в нескольких километрах от Царевского городища, у д. Колобовки. Спор этот не получил окончательного решения до настоящего времени, однако точка зрения Н. И. Веселовского представляется достаточно убедительной в свете данных нумизматики и археологии.

Попытка локализовать еще один золотоордынский город, упоминаемый в русских летописях под названием Бездеж, была предпринята П. Н. Милюковым²³⁾ и вслед за ним Д. Ф. Кобеко.²⁴⁾ Милюков, построив свое исследование на чисто внешнем сходстве названий «Бездеж» и «Бештау», предложил искать этот город в районе Пятигорья на Северном Кавказе. Внимательно проанализировавший летописные сообщения, Д. Ф. Кобеко аргументированно отверг такое предположение, доказав, что он находился на правом берегу Волги, севернее Сарая ал-Джедид. Исследования последних лет позволяют соотнести Бездеж с находящимся в Волгоградской обл. Водянским городищем, являющимся остатками известного по средневековым картам и восточным летописям г. Бельджамена.

Среди других работ о городах Золотой Орды нужно упомянуть также книгу Л. Л. Голицына и С. С. Краснодубровского об Укеке.²⁵⁾ Она претендует на полноту изложения и широту охвата исследуемой темы, начиная разбор различных исторических сообщений о саратовском Поволжье со времен Гомера и Геродота. Однако в ней нет каких-либо серьезных добавлений [15] и уточнений к упоминавшемуся выше исследованию X. М. Френа или суждений по исторической географии Золотой Орды.

Разработка более общих вопросов исторической географии Золотой Орды связана с обнаружением в западноевропейских книгохранилищах нескольких средневековых карт. Их исследованием в 60—80-х годах прошлого века занимался профессор Новороссийского университета в Одессе Ф. К. Брун, а затем член Саратовской ученой архивной комиссии Ф. Ф. Чекалин. В различных изданиях Ф. К. Бруном было опубликовано несколько статей, основное содержание которых сводилось к разбору данных географических карт XIV—XV в. Впоследствии эти работы были объединены в двухтомный сборник, вышедший в Одессе.²⁶⁾ Ф. К. Брун попытался локализовать все обозначенные на картах пункты, связав их с конкретно известными историческими или современными объектами. Для этого он привлек обширный круг письменных источников. Однако подобная кабинетная работа дала очень небольшие результаты из-за полного отсутствия надежных археологических данных. Наиболее ярко это видно на примере статьи «Берег Черного моря между Днепром и Днестром по морским картам XIV и XV-гo столетий».²⁷⁾ Пытаясь восполнить пробел, Ф. К. Брун предпринял поездку (безрезультатно) вдоль берега Черного моря, надеясь найти остатки нанесенных на картах пунктов. Материалы средневековых карт легли также в основу его очерка «О поселениях итальянских в Газарии. Топографические и исторические заметки»,²⁸⁾ причем на этот раз автор провел предварительное натурное обследование районов, освоенных генуэзцами и венецианцами в XIV—XV вв. Приведенный в статье обзор основных итальянских колоний на побережьях Черного и Азовского морей дополнен Ф. К. Бруном различными сведениями по их политической истории, развитию торговли, а также описанием отношений с Золотой Ордой. В географическом отношении работа не содержит каких-либо новых данных, являясь, по сути дела, сжатым очерком истории итальянских колоний.

На материалах карт Пицигани (1367 г.) и Каталонского атласа (1375 г.) Ф. К. Брун подготовил статью «Перипл Каспийского моря по картам XIV столетия».²⁹⁾ Эта публикация в значительной степени расширила представление о численности городов в Золотой Орде, добавив к их списку многие ранее неизвестные населенные пункты, располагавшиеся вдоль течения Волги и побережья Каспия. Комментарии автора, поставившего себе задачей объяснить все географические наименования и локализовать их, подчас выглядят довольно наивно и неубедительно. Это вызвано не только недостаточным знакомством с археологическими памятниками региона, но и плохой их изученностью в целом.

Изучение средневековых карт вслед за Ф. К. Бруном продолжил Ф. Ф. Чекалин, рассмотревший материалы трех [16] средневековых карт, подробно охарактеризовав изображенный на них район Поволжья.³⁰⁾ Знание археологических памятников района позволило ему убедительно сопоставить отмеченные на картах населенные пункты с конкретными городищами. Введение в научный оборот довольно подробных западноевропейских карт значительно расширило представления об оседлой жизни в Золотой Орде. Однако можно лишь сожалеть о том, что эти материалы не послужили толчком для организации археологических поисков, необходимых для уточнения и локализации данных средневековых географов. Такие работы были проведены лишь в отношении части Золотой Орды — территории, на которой проживали волжские булгары. При этом были собраны многочисленные и разнообразные материалы, изданные К. И. Невоструевым³¹⁾ и С. М. Шпилевским.³²⁾ Важность и ценность их работ в историческом и археологическом отношениях несомненна, однако их трудно использовать при изучении географии Золотой Орды из-за отсутствия четких датировок памятников булгарским или монгольским временем.

Кроме работ, рассматривающих конкретные географические сюжеты золотоордынской истории, нужно отметить также труды общего характера, освещающие внутреннее устройство государства. В очерке Г. С. Саблукова³³⁾ затрагиваются самые разнообразные стороны общественной жизни Золотой Орды, однако разбор их произведен в слишком поверхностном, общем плане, создающем впечатление абсолютной статичности и отсутствия каких-либо внутригосударственных процессов и изменений. Эта же тема была разработана И. Н. Березиным,³⁴⁾ подробно осветившим истоки и постепенный процесс формирования различных государственных институтов монголов. Изучение разнообразных источников привело его к важному выводу о развитости государственного аппарата в Золотой Орде в противовес господствовавшему в то время мнению о стихийности и аморфности внутренней структуры кочевнических государств. Анализ сохранившихся ханских ярлыков и летописей позволил И. Н. Березину создать внушительный перечень различных государственных чиновников, должностей и обрисовать феодальную иерархию Золотой Орды.

Советские историки, опираясь на достижения дореволюционной науки, а в отдельных случаях критически пересматривая их, подошли к исследованию Золотой Орды и ее наследия с марксистских позиций. Особое значение и важность изучения этой обширной и многогранной темы подчеркивается тем, что основанное Бату государство прямо или косвенно оказывало влияние на политическое, экономическое, культурное и этническое развитие не только русского, но и многих других народов Восточной Европы, Кавказа, Сибири, Средней Азии и Востока. Наиболее общая и характерная черта этого влияния сводится к регрессивной, тормозящей роли, ярко проступавшей во всех аспектах политических и экономических акций золотоордынской [17] кочевой аристократии по отношению к покоренным народам. Выявлению и исследованию их посвящены работы общеисторического направления А. Н. Насонова,³⁵⁾ Б. Д. Грекова и А. Ю. Якубовского,³⁶⁾ А. А. Али-заде,³⁷⁾ И. П. Петрушевского,³⁸⁾ М. Г. Сафаргалиева,³⁹⁾ Г. А. Федорова-Давыдова,⁴⁰⁾ Л. О. Бабаяна,⁴¹⁾ И. Б. Грекова,⁴²⁾ К. А. Пищулиной⁴³⁾ и других ученых.

Вопросы исторической географии Золотой Орды не подвергаются в этих трудах специальному рассмотрению во всем их объеме; в лучшем случае авторы уделяют внимание частным моментам, опираясь на уже проделанные исследования или имеющиеся источники. Последние, однако, нередко требуют критического разбора и специального изучения, а также сопоставления с другими данными. Кроме того, в некоторых исследовательских работах используются устаревшие или заведомо неправильные суждения, приводящие к более или менее значительным искажениям отдельных деталей в целом правильных общеисторических представлений. В связи с этим разработке и выяснению различных историко-географических аспектов, менявшихся на протяжении всего периода существования Золотой Орды, уделяется постоянное внимание до настоящего времени. Дореволюционные исследования по локализации городов Золотой Орды нашли продолжение в трудах А. А. Кроткова, которому удалось в 20-е годы выяснить местонахождение одного из наиболее северных населенных пунктов, основанных монголами. Название его — Мохши — было хорошо известно по монетам, однако вопрос соотнесения с конкретным городищем долго оставался открытым. Изучение А. А. Кротковым большой коллекции монет с Наровчатского городища (Пензенская обл.), а также проведение здесь археологических раскопок убедительно доказали тождественность памятника с золотоордынским Мохши.⁴⁴⁾ Открытие во многом повлияло также на уточнение расположения северных улусов государства и линии русско-ордынской границы.

А. Н. Насонов в своем чрезвычайно интересном и внимательном к деталям исследовании, раскрывшем различные стороны и этапы золотоордынского властвования на Руси,⁴⁵⁾ основное внимание уделил изложению политической истории. Однако при выяснении конкретных политических ситуаций он часто касался и различных географических вопросов, во многом содействовавших правильной оценке событий. В частности, он составил обширную сводку мнений о существовании двух столичных Сараев,⁴⁶⁾ хотя незнание карты Фра-Мауро привело его к выводу о необходимости дальнейших уточнений этого вопроса. В споре о локализации Бездежа А. Н. Насонов целиком поддержал Д. Ф. Кобеко,⁴⁷⁾ помещавшего город севернее Сарая ал-Джедид. Анализ событий «великой замятни» позволил автору сделать заключение о катастрофическом распаде Золотой Орды, что имело особое значение для дальнейшего построения [18] концепции.⁴⁸⁾ Не последнюю роль сыграло при этом и определение северных границ владений Мамая в верховьях Дона.⁴⁹⁾ Однако А. Н. Насонову не удалось избежать и некоторых историко-географических ошибок, несколько исказивших территориальные представления о Золотой Орде периода «великой замятни» и приведших автора к неверной интерпретации отдельных событий политической истории. В первую очередь это относится к неоправданному расширению владений Черкеса, которые, по А. Н. Насонову, включали, кроме Хаджитархана и Сарая ал-Джедид, также и район улуса Мохши⁵⁰⁾. Это мнение основано на неверных сведениях о мохшинских монетах с именем Черкеса; монет такого типа не существует, и сам автор не приводит источника, где он почерпнул такие сведения. Однако на основе этого был сделан вывод о разделении территорий русских княжеств и Мамая врезавшимся клином владений сарайских ханов, что в свою очередь повлияло на решение Дмитрия Ивановича Московского о «размирьи» с всесильным временщиком. Ошибочное определение даты появления Мамая в Крыму, отнесенное в монографии к 70-м годам XIV в.,⁵¹⁾ в значительной степени исказило размеры подвластной ему территории, а также основную направленность военных устремлений.⁵²⁾ Приведенные примеры лишний раз подчеркивают важность разработки географических вопросов и влияние их на различные общеисторические построения.

Широко известное исследование Б. Д. Грекова и А. Ю. Якубовского⁵³⁾ охватывает весь период существования Золотой Орды и касается самых различных сторон ее жизни, но основное внимание авторы уделяют изложению политической истории государства. В их задачу не входило подробное освещение историко-географических аспектов; к тому же скептическое отношение А. Ю. Якубовского к возможности целостного восстановления исторической географии Золотой Орды привело к общему сокращению связанных с ней вопросов. В результате их изложение носит самый общий характер, чаще всего ограничиваясь приведением цитат из источников или их пересказом. Территория государства определена суммарно, а вопрос о возможности более полной конкретизации его границ даже не поставлен. Совершенно недостаточное освещение получила география золотоордынских городов, что вступает в противоречие с высказанной в книге оценкой о значительной развитости городской жизни. С большей подробностью в монографии отражены: военно-географические сюжеты, тесно соприкасающиеся с политической историей. Недооценка разбора историко-географических данных всего комплекса имеющихся источников в отдельных случаях привела авторов к ошибочным утверждениям. В частности, территория улуса Ногая помещена между реками Дон и Днепр (с. 84), в то время как его основные владения находились западнее Днепра; основание Сарая ал-Джедид отнесено ко времени правления Берке (с. 68, 89), хотя [19] археологические материалы свидетельствуют о его возникновении и расцвете в конце правления Узбека и при Джанибеке.

В исследовании М. Г. Сафаргалиева⁵⁴⁾ разбору историко-географических сюжетов также уделено недостаточное внимание, что аргументируется скудностью и отрывочностью имеющихся материалов (с. 26). Существенная недооценка археологических данных привела автора, в частности, к принижению роли золотоордынских городов, большинство которых, по его мнению, «были небольшими торговыми центрами со слабо развитым ремеслом» (с. 89). В таком же разрезе характеризуются и обе столицы государства.

Отдельных вопросов исторической географии Золотой Орды коснулся Г. А. Федоров-Давыдов в интересном исследовании, детально разбирающем общественное устройство основанного Бату государства.⁵⁵⁾ Построение работы по строго хронологическому принципу позволило подчеркнуть как общую направленность, так и динамику развития отдельных элементов золотоордынской государственности с середины XIII до начала XV в. В книге подробно освещены такие важные для изучения внутренней географии государства проблемы, как, например, сложение и развитие улусной системы. В связи с этим рассматриваются вопросы о правом и левом крыле — как понятиях армейских и территориальных. Самым тесным образом с улусной системой связано и административное устройство государства. Источники позволили автору показать различные стадии развития феодальных держаний: от начального этапа, характеризующегося отсутствием иммунитетов и неопределенностью географических границ, до наследственных владений с четко очерченной территорией. В XIV в. именно такие улусы составили основу внутреннего административного членения Золотой Орды. Неотъемлемой частью улусной системы была и кочевая ставка хана — орда. В монографии не только тщательно анализируется значение этого понятия в разные периоды истории Золотой Орды, но и прослеживаются места кочевок ханской ставки, на основании чего определяются границы домена верховных правителей государства. Автор раскрывает многогранность внутреннего содержания этого сложного в своем историческом развитии кочевнического института и его роль в создании монгольской государственности. Особое внимание Г. А. Федоров-Давыдов уделил разбору вопроса о соотнесении названий Ак-Орда и Кок-Орда с правым и левым крылом улуса Джучи. Детальный и тщательный разбор источников позволил автору выявить причины ошибки «Анонима Искандера» при пользовании этими географическими понятиями в применении их по отношению к западной и восточной ветви дома Джучидов.

Конкретные проблемы историко-географического плана поставлены в интересном по замыслу и исполнению исследовании Л. Л. Полевого о средневековой Молдавии.⁵⁶⁾ Основу его составляет изучение некоторых сторон начальной стадии [20] существования Молдавского княжества, причем наибольшее внимание уделяется демографическим процессам в сочетании с динамикой расселения. Формирование его территории тесно связано с борьбой против Золотой Орды и вытеснением монголов из Пруто-Днестровского междуречья во второй половине XIV в. При этом автор не ставил перед собой задачу специального решения вопросов, связанных с исторической географией Золотой Орды. Однако именно Золотая Орда служит на страницах монографии тем фоном, который наиболее отчетливо оттеняет самый начальный период становления молодого молдавского государства. Л. Л. Полевой аргументированно воссоздает общую ситуацию, сложившуюся в пограничных и смежных с ними районах Золотой Орды в конце XIII и первой половине XIV в. Одну из основных и наиболее характерных черт составляло наличие «ничейных земель» вдоль рубежей монгольского государства. Процесс их постепенного освоения молдавским населением показывает не только динамику роста территории будущего княжества, но и общее ослабление Золотой Орды, упадок ее могущества и, как следствие этого, неуклонное сокращение государственной территории. Противостояние молодого, пока еще не окрепшего Молдавского княжества и дряхлеющей Золотой Орды не могло закончиться одним решительным ударом — силы были еще далеко не равными. Это политическое положение отражено в прослеженной Л. Л. Полевым постепенности территориального роста молдавских владений и поэтапного отхода монголов к востоку. Таким образом, на целостность Золотой Орды влияли два основных фактора: внутриполитический, неоднократно раскалывавший государство на враждующие группировки, и внешнеполитический, постепенно сокращавший его территорию за счет отторжения окраинных районов.

Изучению Южной Руси после монгольского нашествия посвящена монография С. А. Беляевой.⁵⁷⁾ Основу ее составляет археологический материал, характеризующий населенные пункты изучаемого региона. Автор анализирует разнообразные данные раскопок, свидетельствующие не только об уровне культуры и хозяйства южнорусских земель в XIII—XIV вв., но и позволяющие судить о степени насыщенности района русским населением, картине его продвижения в сторону степей и примерной численности. Наряду с этим в книге дается историко-географический очерк, в котором трактуются вопросы территории, занятой русским населением в исследуемую эпоху.⁵⁸⁾ Однако этот раздел заметно обедняет слишком робкое привлечение письменных источников. В результате автор ограничивается лишь признанием факта принадлежности определенных районов к русским владениям, перечисляя населенные пункты. Что же касается территориального отграничения южнорусских земель от Золотой Орды, то этот вопрос совершенно не затрагивается. Подобное изложение оставляет впечатление размытости границ и аморфности территории южнорусских владений в XIII—XIV вв., [21] что, безусловно, не соответствовало истинному положению вещей.

Многочисленные походы золотоордынских войск рассматриваются в специальных статьях или монографиях общего характера, посвященных изучению соседних государств (Руси, Польши, Венгрии, Ирана и др.). Эти вопросы по большей части трактуются с точки зрения политической, а не географической. В историко-географическом плане по этому разделу наибольший интерес представляет статья Э. В. Ртвеладзе, подробно освещающая маршрут действий армии Тимура на Кавказе.⁵⁹⁾

В историографическом обзоре нельзя не упомянуть итоговых работ общего характера, авторы которых касаются отдельных аспектов исторической географии Золотой Орды. Один из таких фундаментальных трудов представляет собой многотомная «История Казахстана». Наряду с правильной общеисторической трактовкой Золотой Орды в этой работе содержится ряд досадных, а порой и просто нелепых ошибок и толкований историко-географических аспектов. В качестве примера можно привести вопрос о Ногайской орде, начало обособления которой в книге отнесено ко второй половине XIII в.⁶⁰⁾ При этом авторы разъясняют, что Ногай получил свой удел от Менгу-Тимура, сына Батыя, на правобережье Волги, после чего неожиданно следует заключение об основной территории Ногайской орды, которая «находилась в степях между Волгой и Яиком»,⁶¹⁾ т.е. на левом берегу Волги. Географическая путаница здесь сочетается с незнанием политической истории. Менгу-Тимур не был сыном Батыя; владения Ногая находились на правобережье Днестра, а не Волги; улус Ногая и Ногайская орда представляли собой совершенно различные историко-географические понятия, не совместимые территориально и хронологически.

Ошибочные утверждения встречаются и в учебном пособии «Историческая география СССР».⁶²⁾ Авторы сообщают, что половецкое население Золотой Орды было ассимилировано монголами,⁶³⁾ хотя еще в источниках XIV в. содержатся сведения о совершенно обратном процессе. Странно выглядят и приведенные здесь демографические сведения, рисующие безлюдными не только золотоордынские степи, но и русские княжества.⁶⁴⁾ Невозможно согласиться и с тезисом о нарушении торговых путей по Волге и Днепру.⁶⁵⁾ Не только русские и восточные, но даже западноевропейские купцы вели оживленную торговлю по этим рекам в XIII—XIV вв. Свидетельство тому — и появление в Булгаре братьев Поло, и красноречивые факты из русских и восточных летописей.

В зарубежной историографии изучение Золотой Орды, как правило, ограничивается рассмотрением политических аспектов образования и развития государства. Об этом с достаточной яркостью свидетельствуют наиболее значительные работы, к которым относятся исследования Хаммера-Пургшталя и Шпулера. Книга Хаммера-Пургшталя вышла в прошлом веке⁶⁶⁾ и [22] была переиздана без изменений в 1979 г. Автор, по сути дела, рассматривает не историю государства, а излагает политические события, происходившие во время правления того или иного хана. Никаких вопросов, связанных с географией государства, он не касается. Шпулер более разносторонне раскрывает историю Золотой Орды, показывая не только ее политическое развитие, но и быт, культуру, экономику. При этом автор, кроме летописей, привлекает также археологические материалы (в основном раскопки Ф. В. Баллода). Однако и он не рассматривает каких-либо историко-географических вопросов, ограничиваясь приведением выдержек из русских, восточных и других источников без авторского комментария. Естественно, что такая манера подачи материала оставляет множество лакун и неясностей, особенно при сопоставлении средневековых географических сведений с современными. Второе издание книги Шпулера, вышедшее в 1965 г. в Висбадене, хотя и является расширенным, но не дополнено какими-либо историко-географическими исследованиями.

 

 

         Для того, чтобы понять, какие морально-этические и ценностно-правовые принципы лежат в основе современной биомедицинской этики,

следует хотя бы кратко охарактеризовать их развитие в различные исторические эпохи.

           Модель Гиппократа («не навреди»).

         Принципы врачевания, заложенные «отцом медицины» Гиппократом (460-377гг. до н.э.), лежат у истоков врачебной этики как таковой. В своей знаменитой «Клятве», Гиппократ сформулировал обязанности врача перед пациентом.

         Несмотря на то, что с тех пор прошли многие века, «Клятва» не потеряла своей актуальности, более того, она стала эталоном построения многих этические документов. Например, Клятва российского врача, утвержденная 4-ой Конференцией Ассоциации врачей России, Москва, Россия, ноябрь 1994, содержит близкие по духу и даже по формулировке принципы.

             Модель Парацельса («делай добро»).

         Другая модель врачебной этики сложилась в Средние века. Наиболее четко ее принципы были изложены Парацельсом (1493-1541гг.). В отличие от модели Гиппократа, когда врач завоевывает социальное доверие пациента, в модели Парацельса основное значение приобретает патернализм — эмоциональный и духовный контакт врача с пациентом, на основе которого и строится весь лечебный процесс.

         В духе того времени отношения врача и пациента подобны отношениям духовного наставника и послушника, так как понятие pater (лат. — отец) в христианстве распространяется и на Бога. Вся сущность отношений врача и пациента определяется благодеянием врача, благо в свою очередь имеет божественное происхождение, ибо всякое Благо исходит свыше, от Бога.

            Деонтологическая модель (принцип «соблюдения долга»).

         В основе данной модели лежит принцип «соблюдения долга» (deontos по-гречески означает «должное»). Она базируется на строжайшем выполнении предписаний морального порядка, соблюдение некоторого набора правил, устанавливаемых медицинским сообществом, социумом, а также собственным разумом и волей врача для обязательного исполнения. Для каждой врачебной специальности существует свой «кодекс чести», несоблюдение которого чревато дисциплинарными взысканиями или даже исключением из врачебного сословия.

           Биоэтика (принцип «уважения прав и достоинства человека»).

         Современная медицина, биология, генетика и соответствующие биомедицинские технологии вплотную подошли проблеме прогнозирования и управления наследственностью, проблеме жизни и смерти организма, контроля функций человеческого организма на тканевом, клеточном и субклеточном уровне. Некоторые проблемы, стоящие перед современным обществом, были упомянуты в самом начале данной работы.

         Поэтому как никогда остро стоит вопрос соблюдения прав и свобод пациента как личности, соблюдение прав пациента (право выбора, право на информацию и др.) возложено на этические комитеты, которые фактически сделали биоэтику общественным институтом.

           Модели моральной медицины в современном обществе.

         Будем считать рассмотренные в предыдущем разделе исторические модели «идеальными» и рассмотрим более реальные модели, включающие в себя некоторые правовые аспекты описываемых отношений.

         Большая часть проблем возникает в медицинской практике там, где ни состояние больного, ни назначаемые ему процедуры сами по себе их не порождают. В повседневных контактах с пациентами преимущественно не возникает неординарных моральном плане ситуаций.

         Наиважнейшая проблема современной медицинской этики состоит в том, что охрана здоровья должна быть правом человека, а не привилегией для ограниченного круга лиц, которые в состоянии себе ее позволить. Сегодня, как впрочем, и ранее, медицина не идет по этому пути. Однако эта норма, как моральное требование, завоевывает все большее признание. В осуществление этого изменения внесли вклад две революции: биологическая и социальная. Благодаря социальной революции, охрана здоровья стала правом каждого человека. Индивиды должны рассматриваться как равные в том, что связано с их человеческими качествами — достоинством, свободой, индивидуальностью. Учитывая право человека на охрану здоровья, исторически сложившиеся модели моральных отношений «врач-пациент» и состояние современного общества можно сформулировать следующие четыре синтетические модели отношений между врачом и пациентом.

 

 

 

            Модель «технического» типа.

         Одно из следствий биологической революции — возникновение врача-ученого. Научная традиция предписывает ученому «быть беспристрастным». Он должен опираться на факты, избегая ценностных суждений.

         Лишь после создания атомной бомбы и медицинских исследований нацистов, когда за испытуемым не признавалось ни каких прав (опыты, проводимые над заключенными концентрационных лагерей), человечество осознало опасность подобной позиции. Ученый не может быть выше общечеловеческих ценностей. Врач в процессе принятия решения не может избежать суждений морального и иного ценностного характера.

            Модель сакрального типа.

         Противоположной к описанной выше модели является патерналистская модель отношений «врач-пациент». Социолог медицины Роберт Н. Вилсон характеризует эту модель как сакральную.

         Основной моральный принцип, который выражает традицию сакрального типа, гласит: «Оказывая пациенту помощь, не нанеси ему вреда». В классической литературе по медицинской социологии в отношениях между врачом и пациентом всегда употребляются образы родителя и ребенка.

         Однако, патернализм в сфере ценностей лишает пациента возможности принимать решения, перекладывая ее на врача. Следовательно, для сбалансированной этической системы необходимо расширить круг моральных норм, которых должен придерживаться медик.

1)  Приносить пользу и не наносить вреда. Ни один человек не может снять моральную обязанность приносить пользу и при этом полностью избежать нанесения вреда. Этот принцип существует в широком контексте и составляет только один элемент всего множества моральных обязанностей.

2) Защита личной свободы. Фундаментальной ценностью любого общества является личная свобода. Личная свобода и врача, и пациента должна защищаться, даже если кажется, что это может нанести какой-то вред. Мнение какой-либо группы людей не может служить авторитетом при решении вопроса о том, что приносит пользу, а что наносит вред.

3) Охрана человеческого достоинства. Равенство всех людей по их моральным качествам означает, что каждый из них обладает основными человеческими достоинствами. Личная свобода выбора, контроль над своим телом и собственной жизнью содействует реализации человеческого достоинства — это этика, развиваемая по ту сторону идей Б. Ф. Скиннера.

4) «Говорить правду и исполнять обещания». Моральные обязанности — говорить правду и исполнять обещания — столь же здравые, сколь и традиционные. Можно лишь сожалеть о том, что эти основания человеческого взаимодействия могут быть сведены до минимума ради того, чтобы соблюсти принцип «не навреди».

5) «Соблюдай справедливость и восстанавливай ее». То, что называют социальной революцией, усилило озабоченность общества равенством распределения основных медицинских услуг. Иными словами: если охрана здоровья — право, то это право — для всех.

         Отрицательной чертой данной модели является то, что соблюдение всех указанных выше принципов возложено исключительно на врача, что требует от него высочайших моральных качеств. К сожалению, сейчас подобный подход при оказании медицинских услуг труднореализуем вследствие высокого уровня дискриминации по различным признакам (расовому, материальному, половому и пр.).

          Модель коллегиального типа.

         Пытаясь более адекватно определить отношение «врач — пациент», сохранив фундаментальные ценности и обязанности, некоторые этики говорят о том, что врач и пациент должны видеть друг в друге коллег, стремящихся к общей цели — к ликвидации болезни и защите здоровья пациента.

         Именно в этой модели взаимное доверие играет решающую роль. Признаки сообщества, движимого общими интересами, возникли в движении

в защиту здоровья в бесплатных клиниках, однако, этнические, классовые, экономические и ценностные различия между людьми делают принцип общих интересов, необходимых для модели коллегиального типа, труднореализуемым.

           Модель контрактного типа.

         Модель социальных отношений, которая более всего соответствует реальным условиям, а также принципам описанной выше «биоэтической» исторической модели, — это модель, основанная на контракте или соглашении. В понятие контракта не следует вкладывать юридического смысла. Его следует трактовать скорее символически как традиционный религиозный или брачный обет, который подразумевает соблюдение принципов свободы, личного достоинства, честности, исполнение обещаний и справедливости. Данная модель позволяет избежать отказа от морали со стороны врача, что характерно для модели «технического» типа, и отказа от морали со стороны пациента, что характерно для модели сакрального типа. Она позволяет избежать ложного и неконтролируемого равенства в модели коллегиального типа. В отношениях, основанных на «контракте», врач осознает, что в случаях значимого выбора за пациентом должна сохраняться свобода управления своей жизнью и судьбой.

         Если же врач не сможет жить в согласии со своей совестью, вступив в такие отношения, то контракт или расторгается, или не заключается вовсе.

         В модели контрактного типа у пациента есть законные основания верить, что исходная система ценностей, используемая при принятии медицинских решений, базируется на системе ценностей самого пациента, а множество разных решений, которые врач должен принимать ежедневно при оказании помощи пациентам, будет осуществляться в соответствии с ценностными идеалами больного.

         Кроме того, модель контрактного типа подразумевает морально чистоплотность и пациента, и врача. Решения принимаются медицинскими работниками на основе доверия. Если доверие утрачивается, то контракт расторгается.

           Принцип информированного согласия.

         «Опекунская» модель отношений между людьми теряет свои позиции в общественной жизни. Взяв старт в политике, идея партнерства проникла в самые сокровенные уголки жизни человека.

         Не осталась в стороне и медицина. Патернализм, традиционно царивший в медицинской практике, уступает место принципу сотрудничества.

         Нравственная ценность автономии оказалась столь высока, что благодеяние врача вопреки воле и желанию пациента ныне считается недопустимым.

         Центром движения за права пациентов явилась больница, символизирующая всю современную медицину с ее разветвленностью, насыщенной разнообразной аппаратурой и — повышенной уязвимостью пациента.

         Американская ассоциация больниц стала активно обсуждать вопросы прав пациентов и одобрила билль о правах пациентов в конце 1972 г.

         Среди прав пациента, принятых Американской ассоциацией больниц, первостепенное значение имеет право на информацию, необходимую для информированного согласия.

         Под информированным согласием понимается добровольное принятие пациентом курса лечения или терапевтической процедуры после предоставления врачом адекватной информации. Можно условно выделить два основных элемента этого процесса: 1) предоставление информации и 2) получение согласия. Первый элемент включает в себя понятия добровольности и компетентности.

         Врачу вменяется в обязанность информировать пациента:

1)     о характере и целях предлагаемого ему лечения;

 

2)     о связанном с ним существенном риске;

3)     о возможных альтернативах данному виду лечения.

         С этой точки зрения понятие альтернативы предложенному лечению является центральным в идее информированного согласия. Врач дает совет о наиболее приемлемом с медицинской точки зрения варианте, но окончательное решение принимает пациент, исходя из своих нравственных ценностей. Таким образом, доктор относится к пациенту как к цели, а не как к средству для достижения другой цели, даже если  этой целью является здоровье.

         Особое внимание при информировании уделяется также риску, связанному с лечением. Врач должен затронуть четыре аспекта риска: его характер, серьезность, вероятность его материализации и внезапность материализации. В некоторых штатах Америки законодательные акты содержат перечни риска, о котором врач должен информировать пациента. Но одновременно с этим встает вопрос: Как и в каком объеме информировать пациента? В последнее время большое внимание получает «субъективный стандарт» информирования, требующий, чтобы врачи, насколько возможно, приспосабливали информацию к конкретным интересам отдельного пациента.

         С точки зрения этики, «субъективный стандарт» является наиболее приемлемым, так как он опирается на принцип уважения автономии пациента, признает независимые информационные потребности и желания лица в процессе принятия непростых решений.

         В начальный период формирования доктрины информированного согласия основное внимание уделялось вопросам предоставления информации пациенту. В последние годы ученых и практиков больше интересуют проблемы понимания пациентом полученной информации, а также достижение согласия по поводу лечения.

 

         Добровольное согласие — принципиально важный момент в процессе принятия медицинского решения. Добровольность информированного согласия подразумевает неприменение со стороны врача принуждения, обмана, угроз и т.п. при принятии решения пациентом. В связи с этим можно говорить о расширении сферы применения морали, моральных оценок и требований по отношению к медицинской практике. Правда, пусть жестокая, сегодня получает приоритет в медицине. Врачу вменяется в обязанность быть более честным со своими пациентами.

         Под компетентностью в биоэтике понимается способность принимать решения. Выделяются три основных стандарта определения компетентности:

1)     способность принять решение, основанное на рациональных мотивах;

2)     способность прийти в результате решения к разумным целям;

3)     способность принимать решения вообще.

         Таким образом, основополагающим и самым главным элементом компетентности является следующий: лицо компетентно, если и только если это лицо может принимать приемлемые решения, основанные на рациональных мотивах. Именно поэтому проблема компетентности особенно

актуальна для психиатрии.

         Существует две основные модели информированного согласия — событийная и процессуальная.

         В событийной модели принятие решения означает событие в определенный момент времени. После оценки состояния пациента врач ставит диагноз и составляет рекомендуемый план лечения. Заключение и рекомендации врача предоставляются пациенту вместе с информацией о риске и преимуществах, а также о возможных альтернативах и их риске и преимуществах. Взвесив полученную информацию, пациент обдумывает ситуацию, и затем делает приемлемый с медицинской точки зрения выбор, который в наибольшей степени соответствует его личным ценностям.

 

         Напротив, процессуальная модель информированного согласия основывается на идее о том, что принятие медицинского решения — длительный процесс, и обмен информацией должен идти в течение всего времени взаимодействия врача с пациентом. Лечение здесь подразделяется на несколько стадий, которые могут быть охарактеризованы с помощью основных задач, которые они ставят:

1)     установление отношений;

2)     определение проблемы;

3)     постановка целей лечения;

4)     выбор терапевтического плана;

5)     завершение лечения.

         В этой модели пациент играет более активную роль по сравнению с относительно пассивной ролью в событийной модели.

         В целом поворот к доктрине информированного согласия стал возможен благодаря пересмотру концепции целей медицины. Традиционно считалось, что первая цель медицины — защита здоровья и жизни пациента. Однако нередко достижение этой цели сопровождалось отказом от свободы больного, а значит, и ущемлением свободы его личности. Пациент превращался в пассивного получателя блага.

         Главная цель современной медицины — благополучие пациента, и восстановление здоровья подчинено этой цели как один из составляющих элементов.

         Уважение автономии индивида является одной из основополагающих ценностей цивилизованного образа жизни. Любой человек заинтересован в том, чтобы принимать решения, влияющие на его жизнь, самостоятельно.

         Таким образом, сегодня самоопределение индивида есть высшая ценность, и медицинское обслуживание не должно являться исключением.

При рассмотрении вопроса о том, какое влияние оказала  Отечественная война 1812 г. и заграничные походы 1813 – 1814 гг. на русское общество, исследователи конца XIX – начала XX вв., а также и советские историки приходят, на наш взгляд, к одним и тем же выводам, при этом по-разному их формулируя в соответствии с теми или иными идейными установками, делая акцент на тех или иных аспектах.

Одновременно Отечественная война 1812 г. и заграничные походы рассматриваются исследователями конца XIX – начала XX вв. как события, поставившие перед русским обществом проблемы его внутреннего социально-политического устройства. По словам В.О. Ключевского, война 1812 г. и заграничные походы вызвали в русском обществе «необыкновенное политическое и нравственное возбуждение». «…По окончании войн общество было возбуждено более, чем в начале царствования, и ждало от правительства продолжения начатой им внутренней деятельности, а правительство было утомлено и не хотело его продолжения. Так общество и правительство разошлись между собой больше, чем расходились когда-либо; вследствие этого поднятое движение ушло внутрь общества и здесь получило революционное направление».

А.Н. Пыпин пишет: «Тот умственный и общественный переворот, который из Франции распространился на всю Европу, коснулся своими последними влияниями и России: в образованной части общества этот переворот отразился значительным умственным движением, которое усилилось от  непосредственных встреч, дружеских и враждебных с европейским Западом. В русском обществе является новый вопрос, который обозначал для него первые признаки зрелости: это был вопрос об его устройстве, причинах и последствиях этого устройства, о средствах к его исправлению и усовершенствованию».

Советские же историки, характеризуя послевоенное русское общество, отмечали в нем нарастание межклассовых противоречий  и прогрессивного революционного течения, в основе которых лежал крестьянский (об отмене крепостного права) вопрос. Академик Н.М. Дружинин писал в связи со 150-летним юбилеем войны: «Отечественная война 1812 г. и заграничные походы в конечном счете углубили классовые противоречия крепостной России и усилили прогрессивные течения в рядах дворянства. Революционное общество декабристов выросло из впечатлений 1812 – 1815 гг., на фоне нарастания антикрепостнического крестьянского движения в стране, на основе дальнейшего послевоенного роста капиталистических отношений. …Процесс оформления русской нации сделал гигантский шаг вперед; он сопровождался разработкой детальных планов социально-политического освобождения страны и первой революционной попыткой их осуществления».[6]

Авторы «Истории СССР» утверждали, что «война углубила идейное размежевание в русском обществе… И если крепостники-помещики для сохранения своего классового господства сразу после войны постарались еще туже затянуть узел, связывавший руки народу, то их идейные противники из числа передовой дворянской интеллигенции от осуждения царского деспотизма и крепостной неволи решительно перешли к борьбе за освобождение народа. За 1812 годом последовал 1825-й!».[7]

Разница между приведенными мнениями заключается в том, что изменения, произошедшие в обществе после событий 1812 – 1814 гг., историки конца XIX – начала XX вв. относили ко всему русскому обществу, подразумевая под ним дворянское сословие, интеллигенцию, военных и другие социальные группы, но не народ в целом, тогда как советские историки относят их только к передовой части русского общества, при таком же, в общем-то, понимании состава русского общества. Тем самым в советской историографии русское общество делится довольно четко на передовую его часть и реакционную, т.е. противоречие высвечивается более ярко. Одновременно в мнениях советских историков о влиянии Отечественной войны 1812 г. и заграничных походов на русское общество отмечается именно крестьянский вопрос как один из важнейших, если не главных, возникших в русском обществе и во внутренней политике после 1814 г. Историки же конца XIX – начала XX вв., отмечая роль русского народа в войне, говорят в основном о насущности внутригосударственных преобразований в целом, к числу которых относится и вопрос о крепостном праве. При этом ими отмечается «народность» как общественный вопрос 1820 — 1830-х гг., в который вкладывается не столько политико-экономическое значение, как советскими историками, сколько социокультурное. На наш взгляд, акцентирование внимания советскими историками на крестьянском вопросе является достаточно основательным, хотя зачастую оно и было чрезмерным. При этом нами учитывается не только восстание декабристов, но и обстоятельства формирования государственной идеологии в 1830-е гг., которое происходило и под влиянием событий 1812 – 1814 гг., и внутригосударственные меры, принятые в области решения крестьянского вопроса при Николае I.

В целом политика Александра I после Отечественной войны 1812 г. и заграничных походов оценивается как охранительная, реакционная, отмеченная неудачными реформами — учреждением военных поселений и объединением Министерства народного просвещения с ведомством духовных дел. «С этого времени получает серьезное значение политика народного просвещения, полиция умов становится серьезным вопросом; она выразилась в целом ряде тревожных мер, принятых для того, чтобы дать надлежащее направление литературе и народному образованию, т.е. школам».[8] Одновременно, в русском обществе сохранялось, и даже усиливалось, ожидание реформ и преобразований системы внутригосударственного устройства.

После окончания заграничных походов во время царствования Александра I государственная власть не проявляла интереса к теме Отечественной войны 1812 г. В.О. Ключевский отмечал, что «на правительстве отразилось то настроение, с которым вышел из пережитых опасностей его глава».[9] «Конец наполеоновских войн повел за собою новые черты в настроении Александра, — пишет А.Н. Пыпин. — Воротившись в Россию после долговременного отсутствия, законченного блестящими триумфами, он как будто охладел к России: европейская политика заслонила домашние интересы, в которых он не находил удовлетворения и где он должен был окончательно осознать себя бессильным для какого-нибудь широкого преобразования… Всего больше внимания оказывал Александр только к военным делам, именно по связи их с европейской политикой…».[10] А.Г. Тартаковский полагает, что «Александра I… связывали с 1812 г. самые мрачные ассоциации – ослабление в чрезвычайных военных условиях режима неограниченной власти, падение личного авторитета и острая, разделяемая царской семьей критика в его адрес в разных слоях общества, угроза смещения с престола, еще более реальная, чем в послетильзитский период. Даже заграничные походы, в которых царь после смерти Кутузова играл главенствующую роль, особенно в 1814 — 15 гг., вознесшие его как победителя Наполеона, “освободителя” и миротворца Европы на вершину мировой славы, не могли сгладить тяжкие впечатления лета и осени 1812 г.».[11]

А.И. Михайловский-Данилевский в записках о вступлении на престол Николая I, составленных в 1826 г., рассуждая о распространении в России либеральных идей «по причине нахождения многих русских за границею» и «несоответственности применения сих либеральных понятий к России», делает вывод: «Я думаю, что для достижения сей цели можно бы было употребить средство, которое у нас вовсе было пренебрежено и даже до такой степени, что я не постигаю, как мы сами об оном не вздумали, а именно возбудить в писателях и в художниках всякого рода желание прославить подвиги отечественной и заграничной войн».[12]

При Александре I не был осуществлен ни один государственный проект создания истории Отечественной войны 1812 г., хотя замыслы написания были у Н.М. Карамзина, Ф.В. Ростопчина и А.С. Шишкова.[13] Большинство сочинений по истории войны в этот период исходит даже не из общественной, а из армейской среды.

А.Г. Тартаковский характеризует 1810-е гг., как период мемуаротворчества[14], причем многие из трудов имели национально-патриотический, публицистический характер.[15] В 1820-х гг., как установил исследователь, наблюдается спад мемуаротворчества.[16]

С другой стороны, правительством принимались меры по созданию художественных памятников событиям войны 1812 г. В 1817 г. состоялась закладка храма Христа Спасителя на Воробьевых горах, в 1818 г. был издан рескрипт о постановке памятников М.И. Кутузову и М.Б. Барклаю де Толли, в 1819 г. Д. Доу начинает работу над портретами генералов 1812 — 1815 гг.

С начала 1830-х гг. тема войны 1812 г. все больше и больше оказывается в сфере государственных интересов. Одним из направлений внутренней политики в царствование императора Николая I стало разрешение крестьянского вопроса. «Новый император, — пишет В.О. Ключевский, — с начала царствования имел смелость приступить и к крестьянскому вопросу; но он разрешил вести его тайно от общества, чисто бюрократическими средствами».[17] При этом правительство сделало, на наш взгляд, один существенный шаг, а именно – заявило о своем намерении решения крестьянского вопроса публично, сделав это с помощью теории официальной народности и обеспечив таким образом относительную стабильность внутри государства и поддержку обществом правительства.

Рассматривая взаимосвязь теории официальной народности и темы войны 1812 г., А.Г. Тартаковский высказывает мнение, что «апелляция к нему была использована для подкрепления краеугольного положения “теории” — тезиса о патриархальной природе российского самодержавия, покоящегося на безграничной преданности крестьян помещикам, а всего народа  — верховной монархической власти, которая отечески печется о своих подданных».[18] А.Г. Тартаковский, кажется, несколько иронично относится к такой опеке. Однако заслугой С.С. Уварова, по нашему мнению, стало то, что он включил именно «народность» в качестве одной из составляющих в известную формулу, выражающую первоначально направление внутренней политики государства. Провозглашение «народности» означало, на наш взгляд, открытое признание правительством (вслед за обществом) народного (крестьянского) вопроса, обозначившегося в русской жизни после событий 1812 – 1814 гг., и одновременно принятие правительством на себя обязанностей по решению этого вопроса. В этом смысле понятным делается и отеческое попечение монархической власти о своих подданных. Ц.Х. Виттекер пишет: «Уваров провозгласил идею народности, чтобы создать новую общую платформу и объединить государство, народ и просвещенную элиту в поисках самобытных и возможно более действенных, чем найденные в Европе, решений современных проблем».[19] Он же приводит мнение С.С. Уварова по  вопросу об отмене крепостного права: «К такому многосложному вопросу следует приступать с величайшей осторожностию. Это дерево пустило далеко корень: оно осеняет церковь и престол. Вырвать его с корнем невозможно. Надо постепенно. Довольно теперь пустить мысль эту в оборот, чтоб поколения приготовились постепенно к ее восприятию…».[20] Близко к этому и высказывание В.О. Ключевского: «Чтобы приготовить развязку крепостного вопроса, правительство Николая задумало облегчить ее косвенным средством, дать казенным крестьянам такое устройство, которое, подняв их благосостояние, вместе с тем служило бы и образцом для будущего устройства крепостных крестьян».[21]

Таким образом, провозглашение теории официальной народности явилось своеобразной идеологической подготовкой решения крестьянского вопроса. Теория отражала, в определенной мере, общественные настроения 1820 — 1830-х гг., однако, преодолев временные рамки, превратилась в государственную идеологию Российской империи и просуществовала до начала XX в.

Проведение реформ правительством Николая I соответствовало тем ожиданиям, которые сохранялись в обществе после Отечественной войны.  Идеи, выраженные в удачной формуле «православие – самодержавие – народность», в дальнейшем были перенесены и на саму Отечественную войну, в значительной степени при опоре на те патриотические настроения, которые долгое время сохранялись в русском обществе и после 1814 г. (в 1830-х гг., как определил А.Г. Тартаковский, вновь наблюдается расцвет мемуарной литературы о войне[22]). Проекция эта выразилась в «тезисе о единении всех сословий вокруг престола», который стал, по мнению советских исследователей, «основополагающим тезисом дворянской концепции».[23]

Затруднительно сказать, подкрепляла ли теория тезис или было наоборот – настолько это взаимосвязанный и сложный процесс.

Ряд мероприятий в этот период было приурочено и к 25-летнему юбилею войны. При этом в правление Николая I сюжеты войны подверглись сильной мифологизации, и окончательно сложилось национально-патриотическое направление в изучении войны, «и отношение к этой войне в духе национализма и специфического патриотизма сделалось традиционным».[24]

При Николае I правительством осуществлялись как историографические, так и художественные проекты по увековечению памяти войны 1812 г., в которых Николай I проявлял личную инициативу.

По высочайшему повелению А.И. Михайловский-Данилевский составил «Описание Отечественной войны в 1812 г.». «24 февраля 1836 г. датирован царский рескрипт, а уже 29 января 1838 г. Михайловский-Данилевский переслал Чернышеву… рукопись…».[25] Сочинение это, помимо приведенного тезиса, в том или ином виде присутствующего в различных местах текста, содержит и целую главу о народной войне, главной идеей которой стала идея покорности: «При удивительном единодушии, воспламенявшем все сословия, не колебалась безусловная покорность к властям… Никто не ослабевал при несении трудов и чрезвычайных издержек. Каждый действовал по способностям и состоянию, кто советом, кто иждивением, кто оружием и жизнию; все силились преодолеть врага, но общественный порядок оставался ненарушимым, святость законов неприкосновенною. Без неволи и принуждения отправляли тяжкие повинности, ополчались за родину, переносили несчастия, как действия гнева Божия, безропотно, с христианским смирением, и великое ручательство силу государства – покорность начальству и помещикам, ни в коем случае не прерывались».[26] Сочинение имеет существенные ошибки в изложении фактов, но «под пером официального историка война 1812 года обращается в эпопею…».[27] Сама форма подачи материала – в виде многотомного труда и описание войны с первых и до последних дней придают работе монументальный  характер, а сама война становится событием пафосным и пиететным. Николай I принимал непосредственное участие в редактировании рукописи.

Говоря о написании сочинений о войне 1812 г. в этот период, хотелось бы сказать и о деятельности известного публициста Ф.Н. Глинки. Отношение к нему исследователей советского периода как к неутомимому поборнику «священной памяти 12-го года» выразил А.Г. Тартаковский: «Замечательно просветительско-демократическое по своему существу понимание Ф. Глинкой движущих сил войны и общественного назначения ее истории. Обращенная ко всем сословиям и прославляющая их героизм, она призвана содействовать нравственно-патриотическому просвещению народа  и послужить наглядным уроком для военачальников и правителей».[28] В 1839 г. были изданы «Очерки Бородинского сражения» Ф.Н. Глинки. Советский историк Л.Г. Бескровный назвал их «серьезной исторической работой, содержащей прежние прогрессивные идеи автора».[29]

Небезынтересным будет сравнить его высказывание с характеристикой книги в рецензии В.Г. Белинского. Критик, как и Л.Г. Бескровный, высоко оценивает эту книгу, однако подчеркивает иные ее достоинства, чем историк: «Она не есть сочинение ученое ни в военном, ни в историческом смысле и не обогатит ни военного писателя, ни историка новыми фактами. Она даже не имеет достоинства рассказа, в порядке и картинно изложенного… Но его книга, не будучи ни военною, ни историческою, может назваться поэтическою. Если она не впечатляет в уме нашем полной, художественно оконченной и замкнутой картины Бородинской битвы, зато она покажет вам всю поэзию, всю мистическую таинственную сторону его, даст самое верное понятие о его всемирно-историческом значении…».[30]

В 1832 г. был высочайше утвержден проект храма Христа Спасителя. В 1838 г. начали класть фундамент, а в сентябре 1839 г. была совершена закладка храма в присутствии Николая I. В 1834 г. в Петербурге и Москве были сооружены триумфальные арки в честь успехов русских армий в Отечественной войне. В 1837 г. перед Казанским собором установили памятники М.И. Кутузову и М.Б. Барклаю де Толли.

В ноябре 1835 г. состоялось высочайшее повеление на имя министра финансов Е.Ф. Канкрина о сооружении монументов на главнейших полях сражений войны 1812 г. В докладе Генерального штаба от 17 декабря 1835 г. генерал-лейтенант Ф.Ф. Шуберт сообщал военному министру генерал-адъютанту А.И. Чернышеву: «…Во исполнение сей высочайшей воли, имею честь представить Вашему сиятельству список сражений, на местах коих, по моему мнению, прилично поставить предложенные памятники…

Вместе с сим поставляю долгом представить на благоусмотрение Вашего сиятельства относительно составления помянутого списка и выбора мест для памятников следующее:

1) Памятники могут быть разделены на два класса, в отношение к величине и фигуре их, сообразно важности самих сражений или степени влияния оных на последовавшие за ними действия. Принимая во уважение сии обстоятельства, должны быть ознаменованы воздвижением памятников следующие места сражений: 1-го класса: с. Бородино, с. Тарутино, г. Малоярославец, г. Красный, д. Студенки; 2-го класса: д. Салтановка, д. Клястицы, с. Городечно, с. Смоленск, г. Полоцк, м. Чашники, г. Вязьма…».[31]

В ответ директор канцелярии Военного министерства сообщил Ф.Ф. Шуберту 23 декабря 1835 г., что «государь император, рассмотрев заключающиеся в… докладе предположения, высочайше повелеть соизволил:

1) Памятников сих воздвигнуть 16.

2) По важности мест, где следует сооружить означенные памятники, разделить их на три класса, причислив к первому Бородино, ко второму Тарутино, Малоярославец, Красный, Стеденки, Клястицы, Смоленск, Полоцк, Чашники, Ковно и Кулаково и к третьему Салтановку, Городечно, Вязьму, Витебск и Кобрин…».[32]

9 мая 1837 г. на Бородинском поле состоялась закладка памятника, а 26 августа 1839 г. – его открытие. К открытию были приурочены маневры, проходившие на поле 29 августа. Их описание содержится в «Записке Витебского, Могилевского и Смоленского генерал-губернатора князя Голицына»: «Три дня спустя была воспроизведена Бородинская битва, именуемая сражением под Москвой. Войска были расставлены на тех же местах; как тогда стояла холодная погода. Сражение, начатое атакой селения Бородино, с полною точностью воспроизвело все фазы этого памятного дня. Все сохранившиеся его укрепления брались по несколько раз обратно. По всей линии поддерживался сильный огонь, напоминавший убийственный и страшный огонь этой битвы гигантов… Единственное отличие этого сражения состояло в том, что император, с драгунским корпусом повторявший передвижения кавалерии Уварова на правом фланге, повел его настолько решительно, что он зашел в тыл неприятельской армии, движение, которое, будь оно тогда исполнено, быть может, и привело бы к этому результату…».[33]

Обращение к теме войны 1812 г. при формировании в 1830-е гг. теории официальной народности отмечается различными исследователями. Так, Л.Н. Киселева указывает: «Вряд ли можно утверждать, что провозглашению “триады” предшествовала заранее разработанная стратегия официальных политических и идеологических жестов, которые должны были бы ее скрепить. Тем не менее на 1833 – 1834 гг. приходится ряд важных акций такого рода: создание национального гимна, путешествие императора Николая по России, празднование совершеннолетия наследника, открытие Александровской колонны в Петербурге и др., нашедших продолжение и в последующие годы (в частности, нагнетание официального культа Отечественной войны и его апогей – “бородинская годовщина” 1839 г.)».[34]

Отметим, однако, что формирование культа войны в этот период со стороны государства имело, как говорилось выше, и опору в русском обществе.

В 1840 – 1850-х гг. тема Отечественной войны 1812 г. и заграничных походов становится менее актуальной и для правительства и для общества.

Обращение к ней правительства происходит во время Крымской войны 1853 – 1856 гг. с целью возбуждения патриотических настроений. Одновременно с началом войны ассоциации с 1812 г. возникали и в различных слоях населения. 23 ноября 1853 г. Ф.И. Тютчев писал жене: «…Пробуждение совершается, и начинают понимать… В сущности, ведь это для России возобновление 1812 г., и нападение, на нее направленное, будет, может быть, также грозно, даром, что оно не воплощается в одном человеке, и таком великом человеке, каков был первый Наполеон».[35] В январе 1855 г. было объявлено о созыве всероссийского ополчения. В связи с этим вышло несколько брошюр, содержащих упоминания о событиях 1612 и 1812 гг.[36] В дневнике И.М. Снегирева 16 февраля 1855 г. записано: «Я ездил в Дворянское собрание на выборы ополчения. Избрали А.П. Ермолова, ему кричали ура…».[37]

После окончания Крымской войны интерес правительства к войне 1812 г. был обусловлен стремлением погасить пораженческие настроения, тем более что и само общество испытывало в этом потребность. По мнению А.Г. Тартаковского, «в первые годы после поражения в Крымской войне боль уязвленного национального чувства продолжала жить в общественном сознании, возбуждая воспоминания о 1812 г., которые в 1862 г. вспыхнули снова в связи с 50-летним юбилеем Отечественной войны».[38] К 26 августа были приурочены коронация Александра II в 1856 г. и открытие памятника тысячелетию России в Новгороде в 1862 г. В 1857 – 1860 гг. вышла работа М.И. Богдановича «Описание Отечественной войны 1812 г.», изначально нацеленная на привлечение внимания общества и вызвавшая в нем неоднозначную реакцию.

Как и события 1812 – 1814 гг., Крымская война поставила перед обществом проблемы, касающиеся социально-политического и государственного устройства России. И тогда, и теперь в обществе нарастали ожидания перемен и преобразований. Поэтому с 1860-х гг. ход военных действий в 1812 – 1814 гг. все меньше привлекал к себе внимание, а начало развиваться новое направление в историографии Отечественной войны 1812 г., проявляющее интерес к общественной и политической жизни того времени, к межличностным отношениям, бытовым эпизодам 1812 – 1814 гг. Все это объясняется отчасти влиянием романа Л.Н. Толстого, а также некоторыми общими тенденциями развития исторической мысли в пореформенное время: с середины XIX в. начинается изучение императорского периода русской истории. С 1860-х гг. в журналах «Русская старина» и «Русский архив» печатались письма государственных, военных и общественных деятелей периода Наполеоновских войн, война начинает восприниматься не только как событие в истории России, но и как событие в жизни отдельных людей. Начинает ослабевать восприятие войны через государственную идеологию.

С конца XIX в. стали издаваться документы по войне 1812 г., хранящиеся в государственных архивах. Особенность этих изданий состоит в том, что составители сборников стремились к изданию документов в полной мере: по всем вопросам  или всех документов архива, относящихся к войне.

Издание документов в столь широком масштабе можно объяснить несколькими причинами: 1) стремлением составителей сборников преодолеть сложившуюся национально-патриотическую традицию в изучении войны путем предоставления исследователям наибольшего числа первоисточников; 2) малоизученностью систем делопроизводства и документоведения XVIII — XIX вв., а следовательно, невозможностью авторами-составителями сборников решить вопрос об отборе документов для публикации, хотя при этом они в полной мере понимали ценность документа как исторического источника и важность его опубликования; 3) отношением к войне как одному из значительных событий русской истории, в силу чего составители стремились к монументальности издания; 4)интересом самого общества к архивным документам как первоисточникам.

В начале XX в. национально-патриотическое направление в историографии Отечественной войны 1812 г. перестает быть единственным: наряду с ним развивается научное, или критическое, направление в изучении истории войны. Однако нельзя сказать, что первое представляло позицию только государства, а второе – только общественности. Оба направления так или иначе нашли свое отражение в работах исследователей войны, деятельности различных исторических обществ, а также сословных и государственных учреждений и ведомств. Столкновением этих двух направлений в изучении войны отчасти характеризуется историографическая ситуация конца XIX – начала XX вв.

Ярким примером такого столкновения стала ситуация, развернувшаяся вокруг полковника Николая Петровича Поликарпова. 10 мая 1901 г. он был назначен заведующим Особого делопроизводства по описанию Московского отделения Общего архива Главного штаба и приведению его в порядок[39], а 6 декабря 1907 г. утвержден в должности заведующего архивом[40]. При открытии главной задачей делопроизводства было поставлено описание дел по Отечественной войне 1812 г., однако через два года программа была радикально изменена, и описание дел по войне прекратилось.[41] В докладе, представленном в мае 1908 г., Н.П. Поликарпов сообщал о ходе описания дел архива и делал предложение о продлении срока деятельности особого делопроизводства, в том числе и в связи с приближающимся юбилеем Отечественной войны 1812 г. В докладе сообщалось: «До юбилея Отечественной войны необходимо иметь описанными и приведенными в порядок все хранящиеся в отделении дела и документы по Отечественной войне и, для популяризации их, напечатать каталоги».[42]

С 1910 г. Н.П. Поликарпов собирал материал по войне по просьбе Московского отделения Императорского Русского военно-исторического общества, действительным членом которого он являлся. Сенсационным стало его выступление на заседании общества 1 апреля 1911 г., посвященное войне 1812 г. и предстоящему юбилею. Он заявил: «Насколько мне известно, мы, как ни горько в этом сознаться, остаемся ко дню юбилея в неведении фактической стороны Отечественной войны 1812 г. Шуму относительно чествования этого юбилея много, даже очень много; предложений и проектов, в большинстве неосуществимых по их величавой помпезности и сопряженным с этой помпезностью значительным денежным затратам, имеется тоже не мало».[43]

Одним из самых показательных был взгляд Н.П. Поликарпова на Бородинское сражение, к которому он пришел, изучая архивные документы: «Для большинства война 1812 г. олицетворяется Бородинским сражением, признаваемым всеми великим и даже святым событием, касаться которого считается чуть ли не кощунством, и внешнее проявление чествования юбилея Отечественной войны сводится, как кажется, к чествованию Бородинского сражения. Но если на это сражение посмотреть не с точки зрения большинства, а под углом зрения исторической истины, то окажется, что оно было великим и святым событием только в духовном или в моральном отношении,… но в тактическом, а тем более в стратегическом, отношении Бородинское сражение не было великим событием».[44] В частности, оно не стало переломным моментом в ходе войны.[45]

По окончании доклада командующий войсками Московского военного округа генерал от кавалерии П.А. Плеве указал докладчику, что «если у него… были в руках какие-либо документы, проливающие свет на боевые действия наших войск, то он, по долгу военнослужащего, обязан был представить их своему начальству и уже с разрешения последнего делать на основании этих документов те или другие доклады».[46] По его мнению, полковник Поликарпов «стремился разрушить установившийся уже в течение чуть ли не ста лет общий взгляд на Отечественную войну 1812 г. и на отдельные события этой войны, как у русских военных историков, так и у иностранных писателей… Выступление полковника Поликарпова с его докладом было к тому же нетактично: докладчиком явилось лицо, принадлежащее к армии, доклад был сделан в собрании, в которое допускаются и гражданские лица, мог вызвать и вызвал нежелательные печатные отзывы в повременных изданиях».[47] Отзывы на доклад Н.П. Поликарпова действительно были напечатаны не только в российских, но и французских газетах: «Paris-Journal», «La Presse Associ?e» и других.[48]

Расследование, проведенное начальником Административного отдела Главного штаба генералом В.В. Бонч-Осмоловским, в том числе и по исполнению Н.П. Поликарповым должностных обязанностей, закончилось для него строгим выговором, как говорилось в приказе «из внимания лишь к прежней усердной службе полковника».[49] На полях текста доклада В.В. Бонч-Осмоловского начальник Главного штаба генерал от инфантерии Н.П. Михневич наложил резолюцию: «Обвиняю полковника Поликарпова в том, что он, занимаясь частными работами, небрежно относится к возложенным на него работам по службе… Сообщения полковника Поликарпова я не одобряю ни с ученой точки зрения, ни с военной. Погоня за мелочной славой – сказать о великом историческом событии что-нибудь неожиданно-новое – задача не благодарная и достойна серьезного осуждения».[50]

По поводу выступления Н.П. Поликарпова действительный член ИРВИО М.К. Соколовский в статье, помещенной в «Русском инвалиде», писал: «…Приснопамятная година Отечественной войны – святая страница в истории России. Народ проявил умилительное единение с царем (Курсив наш. – Авт.), армия, эта вечная молчальница, встретила могучую поддержку в народе… Поднялись земледельцы. Опоясалось на брань духовенство. Купцы размотали свои кошели, раскрыли свои амбары. И все это слилось воедино, образовав могучий напор национального чувства.

И вот славный, завидный юбилей расцвета этого благородного чувства мы собираемся праздновать. Конечно, мы и в тот тяжкий час испытанья много наделали ошибок. Промахи неизбежны во всем человеческом явлении. Но эти промахи заслоняются общею красотою и высоким подъемом национального чувства. И теперь, когда юбилей близится к нам все быстрее, не омрачим его какими-то особыми, никому не ведомыми документами, способными будто бы перевернуть все наше воззрение на эпоху Двенадцатого года, хотя это воззрение вырабатывалось сотнею лет. Тем более, пусть никто не услышит голоса из военной среды о тризне по Двенадцатом годе».[51]

Между тем национально-патриотическое направление в освещении войны становилось преобладающим в многочисленных изданиях и книгах для народного чтения (для низших городских и народных училищ, народных читален и библиотек, публичных народных чтений) издательства «Сельский вестник» и других.

Чествованию 100-летнего юбилея Отечественной войны 1812 г. был придан характер всенародного празднования. Координацию всех мероприятий осуществляла высочайше утвержденная междуведомственная комиссия под председательством генерала от инфантерии В.Г. Глазова (ранее занимал должность министра народного просвещения), высочайшее соизволение на учреждение которой последовало 7 мая 1910 г.[52]

В советское время интерес государственной и партийной властей к Отечественной войне 1812 г. возник в конце 1930-х гг. в связи с нарастанием угрозы войны с Германией. Необходимость пропаганды славного военного прошлого России и боевых традиций русской армии, а также военно-патриотического воспитания населения страны способствовала изданию и переизданию популярных книг и брошюр по истории войны. К концу Великой Отечественной войны одним из наиболее пропагандируемых сюжетов войны 1812 г. стала полководческая деятельность М.И. Кутузова, в том числе, или в основном, благодаря и личному интересу к ней И.В. Сталина.

Автор последней работы по историографии Отечественной войны 1812 г. И.А. Шеин отмечает: «В годы войны И.В. Сталин тщательно проработал первое (1941 г.) издание… книги Брагина «Полководец Кутузов». Судя по пометкам, оставленным на экземпляре из его личной библиотеки, содержание книги оказалось созвучно собственным убеждениям главы государства. <…> В сталинской концепции М.И. Кутузову отводилось главенствующее положение. Его образ в свете очевидных исторических аналогий более всего подходил советскому генералиссимусу для возвеличивания собственной роли освободителя Отечества от иноземных захватчиков».[53]

На сентябрь 1945 г. пришлось двухсотлетие со дня рождения М.И. Кутузова. В том году были изданы, а в 1946 и 1947 гг. переизданы, тезисы ЦК ВКП(б) «Михаил Илларионович Кутузов: К 200-летней годовщине со дня рождения», прошли научные сессии, посвященные М.И. Кутузову.[54]

В 3-м номере журнала «Большевик» за 1947 г. было опубликовано ответное письмо И.В. Сталина от 23 февраля 1946 г. начальнику кафедры истории войн и военного искусства Военно-педагогического института полковнику Е.А. Разину. В письме содержалась оценка тезисов полковника о войне и военном искусстве и указывалось, что в них «отсутствует раздел о контрнаступлении (Так в тексте. – Авт.)…, контрнаступлении после успешного наступления противника, не давшего, однако, решающих результатов, в течение которого обороняющийся собирает силы, переходит в контрнаступление и наносит противнику решительное поражение. <…> Очень хорошо знал об этом наш гениальный полководец Кутузов, который загубил Наполеона и его армию при помощи хорошо подготовленного контрнаступления».[55]

Публикация этого письма обязывала советских историков, как и во многих других подобных случаях, приступить к глубокой разработке указанного вопроса. С этого времени, то есть с конца 1940-х гг. и вплоть до начала 1980-х гг. положение о контрнаступлении М.И. Кутузова занимало центральное место в историографии войны 1812 г.[56]

Участие СССР во Второй мировой войне привело к переоценке частью советских историков, во главе с Е.В. Тарле, внешней политики царской России. В мае — июне 1944 г. в ЦК ВКП(б) проходило секретное совещание историков, созванное в связи с письмом в ЦК партии А.М. Панкратовой, в котором говорилось, что часть историков, в том числе Е.В. Тарле, уклоняется от марксистско-ленинских позиций и положительно оценивают внешнюю политику царского правительства, а также содержалась просьба помочь разобраться советским историкам в сложившейся ситуации. Однако ЦК не осудил взгляды оппонентов А.М. Панкратовой, так как «высшее руководство партии во главе со Сталиным вполне одобряло наметившуюся еще в довоенные годы тенденцию восхваления территориальных захватов царской России, а стало быть, и идеологию великодержавия в историографии… Только после окончания Великой Отечественной войны в советской историографии окончательно утвердилась тенденция оправдания войн царской России и идеализация ее внешней политики. Особенно она проявлялась в конце 40-х – начале 50-х гг. в обстановке «холодной войны» и борьбе с т.н. “космополитизмом” ».[57]

Отечественная война 1812 г. и заграничные походы также давали повод для проведения аналогий между историей России в XIX в. и современной историей. Часть историков положительно оценивала это событие (ярче всего эта позиция отразилась в работах П.А. Жилина и Л.Г. Бескровного), в результате чего походы стали называться «освободительными». Одновременно такая точка зрения приводила в какой-то мере к отказу от классового подхода, ибо усматривалось сходство между событиями последней войны, которую вело рабоче-крестьянское Советское государство, и военными действиями 1812 – 1814 гг., которые вела армия дворянско-крепостнической Российской империи. «Проявлявшаяся ранее тенденция к приукрашиванию отечественной истории, — писал Н.А. Троицкий, — теперь обрела гипертрофированные формы», «из <…> конъюнктурно-«патриотических» соображений идеализировались в биографической литературе 1970-х гг. (при полном забвении классовых критериев оценки) царские военачальники – герои 1812 г.».[58]

О монографии П.А. Жилина «Гибель Наполеоновской армии в России» (М., 1974) Н.А. Троицкий высказался так: «Главный источник недостатков, которыми она изобилует, — это стремление ее автора непременно приукрасить все русское, “наше”, хотя бы и феодальное. Жилин так и пишет о царской армии времен Александра I: “наши войска”».[59] И далее: «Классовую борьбу в России 1812 г. он полностью игнорирует: даже само понятие “классовая борьба” в его труде отсутствует».[60]

Таким образом, Отечественная война 1812 г. и заграничные походы русской армии 1813 – 1814 гг., а точнее — вопросы внутригосударственного устройства, которые возникли под их влиянием в русском обществе в 1810 — 1820-е гг., способствовали росту социальных противоречий и, как следствие, складыванию в 1830-е гг. теории официальной народности. Однако влияние войны и заграничных походов на формирование теории не было ни непосредственным, ни единственным. В свою очередь теория официальной народности, ставшая государственной идеологией российской империи, наряду с общественными настроениями, повлияла на изучение войны и ее мифологизацию.

 

Едва ли можно ожидать от современной науки универсального понимания природы творчества, полностью удовлетворяющего всем собранным фактам и всякого рода запросам. Знания эти еще очень удалены от желаемой степени близости к истине. Однако постоянное сокращение такой удаленности, поиск новых задач, новых путей, видимо, необходимы, поскольку всякое продвижение в этой области весьма значимо для развития всех проблем исследования твор­чества, а, следовательно, для совершенствования управления творчеством человека и объединений людей. Сдвиги в понимании природы творчества сейчас весьма вероятны, поскольку в наши дни нет достаточно утвердившейся позиции, хотя накоплено множество различных точек зрения, представлений. Остановимся на двух наиболее распространенных из них.

Первая рассматривает творчество как деятельность человека, создающую новые, оригинальные ценности (в области искусства, техники, науки, практики), имеющие общественную значимость. Другая точка зрения связывает твор­чество с деятельностью человека, направленной на самовыражение, само­актуализацию личности.

И та, и другая точки зрения, несомненно, охватывают весьма важные стороны творчества. Первая акцентирует внимание на новообразованиях в об­ласти вещей и идей, возникающих в итоге человеческой деятельности; вторая тесно связана с областью побуждений к творческой деятельности, с ее мотива­цией. Но каждая из них в ходе своего развития наталкивается на существенные трудности, отчетливо обнаруживая при этом свою ограниченность. Точка зрения, которая связывает понимание творчества с оригинальными продуктами деятельности человека, имеющими общественную значимость, не охватывает множество фактов, устойчиво утвердившихся на уровне здравого смысла, а не­редко и на уровне науки и относящихся во многих случаях к категории творчест­ва. Широко распространены, например, убеждения о творческом поведении животных в ходе решения ими всякого рода проблем в естественных условиях и условиях научного эксперимента. Множество научных работ посвящено твор­честву детей. Большинство ученых усматривают творчество в самостоятельном решении «головоломок», задач на сообразительность людьми почти любого уровня умственного развития. Однако эти акты непосредственно не представ­ляют собой общественной значимости. В истории культуры — искусства, науки, техники — зафиксированы факты, когда выдающиеся творческие достижения долгое время не обретали общественной значимости. Нельзя же думать, что в период замалчивания деятельность их созидателей не была творческой, а ста­новилась таковой только с момента признания.

Надо полагать, что ограничение понятия «творчество» деятельностью чело­века неоправданно: это ограничение игнорирует категорию взаимодействия — источника любого развития, любого движения. В связи с активным проникнове­нием категории деятельности в психологию человека роль взаимодействия в творчестве стала отодвигаться на второй план. Такое оттеснение станови­лось все более отчетливым по мере нарастания роли категории деятельности в психологической теории. Под влиянием данной тенденции существенно изме­нились и ведущие элементы в структуре подчиненного ей психологического зна­ния. Все большее значение приобретало осознаваемое, целенаправленное. Неосознаваемому отводилось скромное место в виде автоматизированного ранее осознаваемого.

Надо специально отметить, что то направление, которое теперь называют деятельностным подходом, несомненно, сыграло в свое время важную, прогрес­сивную роль. Оно явилось необходимым этапом в поступательном развитии психологии, послужило ценным средством организации экспериментальных ис­следований, сформировало в своих недрах возможность к дальнейшему поступа­тельному развитию науки. Однако вслед за тем собственное развитие этого нап­равления (на старых принципах) закономерно приобрело отрицательное уско­рение.

Ограниченность рассмотренных здесь точек зрения на природу творчества отчетливо проявляется и тогда, когда встает необходимость использовать их для разработки критериев творческой деятельности, современной структуры знаний о творчестве, определения места различных наук, в том числе и психологии, в этой структуре, формирования стратегии комплексного исследования твор­чества.

Для дальнейшего продвижения в области понимания природы творчества необходимы решительный прорыв в направлении от особенного ко всеобщему, расширение исходного представления о творчестве.

С этой целью и выдвинуто понимание творчества как источника и механизма движения (взаимодействия, ведущего к развитию) — атрибута материи.

Можно ли понимать творчество как атрибут материи? Подавляющее боль­шинство исследователей этой области относятся к такому подходу весьма скептически: одни отвергают его без какой-либо аргументации, ограничивая творчество деятельностью человека, группы людей и г. п.; другие говорят, что такой подход лишает человека как субъекта творчества качественного своеоб­разия, приводит к той или иной форме натурализма в истолковании творчества. Обращаясь к названной проблеме, прежде всего, рассмотрим те положения, которые послужили основанием понимания творчества как атрибута материи. Как это часто бывает, пути к предложенному нами пониманию творчества уже  были  намечены   в   начале XX  столетия.   Узкому   пониманию  творчества (в котором понятие «творчество» употреблялось лишь применительно к дея­тельности человека) противопоставлялось его широкое понимание. В широком смысле оно приписывалось и неживой природе, и живой — до возникновения человека. Творчество ставилось в основу эволюции мира. Творчество человека рассматривалось как одна из фаз движения от старого к новому. Утверждалось, что эта фаза продолжает собой творчество природы, что то и другое состав­ляют один ряд, не прерывающийся никогда. Само положение «творчество — атрибут материи» при этом не формулировалось.

Широкое понимание творчества дает сейчас возможность ввести проблему творчества в контекст проблемы развития (точнее — движения), т. е. приложить к проблеме творчества все те огромные знания, которые накоплены в исследо­ваниях развития.

Конечно, конкретные источники и механизмы развития элементарных частиц и галактик, химических элементов, животных и растений не тождественны конкретным источникам и механизмам развития человека и общества людей. Иначе говоря, творчество человека, общества людей не тождественно другим его формам. Все это — единая цепь различных форм. Творчество человека — одна из таких форм. И вместе с тем эта форма — одно из выражений атрибута материи.

На каком же основании следует полагать, что признание творчества атри­бутом материи лишает человека как субъекта творчества качественного своеоб­разия, приводит к той или иной форме натурализма в исследованиях творчества? На каком основании понятие творчества следует ограничивать сферой деятель­ности человека, отвергать широкое понимание творчества (отвергать, следова­тельно, даже творчество высших животных)? Причины этого (в условиях материалистического мировоззрения) можно видеть только в глубоко автоматизированных штампах, стереотипах мышления.

В общем виде к числу таких причин следует отнести неосознаваемый ныне многими исследователями недопустимый понятийный разрыв между человеком, обществом и другими формами природы. В господствующей у нас системе поня­тий человек, общество оказались противопоставленными другим формам приро­ды, отделенными от них непроходимой гранью. Это наглядно проступает, нап­ример, в известной характеристике философии как науки о всеобщих законах природы, общества и мышления (сейчас чаще мышлению противопоставляются природа и общество), где терминологически общество и мышление отчленяются от природы. Подрывается принцип единства мира, его развития и функциониро­вания. Мышление человека, общество людей представляются не как качественно особые формы природы, высокоорганизованной материи, а как нечто противо­положное ей. Разрыв природы, общества и мышления, природы и человека, взгляд на человека как на нечто выходящее за пределы природы, а, следователь­но, и неподчиняющееся ее законам санкционируют подмену исследований жизни общества, человека, безудержными фантазиями, иллюзиями, утопиями.

Итак, творчество — атрибут материи, источник развития, движения — взаимодействие, ведущее к развитию, развивающее взаимодействие.

Определим теперь содержание психологического аспекта изучения творчест­ва. Для этого надо рассмотреть проблему природы психического, прежде всего в проблеме его онтологического статуса.

Непосредственному рассмотрению проблемы онтологического статуса психи­ческого необходимо предпослать хотя бы самый общий терминологический ана­лиз. Надо выяснить, каковы исходные определения ряда понятий; в их преде­лах и с их позиции следует рассматривать материал, не нарушая при этом одного из основных законов логики — «А есть А». Нарушения этого закона нередко происходят под видом применения диалектики: формально-логическому закону «А есть А» противопоставляется закон развития, движения — «А не есть А». Однако диалектику как теорию развития, движения не следует смеши­вать с формальной логикой, которая необходима для ведения научных дискус­сий. В частности, она важна для полноценного изложения самих законов разви­тия: по законам диалектики мы ориентируемся в проблемах развития, движения вещей и явлений; по законам формальной логики мы оперируем моделями этих вещей и явлений, не нарушая при этом адекватности оперирования моделями оперированию их оригиналами, т. е. из­бегая «расхождения слова идела».

Центральное место в психологии творческого потенциала человека (далее ТПЧ) занимает структурно-уровневая кон­цепция психологического механизма творчества. Центральное звено этого меха­низма составляют структурные уровни его организации, сформировавшиеся как преобразованные этапы онтогенеза поведения. Функционирует механизм фазно: смена фазы есть смена доминирующего структурного уровня организа­ции механизма. Последовательность смены определяется порядком уровневой организации. Каждому уровню соответствует специфическая для него фаза. Каждой фазе присущи наряду с общими законами функционирования механиз­ма специфические законы (это обстоятельство наталкивает на мысль о слож­ной, многоуровневой детерминации каждого конкретного акта поведения). При решении различных творческих задач возникают весьма своеобразные сочетания смен. Однако во всех случаях решение опирается на побочный (субдоминантный) продукт действия. Структурно-уровневая концепция раскры­вает понятие кванта творчества (минимальная амплитуда смены, доминирую­щих уровней). Эта смена представляет вместе с тем исходный психологический критерий творчества. Трудность решения творческой задачи может быть изме­рена величиной амплитуды таких смен.                   

В пределах центрального звена механизма человек выступает как абстракт­ный оптимально развитый субъект. Периферические звенья представляют диф­ференциальные характеристики механизма, обогащая понятия творческих способностей качеств творческой личности, типологии творцов (в частности, та­ланта, гениальности), дают возможность шкалирования ТПЧ.

К общей психологии ТПЧ примыкают его социальная психология (психоло­гия творческих групп, коллективов, творческого общения, среды, сверхновых, организаций, социально-психологического механизма творчества) и психофи­зиология (психофизиологический механизм ТПЧ). Связь этих дисциплин со смежными конкретными науками и практикой осуществляется посредством прикладных психологических наук типа психологии научного, технического, ху­дожественного творчества.

Анализ развития психологии творчества и современного представления о психологической структуре ТПЧ дает возможность сформулировать основные черты современной стратегии исследования и реализации творческого потенциа­ла человека. Центральное место в этой стратегии занимают три ранее упоми­навшихся типа знания: 1. Созерцательно-объяснительный, непосредственно связанный с житейским опытом. Этот тип удовлетворяет потребности общения, любознательности, мировоззрения. Имеет созерцательный способ приобретения знаний: исследователь не выступает причиной изучаемых событий, фиксирует­ся лишь поверхность явлений, представления о их сущности произвольны. Пси­хологические теории не выращиваются из собственной ткани этой науки и в силу этого инородны сущности психологических событий. 2. Эмпирический тип, формирующийся в недрах созерцательно-объяснительного знания, трансформирует и включает в себя его содержание. Имеет действенный способ приобретения знаний, который, однако, не учитывает внутрипредметных преобразований (они остаются в «черном ящике»). Описывается достигший практического эффекта способ воздействий на объект исследования, который отражает эмпири­ческую закономерность. Данный тип имеет непосредственную связь с практикой; связь эта реализуется беспредельно расширяющимся рядом вовлекающихся в исследование практических задач, решение которых порождает конгломерат знаний — эмпирическую многоаспектность. 3. Действенно-преобразующий тип, формирующийся в недрах эмпирического и включающий в себя его содержание. При опере на генезис исследуемых явлений, их расчленения на структурные уровни организации вырабатываются объективные критерии упорядочивания эмпирической многоаспектности. Выделяется специфический предмет исследо­вания, устанавливается его место в системе комплексного изучения явления. Вскрываются внутрипредметные взаимодействия. Связь с практикой становится опосредствованной. Выделяются полюса абстрактных и конкретных знаний. Фор­мируется сложная стратегия исследования действенно-преобразующего типа. Принцип построения упомянутой стратегии можно представить в перспек­тивной схеме взаимоотношений психологии ТПЧ со смежными науками, входя­щими в систему его исследования.

Левый полюс такой схемы составляет спектр абстрактно-аналитического знания, изучающий соответствующий спектр структурных уровней организации жизни (сюда включается и общественная жизнь). Данный спектр представлен психологией и смежными с ней абстрактно-аналитическими дисциплинами — социологией и физиологией (это ближайшие науки; мы не приводим здесь весь комплекс такого рода наук, а подразумеваем его). Межуровневые связи иссле­дуются соответственно социальной психологией и психофизиологией. Правый полюс представлен спектром конкретных наук (педагогических, медицинских, технических, науковедческих, искусствоведческих и др.). Связь между обоими полюсами реализуется системой прикладных наук (каналы их связей двусто­ронние). Функциональный аспект данной схемы представляет стратегию комплексного исследования. Конкретные науки следят за практикой, выявляют ее трудности, описывают и анализируют их на созерцательно-объяснительном уровне, решают репродуктивные проблемы. Другие проблемы подвергаются эмпирической обработке. Решаются практические задачи, сложность которых доступна возможностям эмпирии. Иногда при этом возникает эмпирическая многоаспектность — дисперсия конкретности с позиции субъективных крите­риев. Эмпирическая многоаспектность становится предметом исследования прикладных наук крыла конкретного знания. Осуществляется дисперсия кон­кретности с позиции объективных критериев — структурных уровней организа­ции явлений. Формулируются соответствующие заказы-проблемы к прикладным наукам крыла абстрактно-аналитического знания. В каждой из таких приклад­ных наук решаются репродуктивные и выводные проблемы (с помощью банка данных). Остальные переформулируются в заказы-проблемы к абстрактно-аналитическому полюсу системы. Данные проблемы вводятся на этом полюсе в контекст абстрактно-аналитического знания и соответствующим образом ис­следуются. Решения творческих абстрактно-аналитических проблем приводят к перестройке теории. Полученные достижения изучаются прикладными наука­ми крыла абстрактно-аналитического знания. Прикладные науки крыла кон­кретного знания получают соответствующие проблемы-рекомендации, в том чис­ле выполняется и заказ-проблема, послужившая толчком к предшествующему сдвигу. Передаются рекомендации конкретным наукам, что и создает возмож­ность построения аналитико-синтетических моделей явлений практики. Такого рода модель, пройдя процесс эмпирической доводки, преобразуется в практиче­ское руководство и внедряется в практику. Процесс эмпирической доводки необходим, так как аналитико-синтетические модели неизбежно несовершен­ны. Вместе с тем эмпирическая доводка — условие не только выработки прак­тического руководства, но и постановки новых научных проблем-заказов.

Эта схема описывает творческий конвейер. Для решения сверхновых проб­лем нужна предельная свобода действий.

Развитие поставленных проблем в значительной мере расширит современные возможности управления творческим потенциалом человека по линиям научной пропаганды, отбора, обучения людей, создания разного рода коллективов и непосредственной реализации их творческих возможностей.

 

И заключение БТО, и Рэскин, и Ликкен единодушно и категорически протесту­ют против применения детектора лжи для предварительного испытания при приеме на работу. С другой стороны, это излюбленная метода множества работодателей, профессиональных операторов детектора лжи и даже многих государственных чи­новников, особенно работающих в разведывательных управлениях. И несмотря на то что детектор чаще всего используется именно при приеме на работу, научные исследования о том, насколько точно он выявляет ложь кандидатов, до сих пор не

| проводили. Понять это нетрудно, ибо определить истину при исследовании на мес­те не так-то легко. Одним из способов такого определения могло бы стать изучение

| ситуации, когда принимают всех кандидатов вне зависимости от результатов испы­таний, а затем устанавливают за ними рабочий надзор. Другим же способом могло явиться детальнейшее исследование прошлой трудовой деятельности кандидатов с целью определить, что и как они солгали при самопредставлении. Но такие иссле-

| дования стоили бы очень и очень дорого. Пока же на эту тему были проведены всего два исследования по аналогии, и одно из них показало высокую точность результа­тов испытаний на детекторе, другое — низкую ³⁶. Кроме того, между этими двумя  исследованиями слишком много несоответствии и слишком много неоднозначного в каждом из них, чтобы на их основании делать какие-либо серьезные выводы.

Судить же о точности результатов испытания на детекторе при приеме на рабо­ту, основываясь на исследованиях подобных испытаний в уголовной практике (см. предыдущую подглавку), нельзя. Здесь испытания проходят совсем другие люди, другими являются и сами испытующие, и применяемые ими техники. Для того что-¹ бы получить работу, кандидаты обязаны пройти тест, в то время как уголовные по­дозреваемые имеют возможность выбора, проходить этот тест или нет, причем их отказ никак против них не свидетельствует. Рэскин говорит, что предварительное тестирование на детекторе лжи «является принудительным и, вероятно, вызывает чувство возмущения, которое может сильно повлиять на точность результатов»³⁷.

То, что в обоих случаях поставлено на карту, также весьма различно. Наказа­ние за разоблачение обмана в предварительном тестировании при приеме на работу гораздо меньше, чем в делах уголовных. А поскольку ставки ниже, то и боязнь ра­зоблачения лжецы здесь испытывают в гораздо меньшей степени, и поймать их] труднее. Правда, честные и очень желающие получить работу люди могут бояться, что их оценят неправильно, но именно из-за этого страха их и могут неправильно оценить.

Контраргумент, выставляемый в таких случаях защитниками использования детектора лжи при приеме на работу, заключается в том, что эта техника делает свое дело. Множество кандидатов после такого испытания получают допуски к та] ким вещам, о которых и не подозревали до испытания. И это аргумент практиче­ский. И не имеет значения, насколько точно детектор выявляет лжецов, если в ре­зультате все равно выявляются те, кого не надо принимать на работу. А значит, детектор полезен. Правда, Ликкен возражает, замечая, что сама эта практичность может оказаться необоснованной ³⁸.

Количество сделанных в ущерб самим себе признаний может превышать реаль­ное состояние дел; некоторые из этих признаний могут оказаться фальшивым» сделанными под давлением. К тому же те, кто сделал признание, не дающее в можности быть принятым, могли сделать это и не от испуга перед детектором. Б точных исследований в этой области нет возможности узнать ни того, сколько л~ дей, провалившихся на таких испытаниях, являются в действительности честным ни того, сколько прошедших это испытание обворовывают затем своих работода лей.

Гордон Барланд, психолог, подготовленный Рэскиным, приводит соверше другие выводы в пользу применения детектора. Он изучил 400 кандидатов на ра ту, таких как водители грузовиков, кассиры, кладовщики и т. п., посланных рабо^—дателями в частные фирмы для прохождения испытаний на детекторе. Половина 155 кандидатов, определенных как обманщики, признались в этом сразу же пос объявления результатов испытаний. В то же время Барланд обнаружил, что раб тодатели, даже не дожидаясь результатов, 58 % из этих лжецов уже приняли на работу. «Множество работодателей пользуются испытаниями на детекторе не для того, чтобы решить, брать или не брать человека на работу, а скорее для того, какую определить ему должность. Например, если кандидат будет признан алкоголиком, то его возьмут докером, а не шофером»³⁹.

Барланд верно указывает на то, что наибольший интерес представляют те 78 че­ловек, которые, будучи определены как лжецы, не признали этого, ибо они могли просто оказаться жертвами ошибок неверия правде. Он говорит, что 66 % из них все же были приняты на работу, однако мы не имеем возможности узнать, взяли их именно на ту работу, на которую они хотели устроиться, или же результаты испы­таний все же помешали им в этом. Большая часть из непринятых и отрицавших свою ложь, скорее всего, была отбракована на.предварительном собеседовании, происходившем еще до испытания на детекторе. «Только очень небольшая часть (менее 10 %) кандидатов, определенных как обманщики, но не признавших это, были забракованы потенциальными работодателями именно на основании испыта­ний на детекторе»⁴⁰.

Как относиться к этим менее 10 % и сколько вреда причинено ими, зависит от базовой нормы лжи. Базовая норма является статистическим показателем дей­ствительности; например, базовая норма виновных среди подозреваемых в уголов­ных преступлениях и проходящих испытание на детекторе весьма высока и достига­ет порой 50 %. (Как правило, детекторные испытания проходят далеко не все, а только небольшая группа подозреваемых.) Исследования же Барланда позволяют выявить, что базовая норма лжи среди кандидатов на работу составляет около 20 %. Примерно одного из пяти кандидатов, лгущих при испытаниях, не берут на работу.

Если даже признать, что детектор более точен, чем это представляется на са­мом деле, базовая норма в 20 % делает результат слишком малоутешительным. Рэскин, возражая против применения предварительного испытания на детекторе при приеме на работу, принимает результативность детектора за 90 %: «Исходя из этих соображений, предварительные испытания на детекторе лжи при приеме на работу имели бы следующие результаты (из расчета на 1000 кандидатов): из 200 обманывающих 180 были бы верно определены как обманщики, 20 же неверно опре­делены как говорящие правду; из 800 говорящих правду 720 были бы правильно оп­ределены как говорящие правду, а 80 неправильно определены как обманщики. Из 260 человек, определенных как обманщики, 80 на самом деле были бы правдивыми. Таким образом, из признанных обманщиками оказался бы 31 % правдивых людей. Это очень высокая норма ошибок неверия правде, ведущая к отказу от использова­ния детектора в качестве основы для принятия решений. Таких результатов не было бы в уголовных расследованиях, поскольку базовая норма лжи там составляет 50 % и более, и такая точность техники не привела бы к такому высокому уровню I ошибок»⁴¹.

Здесь возможны следующие контраргументы: оценка базовой нормы лжи ере- Iди кандидатов на работу в 20% может оказаться заниженной. Этот результат I основывается только на одном исследовании, проведенном в штате Юта. Вполне воз- I можно, что в штатах с меньшим количеством мормонов процент лжецов будет выше, I Однако даже если он достигнет 50 %, противники предварительного испытания мо- I гут сказать, что без доказательств действительной точности детектора нельзя де- I лать никаких выводов; а эта точность, скорее всего, значительно меньше 90 %.

Точность детекторных испытаний вообще не имеет значения в реальное- Iти. Само испытание или хотя бы только угроза его вынуждает людей давать инфор­мацию, которую при других обстоятельствах они никогда не открыли бы. Ответ опять же сводится к необходимости изучения точности испытаний на детекторе, поскольку без знания этого нет возможности узнать, сколько из непризнавшихся и устроившихся на работу людей доставит впоследствии немало проблем своим рабо-тодателям.

Относительная польза детектора заключается в том, чтобы на нем периодичес- I ки проходили испытания те люди, которых уже приняли на работу. И эту пользу не I отрицает ни один из критиков предварительного применения детектора.

Испытания на детекторе кандидатов на работу в полиции

Это еще одно из широко распространенных применений детектора. Все только I что приведенные аргументы для использования детектора в предварительных испы- I таниях приложимы и к этому случаю. Но я обсуждаю вопрос о приеме на работу в I полицию отдельно, поскольку в этой области есть некоторые обстоятельства, сама I природа которых позволяет привести еще один аргумент за.

Название статьи Ричарда Артера, профессионального оператора детектора I лжи, передает суть этого нового аргумента: «Сколько грабителей, разбойников и I насильников ваше министерство приняло на работу в этом году??? (Надеюсь, не Iболее 10% !)»⁴²

Выводы Артера базируются на исследовании отчетов 32 различных правоохра- I нительных организаций. (Артер не сообщает, какой процент составляет эта цифра относительно тех организаций, от которых он хотел получить информацию.) Он сообщает, что в 1970 году в правоохранительных организациях, откликнувшихся I на его исследования, были проведены 6524 предварительных детекторных испыта­ния при приеме на работу. «От 2119 кандидатов была получена порочащая их ин-1 формация! Это дисквалификация в 32 % ! А самое главное заключается в том, что I подавляющее большинство из этих 6524 испытаний было проведено уже после! того, как кандидаты прошли предварительное собеседование». Артер подкрепляет свой аргумент приведением бесчисленных примеров того, как важно применение детектора лжи для испытаний при приеме на работу в полицию. Так, например, Норман Лакей, оператор детектора лжи управления полиции города Кливленда, штат Огайо, сообщает: «Человеку, находившемуся на десятом месте в списке кан­дидатов, было предложено пройти испытание на детекторе лжи. И он признался, что участвовал в нераскрытом вооруженном ограблении» ⁴³.

Несмотря на подобные впечатляющие истории и поражающие воображение выкладки, свидетельствующие о том, как много кандидатов при приеме на работу в полицию оказывается лжецами, не следует, забывать, что до сих пор все еще нет никакого научного обоснования точности результатов использования детектора в предварительных испытаниях при приеме на работу в полицию. Это может пока­заться неверным, но только потому, что точность слишком часто подменяют полез­ностью. Данные Артера имеют лишь практическое значение. Давайте теперь рас­смотрим то, что он нам не сказал.

Сколько из кандидатов, определенных как лгущие, не признали своей лжи и не признались в каких-либо правонарушениях? Что стало с ними? Это также практические данные, однако большая часть приверженцев детектора лжи обходят этот вопрос.

Сколько из определенных лгущими, но отрицавших это, на самом деле гово­рили правду и скольких из них можно было принять на работу? Чтобы ответить на этот вопрос, то есть определить, сколько произошло ошибок неверия правде, необходимо провести специальные исследования по оценке результатов.

Сколько из тех, кто был определен как нелгущий, не лгали в действитель­ности? Сколько воров, разбойников, насильников и т. п. одурачили операторов? Чтобы ответить на этот вопрос, то есть определить, сколько произошло ошибок веры лжи, также необходимы специальные исследования по оценке результатов.

И я удивлен, что на этот счет нет никаких достоверных свидетельств. Подобные исследования, конечно же, очень сложное и дорогостоящее мероприятие, однако без них никакие практические выводы не могут считаться удовлетворительными вполне. Ставки слишком высоки для того, чтобы пренебрегать ошибками веры лжи, не говоря уже об ошибках неверия правде.

Однако использовать детектор при приеме на работу в полицию можно и не до­жидаясь результатов новых исследований, поскольку это все же позволяет выявить достаточный процент нежелательных работников, даже при наличии большого ко­личества ошибок. И если некоторые люди, способные действительно оказаться хо­рошими полицейскими, не были взяты на работу (то есть оказались жертвами оши­бок неверия правде), то это не является слишком высокой ценой.

Это суждение относится только к социально-политической сфере. Оно выно­сится с полным осознанием того, что еще не существует научного обоснования точ­ности работы детектора при приеме на работу в полицию. Но я надеюсь, что те, кто высказывается в пользу применения детектора, все же почувствуют себя обязанны­ми увидеть необходимость проведения подобных исследований для определения того, как часто происходят ошибки, в результате которых работодатели отказыва ют людям, достойным быть принятыми.

Испытания на детекторе при выявлении шпионов

«Некий сержант, обладавший доступом к секретным шифрам, нанимался гражданскую должность (с разведывательной деятельностью). В ходе его испыт ний на детекторе была отмечена постоянная реакция на релевантные вопросы, и дальнейшей беседе он признался в различных небольших проступках и против правных действиях. Однако неизменная специфическая реакция при ответах на левантные вопросы весьма заинтересовала оператора детектора, и через нескольк недель сержанта попросили пройти испытание еще раз. Ситуация повторилась. Е лишили допуска к секретным документам, и началось следствие. Еще через некот рое время его нашли мертвым в своей машине. Впоследствии было установлено, что он занимался шпионской деятельностью в пользу Советского Союза» ⁴⁴.

Таких примеров обнаружения шпионов на детекторе при приеме на работу во» чете Агентства национальной безопасности о применении детектора лжи приводи ся немало. Надо полагать, что такой тест не удавалось пройти не только шпионам, еще и некоторым честным и порядочным людям. Однако никакой информации о то сколько шпионов обнаружено вообще и сколько из них при последующем тестиро вании на детекторе, АНБ не сообщает. Тем не менее сообщает о том, сколько чел век было не принято на работу из-за различного рода признаний, таких как употре ление наркотиков, подрывная деятельность, уголовное прошлое и т. д. Речь идет испытаниях 2902 кандидатов на работу с допуском к секретной информации. 43 из них были определены как говорящие правду; впоследствии же выяснилось, что 17 из этих 2902 человек утаили порочащую их информацию. Таким образом, известная часть ошибок веры лжи составила менее 1 % (17 из 2902). Признавшие свою вину составили 21 % из проваливших испытания. Проступков же, в которых признались 24 % из проваливших испытания, было недостаточно для отказа в приеме на работу, и 8 % провалившихся на испытаниях вообще никаких признаний не сделали.

Эти 8 % и могут считаться показателем ошибки неверия правде. (АНБ не упо­минает о них в своем отчете, однако на основании приводимых в этом отчете дан­ных этот процент вполне можно вычислить.) Правда, АНБ подчеркивает, что детек­тор лжи не является окончательным судьей; он лишь помогает определить, кого принять на работу, а кого нет. С теми, кто не выдержал испытания на детекторе, проводятся собеседования, в которых предпринимаются попытки понять причины, способствовавшие их неудаче. Гордон Барланд говорил мне, что агентство не берет людей, если не удается найти объяснений для провала на испытаниях.

И вновь нам нужно помнить, что это свидетельствует лишь о полезности, а не о точности. Без данных же о точности невозможно ответить на следующие вопросы. Сколько преуспевающих лжецов находится в данное время на работе в АНБ? В самом агентстве убеждены, что их не более 1 %, однако никаких исследований, чтобы подтвердить это, не проводилось. Конечно же можно считать, что детектор не пропускает ни одного лжеца, однако нельзя быть уверенным в этом. В отчете БТО отмечается, что «те люди, которых Федеральное правительство более всего хотело бы выявить, являются и наиболее тренированными в способах избежания подобного выявления»⁴⁵.

Без специальных исследований, направленных на изучение точности работы детектора, нельзя быть полностью уверенным в знании количества возможных ошибок веры лжи. Подобное исследование, безусловно, провести очень непросто, однако не невозможно. Гибридные исследования, такие как уже упоминавшийся мной эксперимент израильской полиции, провести вполне можно.

Могут ли обмануть детектор контрмеры? Под контрмерами я подразумеваю физическую деятельность, такую как прикусывание языка, использование медика­ментов, применение гипноза и управление биологическими реакциями. Проводи-. лись исследования, подтверждающие, что подобные контрмеры в некоторой степе­ни работают. Однако учитывая, какой ущерб может понести национальная безопас­ность в случае, если хотя бы один шпион не будет обнаружен (то есть произойдет ошибка веры лжи), безусловно следует признать необходимыми более широкие ис­следования. Объектом этих исследований должны быть некие условные агенты, в полной мере владеющие всем арсеналом технических и научных средств, позволя­ющих обманывать детектор лжи, то есть обладающие способностями и возможнос­тями настоящих шпионов. Доктор Джон Бири III, некогда работавший помощником секретаря в организации по защите здоровья граждан, «предупреждал сотрудников Пентагона, что, полагаясь на детектор лжи, они не защищают национальную безо­пасность, а скорее наоборот, подвергают ее опасности. Я уже говорил, что у Сове­тов есть прекрасные школы, в которых они учат своих агентов обманывать детек­тор. Поскольку многие из менеджеров Министерства обороны полагаются на не­погрешимость работы детектора, у них возникает ложное ощущение безопасности, ибо такая надежда на детектор весьма упрощает проникновение в Пентагон совет­ской моли»'»»‘. Учитывая все вышесказанное, нельзя не удивляться тому, насколько мало АНБ проводит экспериментов на предмет выявления контрмер.

Сколько из этих 8 %, определенных в качестве лгущих, но отрицавших это (по моим подсчетам, 245 человек), были действительно лжецами и сколько из них на самом деле говорили правду? Вновь ответ можно дать только после специальных исследований по оценке точности полученных результатов.

В соответствии с заключениями БТО и АНБ произведено всего одно исследова­ние на этот предмет — исследование по аналогии с использованием студентов, в котором, однако, во-первых, было сомнение относительно критерия истины, а во-вторых, задаваемые вопросы не имели ничего общего с национальной безопаснос­тью. И вновь остается только удивляться, почему в деле такой важности проводит­ся так мало соответствующих исследований. Даже если оставить в стороне ошибки неверия правде, все же нужно было бы, особенно при таких высоких ставках, в пол­ной мере сосредоточиться на ошибках веры лжи.

Вне всяких сомнений, даже не имея данных о точности получаемых результа­тов, использование детектора лжи является большим подспорьем в отборе людей, добивающихся работы с доступом к секретной информации, утечка которой к тому же угрожает национальной безопасности. Помощник Генерального прокурора ге­нерал Ричард К. Уиллард кратко выразил это в следующих словах: «Даже если при­менение детектора может выбраковать тех кандидатов, которые в действительно­сти достойны работы, все же гораздо важнее избежать приема на работу тех, кто может представлять собой угрозу для национальной безопасности»⁴⁷.

Ликкен, возражая против применения детектора, комментировал недавнее ре­шение Великобритании использовать подобные испытания в работе организаций, связанных с секретной информацией, таким образом: «Не считая урона, наносимо-го карьере и репутации невинных людей, результатом такого решения, похоже, бу­дет еще и потеря правительством некоторых из наиболее добросовестных граждан­ских чиновников. А поскольку существует тенденция избегать более дорогих (и бо­лее эффективных) способов обеспечения безопасности, поскольку детектор лжи внедряется повсеместно, это решение Британии только откроет двери для более легкого проникновения в секретные службы иностранных агентов, прекрасно обу­ченных обманывать детектор лжи»⁴⁸.

Использование детектора для проверки сотрудников

Если вполне понятно стремление избежать приема на работу нежелательных людей, особенно в таких областях, как разведывательные управления, торговля дра гоценностями, супермаркеты и так далее, то, казалось бы, не менее понятной дол на быть и необходимость проводить испытания уже принятых сотрудников, да удостовериться, что никакие нежелательные лица туда не проникли. И это действ тельно делается во многих сферах трудовой деятельности. Но, к сожалению, здесь отсутствуют данные, насколько точны результаты подобных испытаний. В можно, базовая норма лжи здесь ниже, поскольку множество недостойных уже за раковано предварительным тестированием, и у нежелательных лиц гораздо мень» возможностей спрятаться среди остальных работников. Но чем ниже базовая н’ ма лжи, тем больше можно совершить ошибок. Если мы снова обратимся к преды щему примеру, в котором речь шла о тысяче проверяемых и 90 % точности детектpa, и условимся, что базовая норма лжи будет составлять не 20 %, а всего 5 %, то получится вот что: 45 лжецов будут определены совершенно верно, но 95 человек, говорящих правду, тоже будут признаны лжецами; конечно же 855 правдивых бу­дут признаны правдивыми, но 5 лжецов все равно проскочат, все равно будут оши­бочно определены как говорящие правду.

Рисунки 8 и 9 наглядно иллюстрируют результаты такой низкой базовой нормы лжи. Чтобы заострить внимание читателя на том, как низкий уровень базовой нор­мы лжи влияет на количество людей, ошибочно признанных лжецами, я принял утверждение о 90 % точности результатов детектора ⁴⁹.

Если базовая норма лжи составляет 20 %, то на каждого честного человека придется по два обманщика. Если же норма составляет 5 %, то, наоборот, на каждо­го пойманного обманщика два человека будут неправильно определены как говоря­щие правду.

Аргумент против использования детектора, основанный на том, что сама необ­ходимость пройти испытание и возмущение по этому поводу уже затрудняют полу­чение точных результатов, вполне приложим и к этой ситуации. Получая пригла­шение пройти испытание на детекторе, уже работающие люди могут испытывать возмущение даже гораздо более сильное, чем кандидаты.

Все это в полной мере относится и к полицейским, и к работникам таких органи­заций, как АНБ. В полиции для испытания уже работающих сотрудников детектор, применяется крайне редко, хотя иногда к нему и прибегают, вспоминая о множе-i стве всевозможных соблазнов, кроющихся в самом характере работы, или наталки­ваясь на случаи коррупции. АНБ тоже иногда использует детектор; если работник испытания не выдерживает и в дальнейшем не может объяснить своей неудачи, то в отношении его возбуждается расследование. Когда я поинтересовался, что же происходит в случае, когда вопрос не разрешается (то есть когда человек постоянно | не выдерживает испытания, но ничего противоправного обнаружить за ним не уда-1 ется), в ответ услышал следующее: такого не бывает никогда. Полиция на то и поли­ция, чтобы докапываться до истины, и решение никогда не принимается формаль­но. Правда, поймать человека, работающего уже многие годы, основываясь не на реальных правонарушениях, а только на его неудачах в прохождении испытаний на детекторе, в действительности очень трудно. Если работник невиновен, то гнев, вызванный тем, что его заподозрили во лжи, может подвигнуть его на разглашение секретной информации, которой он владеет. А ведь если каждый раз на вопрос «Разглашали ли вы какую-либо секретную информацию агентам какой-либо иност- ] ранной разведки в минувшем году?» детектор будет фиксировать определенное эмоциональное возбуждение при отрицательном ответе, не возбудить расследова­ние весьма сложно.

Обнаружение утечки информации и теория устрашения

Одним из предполагаемых новых видов применения детектора лжи является идентификация (без участия Министерства юстиции) тех людей в правительстве, которые повинны в самовольном разглашении закрытой информации. До настояще­го времени все подобные расследования рассматривались как уголовные. Но если бы предложение администрации Рейгана в 1983 году было принято, то самовольное разглашение информации рассматривалось бы лишь как дело «административное» уже с тех пор. И глава любой правительственной организации, заподозривший сво­его работника в утечке информации, мог бы попросить его пройти испытание на детекторе. Однако неясно, касалось бы это всех, имеющих доступ к просочившейся информации (в этом случае базовая норма лжи была бы очень низкой и, соответ­ственно, уровень ошибок весьма высок), или только тех, кого признало подозревае­мыми предварительное расследование.

Заключение БТО указывает на то, что никаких исследований в области приме­нения детектора в случаях обнаружения утечки информации, не проводилось вооб­ще. Правда, у ФБР есть данные о 26 случаях успешного применении детектора на протяжении четырех последних лет, успешного в том смысле, что большинство ра­ботников, не выдержавших испытания на детекторе, после этого сделали важные признания ⁵⁰.

Но использование детектора в ФБР сильно отличается от предусмотренного новыми установлениями. ФБР не проверяет всех, кто мог разгласить секретную информацию (такая процедура на профессиональном жаргоне называется бред­нем), а исследует только небольшую группу подозреваемых, установленную пред­варительным расследованием, так что базовая норма лжи здесь высока и возмож-| ность ошибок мала. Правила ФБР запрещают использование испытаний на детек­торе «в технике «бредня» в отношении большого количества работников или в | качестве подмены логического расследования этой видимостью принятых мер»⁵¹. Новые правила 1983 года разрешали бы и бредень.

При административном испытании на детекторе его содержание, проведение и сами испытуемые несомненно отличаются от тех, кто проходит испытания при рас­следовании уголовных преступлений. И возмущение здесь может быть очень силь­ным, поскольку в случае отказа от тестирования работник может потерять допуск к секретным документам. Однако в АНБ говорят по этому поводу, что его работники признают подобные испытания справедливыми. Может быть, это и правда, но толь-ко в том случае, если опрос на этот предмет проводился анонимно, ибо в противном случае несогласные с применением детектора могли просто не признаться в этом. И мне с трудом верится в то, что правительственные чиновники других организа­ций считают справедливым применение детектора при обнаружении утечки инфор­мации, особенно если целью подобных испытаний является сокрытие фактов, касаю­щихся не национальной безопасности, а скорее самой администрации.

Помощник Генерального прокурора Уиллард, сам проходивший испытание на детекторе перед конгрессом (правда, по совершенно другому поводу), так обосно­вывает его применение: «Дополнительная выгода использования детектора лжи, заключается в его устрашающем эффекте по отношению к тем, кто совершает дол­жностные проступки, практически не поддающиеся обнаружению другими метода­ми. Знание, что тебя в любой момент могут попросить пройти испытание на детек­торе, порой может удержать от совершения подобных проступков»⁵².

Однако работает этот постулат не так уж и хорошо, как кажется. Когда подозре­ваемые не являются работниками разведывательных органов, испытание на детек­торе, проводимое из-за обнаружения утечки информации, может дать весьма боль­шое количество ошибок, ибо устрашение не действует. Детектор же работает тол ко тогда, когда большинство’испытуемых верят в него. Словом, использовани детектора в целях обнаружения незаконного разглашения информации может о каково испугать и рассердить как невиновного, так и виновного.

Я думаю, можно доказать, что, вне зависимости от того, приносит испытани какой-либо результат или нет, эффект устрашения для определенного типа люде все равно всегда присутствует, а потому наказывать провалившихся нежелател но, ибо в противном случае возникает этическая дилемма наказания несправедли^—обвиненных во лжи честных людей. Однако если последствия признания человек лжецом с помощью детектора будут столь незначительными, если будет известно что провалившихся не ждет никакое наказание, то испытания на нем, похоже и вовсе потеряют смысл, и сам эффект устрашения окажется под большим сомн нием.

Детектор лжи и поведенческие признаки обмана

Операторы детектора никогда не делают своих выводов о лжи испытуемого, новываясь только на показаниях прибора. Им известны не только результаты пр варительного расследования, но и та информация, которую получили они сами в интервью с подозреваемым перед прохождением испытания (во время рассказа0| процедуре и возможных вопросах). Кроме того, операторы считывают информацию с мимики, голоса, жестов и манеры говорить и входе предварительного интервью, и при самом испытании, и в интервью после его окончания. О том, должен ли опера­тор детектора для своего заключения о подозреваемом в добавление к резул] испытания рассматривать также и поведенческие признаки, мнения разделились. Просмотренные мной материалы о тех, кто принимает к сведению и поведенческие признаки обмана, к сожалению, прискорбно ничтожны и не основываются ни на каких последних опубликованных выводах. Большая часть идей, содержащихся в этих работах относительно интерпретации поведенческих признаков, просто не­верна.

Пока только четыре исследования сравнивают результаты, основанные на по­казаниях детектора и поведенческих признаках, с теми, которые получены на осно­ве только показаний приборов. Два из них предполагают, что точность поведенчес­ких признаков равна точности показаний детектора, а одно — что точность детекто­ра выше, хотя и не намного. И все три исследования страдают одними и теми же изъянами: неопределенностью истины, слишком малым количеством подозревае­мых и слишком малым количеством операторов, выносящих решение ⁵³.

Эти изъяны исправлены в четвертом исследовании, в исследовании Рэскина и Кирчера, до сих пор еще не опубликованном ⁵⁴.

Они пришли к выводу, что суждения, сделанные на основе поведенческих при­знаков, ничуть не лучше случайных, в то время как суждения, сделанные на основе показаний детектора без контактов с подозреваемым, все же имеют лучший резуль­тат, чем при случайном угадывании.

Люди очень часто пропускают поведенческие признаки обмана, неверно интер­претируют их или просто заблуждаются в их отношении. Вспомните мой отчет (в начале главы 3 о нашем исследовании, когда люди не смогли сказать по видеозапи­си, лгут или нет описывающие свои эмоции студентки. И все же мы знаем, что такие признаки, хотя и неопознанные, существовали. Когда девушки лгали, скрывая нега­тивные эмоции, испытываемые ими при просмотре фильма о хирургии, тон их голоса становился выше, они демонстрировали определенные жесты, иллюстрируя свою речь, и совершали эмблематические оговорки (пожатие плечами). Мы только что окончили подробное описание мимических признаков, но все еще не можем опубли­ковать результаты, несмотря на то что они обещают быть самыми интересными в от­ношении идентификации лжи. И наиболее выразительным мимическим признаком является тот, который выдает почти неуловимые движения лицевых мышц, выража­ющие отвращение или презрение во вполне счастливых на вид улыбках.

И нам хотелось бы определить, что именно происходит: люди действительно просто не знают, на что надо смотреть, или это и невозможно увидеть. В следую­щем году мы займемся именно этим; наберем группу людей, скажем им, на что они должны обращать внимание, а затем покажем видеозаписи. Если их суждения бу-дут неверными, мы узнаем, что точность в обнаружении этих поведенческих при­знаков обмана все же требует более медленного и неоднократного просмотра, а так­же более точных способов оценки.

Что же касается исследования Рэскина и Кирчера, было бы очень интересно сравнить точность суждений, основанных на показаниях детектора с учетом пове­денческих признаков, с суждениями тренированных, опытных, не наивных наблю­дателей. Я полагаю, что в некоторой степени такие комбинированные суждения увеличили бы безошибочность обнаружения лжи. Ведь поведенческие признаки могут дать информацию о том, какая именно эмоция испытывается, а разве детек­тор способен определить страх, гнев, удивление, утомление или возбуждение?

Такую специфическую информацию, конечно, можно извлечь и из показаний детектора. Напомню наши выводы (описанные в конце главы 3) о том, что каждой эмоции соответствуют различные изменения ВНС. Однако никто еще не попытался применить этот подход в интерпретации показаний детектора. Информация же о конкретных эмоциях (полученная одновременно из поведенческих признаков и по­казаний аппаратуры) могла бы помочь уменьшить как ошибки неверия правде, так и ошибки веры лжи. Еще одним важным вопросом, подлежащим ныне рассмотрению, является вопрос о том, насколько хорошо раскрываются комбинацией обнаружен­ных поведенческих признаков и показаний детектора предпринятые подозревае­мым контрмеры.

Детектор можно применять только в отношении готового к сотрудничеству, со­гласного подозреваемого, а поведенческие признаки считываются и без всякого разрешения и предупреждения о том, что лжец находится под подозрением. К тому же в то время как применение детектора можно объявить незаконным, сделать то же самое с наблюдением за поведенческими признаками невозможно. И даже если | испытания на детекторе никогда не признают законным средством выявления госу­дарственных служащих, повинных в утечке секретной информации, верификаторы все равно могут заниматься изучением поведенческих признаков всех подозре­ваемых.

Во многих областях, где часто подозревается обман,-таких как дипломатия, суп­ружеские отношения или торговля, применение детектора лжи просто невозмож­но. И дело здесь не в том, что поскольку в этих отношениях правда не предполагает­ся, то и нет возможности устроить строгий и последовательный допрос, как на] следствии. Даже там, где правду предполагают, как например в отношениях меж­ду супругами, друзьями, родителями и детьми, такие прямые вопросы вообще могут поставить под угрозу дальнейшие отношения. Так что даже родитель, имеющий над своим ребенком больше власти, чем любой верификатор над подозреваемым, вряд | ли согласится платить такую цену за свое расследование. Нежелание признавать то, что ребенок по большей части все-таки старается говорить правду, постоянное подозревание его, даже при полной зависимости ребенка от родителей, можете I конце концов привести к полному разрыву с ним.

Некоторые люди считают, что лучше (или более морально) и вовсе не пытаться ] выявлять ложь, а всегда верить на слово и, воспринимая жизнь как ценность самупо себе, даже и не стремиться уменьшить возможность быть обманутым. Лучше оказаться обманутым, чем незаслуженно осудить кого-либо. Иногда это действи­тельно самый правильный ход. Но это во многом зависит от того, что поставлено на карту, кто находится под подозрением, какова вероятность быть обманутым и кем является сам верификатор. Было бы, например, интересно сравнить, что потерял бы Джерри из романа Апдайка «Давай поженимся», поверив в правдивость своей жены Руфи в случае.ее лжи, с тем, что он потерял бы или приобрел, поверив ей в случае ее честности. В некоторых семьях урон, нанесенный ложным обвинением, может стать гораздо тяжелее урона в случае действительного обмана. Все зависит от конкретной ситуации. У некоторых вообще нет выбора; а некоторые бывают слишком боязливыми для того, чтобы рискнуть поверить лжи; они предпочтут не­верно обвинить кого-либо в обмане, чем оказаться обманутыми.

Единственное соображение, которое надо всегда иметь в виду, пытаясь выбрать то или иное решение, заключается в следующем: никогда не делайте окончатель­ного вывода о том, лжет подозреваемый или нет, основываясь только на пока­заниях детектора или только на поведенческих признаках. В главе 5 я объяс­нил возможные опасности неверного толкования поведенческих признаков и те меры предосторожности, которые можно предпринять, чтобы их уменьшить. В этой же главе я попытался прояснить опасности истолкования показаний детектора как единственного доказательства лжи. Верификатор всегда должен оценивать веро­ятность того, что жесты, выражения лица или показания детектора могут гово­рить как о лжи, так и о правде, и очень редко обеспечивают абсолютную уверен­ность. В этих редких случаях, когда эмоция, выраженная мимикой или потоком слов, явно противоречит всем остальным показаниям, подозреваемого необходимо «ткнуть в это носом» — и, как правило, он немедленно признается. Но чаще всего поведенческие признаки обмана (как и испытание на детекторе) являются только основанием для решения, вести расследование дальше или нет.

Верификатор должен также всегда помнить, что лжец может и вовсе не оши-I  баться. Некоторые обманывают с такой легкостью, что невозможно заметить ника­ких поведенческих признаков, а некоторые — настолько тяжело, что ошибок в по­ведении — а значит, и признаков обмана — множество. В следующей главе мы и I  рассмотрим случаи, когда ложь распознать трудно, а когда легко.

 

 

Иконопись

Вместе с принятием христианства на Русь пришли и строительство христианских соборов из камня, и искусство иконописания, фрески мозаики. Из Византии на Русь при­шла и техника изготовления иконы. Образцы византийской иконописи стали проникать на Русь сразу пос­ле крещения, с конца X в. Первое время иконопись Руси была в орби­те византийской традиции. По сво­ей иконографии иконы XI—XIII вв. мало чем отличаются от византий­ских икон того же времени. У них сумрачный колорит, объемная леп­ка фигур, нередко нос, губы и глаза очерчены красными линиями. Про­цесс нахождения русской иконопи­сью своего художественного языка начался с XII в., особенно интенсив­но шел на севере. Постепенно рус­ская иконопись отходит от визан­тийских образцов: светлеют и при­обретают русские черты лики свя­тых, усиливается интенсивность чи­стого цвета, более замкнутым стано­вится силуэт.

Русские иконы намного превос­ходят размером византийские об­разцы, они более лаконичны по ху­дожественному языку.

Иконописание северных облас­тей принято именовать «северным письмом», для него характерна наивность и патриархальность.

Основными иконописными шко­лами со временем станут Новгород, Псков, позднее Москва.

В Киевскую Русь завозилось очень много греческих икон, среди которых «Владимирская Богома­терь». Икону Андрей Боголюбский из Киева перевез во Владимир, а в 1395 г. ее отправили в Москву. Все основные иконографические типы были выработаны уже в Византии, но постепенно в них происходили изменения. Византийские святые Георгий, Власий, Флор и Лавр, Илья Пророк и Николай стали на Руси по­кровителями земледелия и ското­водства. Параскева Пятница и Ана­стасия — покровителями торговли. Появились оригинальные многофи­гурные композиции, каких не было в Византии — «Покров Богороди­цы», «Собор Богородицы», «О тебе дева радуется..». Эти иконы выра­жали присущее формирующейся русской культуре соборное начало.

Икона неразрывно связана с хра­мом, подчинена общему архитек­турному замыслу. В соответствии с архитектурными линиями и челове­ческие фигуры выпрямлены, иног­да, напротив, изогнуты, подобно линиям свода, удлиненны, с непро­порционально маленькими голова­ми, узкие в плечах.

В иконе композиционный центр совпадает с идейным центром. В ро­ли такого центра выступают Спаси-

тель или Богоматерь. Иконопись ис­пользовала разработанную в Визан­тии систему символов. Особое значе­ние имела символика цвета. Важное место среди красок занимали все от­тенки небесной лазури. Иконопис­цы использовали оттенки голубого и темно-синего цвета. Пурпурные тона применялись для изображения небесной грозы, пурпурно-огненных херувимов.

Как отмечал академик Д.С. Ли­хачев, слово и изображение были в Древней Руси тесно связаны. Сюже­ты изобразительного искусства были преимущественно взяты из ли­тературных источников, создава­лись росписи на темы церковных песнопений. Изображенные на ико­нах святые обращены к молящимся, показывают свитки с текстами. Про­роки держат свитки, на которых за­печатлены пророчества о приходе мессии. Иоанн Предтеча обычно дер­жит свиток со словами: «Покайтеся, приближи бо ся царство небесное». В миниатюрах и клеймах икон из уст говорящих персонажей подни­маются облачка, в которых написа­ны произносимые ими слова. ? В принципах изображения чело­века искусство XI—XIII вв. отверга­ло декоративность, мишуру украше­ний, развлекательность. Оно стре­милось простыми средствами выра­зить величие Божества, всеобщую символическую связь явлений. Изображения людей передавали их «вечную» сущность. Случайные по­вороты были исключены из изобра­жений.

В домонгольский период иконы от­личались особой монументальностью. Фигуры показаны в спокойных по-зах, лица строги.

Архитектура и зодчество

Языческие культовые места сла­вян назывались требища и представ­ляли собой круглые земляные пло-щадки, где стояли идолы и горели  костры. В пору превращения хрис- тианства в государственную рели- гию Русь уже обладала искусством  деревянной архитектуры. Однако  новым государственным и идеологи- ческим задачам отвечала каменная  культовая архитектура, образцы  которой были взяты из Византии.

 Византийское зодчество создало  тип крестово-купольного храма, ос- новой которого являлось прямо­угольное помещение с четырьмя  столбами в середине, членившее  внутреннее пространство здания на  девять частей. Столбы соединялись  арками, поддерживающими бара- бан купола. Центром храма было подкупольное пространство, зали­тое светом, проникавшим сверху через окна, помещенные в бараба­не. Примыкающие к подкупольно-му пространству ячейки, перекры­тые цилиндрическими сводами, об­разовывали крестообразную основу плана. Угловые части перекрыва­лись куполами или цилиндричес­кими сводами. С восточной стороны к зданию примыкали три граненых или полукруглых помещения — ап­сиды. В средней апсиде помещался алтарь, отделенный от основного

помещения храма невысокой ал­тарной преградой в виде аркады. В западной части здания устанав­ливалось помещение второго яру­са — хоры, где во время службы на­ходилась феодальная знать. Внутри церкви на стенах,столбах и сводах размещались соединенные в строго канонизированную систему фрес­ки, иконы и мозаики.

К зданию добавляли еще одно за­падное членение — нартекс. Иногда храм расширяли за счет двух боко­вых нефов, таким образом, здания становились пятинефными. Внеш­ний облик храма отражал его внут­реннее убранство. На фасадах внут­ренним столбам отвечали лопатки, каждое членение фасада (прясло) завершалось полукруглыми или ки-левидными закомарами. Здания возводили из тонкого плиткообраз-ного кирпича — плинфы и камня на известковом растворе, который имел розовый цвет из-за добавки в него мелкотертого кирпича — це-

МЯНКИ.

В 989 г., сразу после принятия христианства, приехавшими из Константинополя греческими зод­чими в Киеве была заложена первая кирпичная церковь, князь Влади­мир даровал ей десятую часть своих Доходов, поэтому ее стали называть Богородица Десятинная. Десятин­ная церковь представляла собой трехнефный храм с тремя апсида­ми и тремя парами столбов, т.е. Шестистолпный вариант крестово-купольного храма. С трех сторон к Церкви примыкали галереи, рас-ширенные в западной части, где, ве­роятно, находились лестничная башня и крещальня. На городской площади, на которой стояла церквь располагались родственные ей по стилю и убранству каменные двор­цовые здания. Так, в конце Хв. в центральной части Киева был со­здан первый на Руси ансамбль мону­ментальной каменно- кирпичной ар­хитектуры, что сразу возвысило Киев среди всех городов Руси. Пос­ле этого строительство в Киеве на не­которое время прервалось и возобно­вилось в ЗО-е годы XI в. Страна в это время была поделена на две части сыновьями князя Владимира Мстиславом и Ярославом. Сначала строительство началось в стольном граде Мстислава Чернигове, где было начато возведение Спасского собора, представлявшего трехнеф-ное здание с пятью главами.

Вскоре после черниговского Спас­ского собора начинается строитель­ство Софийского собора в Киеве. Со­фийский собор 1037 г. необычен для архитектуры Византии. Храм стро­ился как главный храм столицы еди­ного государства, это определило его грандиозные масштабы. Это был пя-тинефный 13-главый храм с двумя примыкающими галереями — внут­ренней, двухэтажной, и наружной, одноэтажной. Хоры находились над боковыми нефами и нартексом, по­скольку князья подражали обрядам Константинопольских императоров. В отличие от византийских храмов в киевской Софии были крестчатые столбы и 13 глав.

Основные декоративные элемен­ты фасадов — ниши и окна, тонкие колонки на апсидах, выложенные _Из плинфы меандры и кресты. Фа-садам придавала живописность си­стема кладки со скрытым рядом и полосами необработанного камня, jja Руси не было мрамора, поэтому зодчие привезли с собой различные архитектурные детали — капители и карнизы. Вместо мрамора полы, столбы и карнизы изготовили из местного сланца малиново-фиоле­тового цвета. Интерьер собора упо­добляется христианскому космосу. Храм посвящен не какому-либо со­бытию или лицу, а Софии — боже­ственной Премудрости. Для моля­щихся в храме акцент ставился не на драматизме крестной жертвы Христа, а на светлом и торжествен­ном чувстве спасения, приобщения к гармонии мироздания.

В системе живописного оформле­ния Софии проявилось стремление к дроблению больших плоскостей.

Коробовый свод над нефами, плос­кости стен делятся на отдельные изображения, окаймленные поло­сами орнамента.

Ангелы, херувимы и серафимы изображены в куполах. Архангелу Михаилу, предводителю небесного воинства, посвящен крайний юж­ный алтарь храма, северный посвя­щен св. Георгию, воину-мученику, соименному Ярославу, получивше­му при крещении имя Георгий.

Подкупольное пространство и ап­сиду собора украшали драгоценные мозаики, боковые части расписаны фресками. Во фресковой технике ис­полнены сцены из жизни Христа и Богоматери, архангела Михаила, изображения праведников и мучени­ков. На стенах лестничных башен показаны сцены придворной жизни: фигуры музыкантов и скоморохов, сцены травли диких зверей.

Основной процесс в зодчестве вто­рой половины XI в. — формирова­ние трехнефного храма, каждое прясло фасадов стало заканчивать­ся закомарой. Во второй половине XI в. хоры сохраняются над нартек-сом и западными углами основного помещения. Храмы становятся од­ноглавыми. Исчезают галереи.

С середины XI в. после заверше­ния строительства Софийского собо­ра на Руси развернулась интенсивная строительная деятельность. За пери­од с 60-х годов XI в. до начала XII в. в Киеве и его окрестностях было воз­ведено 7 крупных храмов.

Те же мастера, что строили Со­фию Киевскую, приняли участие в

озведении Софийского собора в Новгороде в 1045-1050 гг. Храм в Новгороде пятиглавый, пятинеф-_Нь1Й с широкой галереей и одной лестничной башней. Он построен из местного известняка. Убранство ин­терьера скромнее, в нем нет ни мо­заик, ни мрамора.

Символика православного храма

Канон оформления храма вырабо­тался в Византии после победы ико-нопочитания. Согласно воззрениям Максима Исповедника (ок. 580-663), здание церкви представляет собой «образ и подобие Божие», «об­раз мира, состоящий из существ ви­димых и невидимых». Среди всех символических толкований наибо­лее важным стало понимание храма как микрокосма, объединяющего небесную и земную сферу. Посколь­ку, с точки зрения христианской топографии, земля представляет со­бой прямоугольник, то и нефы были прямоугольными в плане. Небо представлялось сферой, что соответ­ствует в храме пространству купола, в середине которого изображался Вседержитель (греч. Пантократор), творец мира. В русских церквях со временем утвердилось в куполе изображение возносящегося Хрис­та. Вокруг центральной фигуры Бога изображались чины небес­ные — у ног Христа престолы в виде огненных колец, по его сторонам 4 архангела — Уриил, Гавриил, Ми­хаил, Рафаил — образуют крестооб­разную схему. Ниже, в простенках  барабана, изображались пророки 8 апостолов.

В отличие от западного католи­ческого храма у православного хра­ма две сакральные зоны — куполь­ное пространство и апсида. На пару. сах главного нефа изображаются че­тыре евангелиста и/или их симво­лы — Лука (телец), Иоанн (орел), Марк (лев), Матфей (ангел). Эти об­разы христанской иконографии утвердились в трактовке Августина и Иеронима. В простенках барабана изображались апостолы и пророки. В XI в. к изображениям были добав­лены 12 сцен «праздничного цик­ла»: Благовещение, Рождество, Сре­тение, Крещение, Преображение Господне, Воскрешение Лазаря, Вход в Иерусалим, Распятие, Соше­ствие во ад, Воскресенье, Сошествие Святого Духа на апостолов, Успение Богородицы.

Алтарная стена являла образ цер­кви земной. В конхе изображается Богоматерь, либо восседающая на престоле, либо стоящая в рост с воз­детыми руками, т.н. Оранта. Бого­матерь символизирует церковь зем­ную. Под изображением Богомате­ри помещают Евхаристию — при­чащение апостолов. Внизу в один или два регистра изображали свя­тителей — отцов христианской цер­кви, среди которых Епифаний Критский, папа римский Климент, Григорий Богослов, Николай Чу­дотворец, архидиаконы Стефан и Лаврентий, Василий Великий, Иоанн Златоуст, Григорий Нисский и Григорий Чудотворец.

На столбах алтарной арки помеща­лись изображения Богоматери и бла-говествующего ей архангела Гаври­ила, на стенах и сводах развертыва­лись сюжеты евангельской истории.

Праздничный цикл располагался р рукавах креста с юго-востока по ча­совой стрелке. Под куполом поме­щался амвон — возвышение пола храма перед алтарем, откуда чита­лись проповеди и вокруг которого развертывались сцены священной истории. Амвон мог символизиро­вать Голгофу или пещеру, в которой родился Иисус.

В боковых пределах, галереях, на хорах шли библейские и протоеван-гельские сюжеты. На простенках и на столбах — святые и мученики.

Картины Страшного Суда изобра­жались на западной стороне храма. Они могли быть заменены компози­циями Успения Богородицы или Тайной вечери.

Формирование местных щудожествеппых школ

К середине XII в. Русь пришла в состоянии раздробленности. Рост го­родов, ставших крупными экономи­ческими и административными цен­трами, превращение вотчинных княжеских владений в независимые от Великого князя оказывали влия­ние на обособление архитектурных школ. Киевское княжество и его сто­лица сохраняли прежние культур­ные традиции, но его ослабление ска­зывается на общем строе архитекту­ры. Так, в зодчестве исчезает кладка со скрытым рядом, теперь ставшие гладкими стены украшают арка-турные пояски, ленты поребрика, уступчатые порталы, кресты и тре­угольники, выложенные на плоских угловых лопатках. Здания иногда штукатурятся. Наряду с шестистол-пным крестовокупольным храмом появляются четырехстолпные церк­ви, не имеющие с западной стороны нартекса. Вместо лестничных башен устраиваются лестницы в толще за­падной или северной стены. Хоры остаются только в западном нефе. Мозаики исчезают, используется только фресковая живопись.

В русле киевских традиций раз­вивалось в середине второй полови­ны XII в. зодчество Чернигова, Пе-реяславля, Волыни, Смоленска и Рязани.

Архитектура Владимира -Суздальского княжества

Основная часть территории Севе­ро-Восточной Руси, лежащая в меж­дуречье Оки и Волги, входила во Владимиро-Суздальское княжество. В 1158-1164 гг. при князе Юрии Долгоруком начинается возведение вокруг Владимира крепостных стен, особо выделялись каменные проезд­ные башни — Серебряные и Золотые ворота. Одновременно закладывает­ся собор Успения Богоматери. Это был большой одноглавый шести-етолпный храм с примыкающими к нему с трех сторон притворами. В качестве строительного материала зодчие использовали белокаменные блоки и туф. Резьба по камню — от­личительная черта владимирских

храмов. В интерьере храма было одного драгоценных икон в золотых окладах, стены украшала фресковая

ясивопись.

С военными походами владимир­ских князей связана церковь Покро­ва на Нерли, заложенная в километ­ре от Боголюбова у впадении Нерли _в Клязьму в память о сыне Андрея Боголюбского, умершем от ран. Храм стоит на искусственном холме высотой 4 м, некогда облицованном и обложенном белокаменными пли­тами. Высота его стен, равная дли­не, дополнялась легкой главой, по­ставленной на четырехгранный пье­дестал. С запада, севера и юга, отсту­пив на 3 м от основного объема, цер­ковь окружали галереи. Удачно най­денные пропорции, тонкая много­уступчатая профилировка выступа­ющих из толщи стен лопаток с по­чти отрывающимися от них колон­ками, резные изображения под сво­дами закомар делали церковь По­крова нарядной. Впервые в аркатур-но-колончатом поясе появились фи­гурные консоли в виде львов, бар­сов, грифонов, звериных и женских масок. Скульптура всех фасадов одинакова — сидящий на троне царь Давид, по обе стороны от которого птицы и львы. Второй уровень изоб­ражений составляют женские мас­ки. Смысл изображения в центре композиции связан с пророчеством Давида о Богоматери.

Дмитриевский собор — дворцо­вая церковь, построенная в 1194-1197 гг. На его наружных стенах впер­вые появляется большое количество  горельефов, занимающих верхнюю половину прясел.

Одновременно с кафедральным собором началось строительство княжеской резиденции в Боголюбо­ве, главной постройкой дворцового ансамбля был Рождественский со­бор, небольшой, несколько вытяну­тый в плане трехапсидный четырех-столпный храм со сложно профили­рованными лопатками. Кроме пыш­ного перспективного портала храм украшали резные изображения в кругах под закомарами, т.н. тимпа­нах — царь Давид, играющий среди зверей, крылатые львы и маски. В интерьере помещались многоцвет­ные иконы с золотыми окладами.

Архитектура Пскова и Новгорода

Характерным для Новгорода было строительство большого коли­чества каменных приходских церк­вей, небольших, разбросанных по посаду. Существенной особенностью храмов Новгорода была техника кладки из грубо отесанного волховс­кого плитняка, с добавлением валу­нов и частично кирпича, на растворе извести с песком. Выдающимися со­оружениями Новгорода были цер­ковь Федора Стратилата 1361 г. и Спасопреображенский собор 1374 г.

Псков первоначально входил в со­став новгородских земель, затем в середине XIV в. стал самостоятель­ной боярской республикой и круп­нейшей крепостью на западе Руси. Расположенный на восточном бере­гу реки Великой при впадении в нее

Псковы, он имел несколько рядов укреплений. К Крому были пристро-еяы Довмонтова стена, Средний и Окольный город. В XV в. строитель-_сТВо каменных зданий развернулось _с небывалым размахом. Поверхнос­ти стен псковских храмов будто вы­леплены от руки, у них небольшое количество архитектурных дета­лей — валиков, арок на апсидах, прямоугольных бровок.

После монголо-татарского наше­ствия каменное зодчество замирает.

Искусство русского Предвозрождения конца XIV— сер. XV вв.

Художественным центром Руси становится Москва, за которой сле­дуют Новогород, Псков, Тверь, Нижний Новгород. В архитектуре XIV в. формируется канон компак­тного уравновешенного одноглавого храма придворно-княжеского типа, который утвердился в Москве. При­меры такого храма — Успенский, Рождественский храмы в Звениго­роде конца XIV — начала XV вв., Благовещенский собор в Кремле.

«Абстрактный психологизм» при­сущ живописи этого времени. Новго­родские и псковские фрески XIV в. отличаются повышенной эмоцио­нальностью, экспрессивностью, стремлением передать бурное движе­ние. Человеческие фигуры в них не­весомы, охвачены сильным движе­нием, напоминают цветные тени, призраки, разметанные по стенам храма как бы сильным ветром. Люди изображаются будто летящие  по воздуху в экстатическом порыве с сильно развевающимися одеждами. Они передаются во всевозможных ра­курсах, их жесты широки, резки, они всецело объяты овладевшими ими чувствами. Интерес к внутрен­ней жизни человека сказывается и в выборе сюжетов. Прежде всего это сюжеты протоевангельского цикла: композиции, иллюстрирующие ле­генды и апокрифы из жизни Богома­тери. Излюбленный сюжет XIV в. — «Христос во гробе». Новым для рус­ской живописи XIV в. было вторич­ное сближение с искусством Визан­тии, переживавшим последний пери­од своего расцвета, известный под на­званием «палеологовского Ренессан­са». В живописи Новгорода и Пско­ва в это время усиливается внешняя свобода стиля, московская тяготеет к сдержанности выражения. Новго­родская иконопись XV в. сохраняет любовь к ярким краскам с преобла­данием киновари. Так, в иконе «Чудо Георгия о Змие» красный фон заполняет поля иконы.

В Пскове в иконах преобладают землистые тона, зеленые, иногда довольно глухие.

Исихазм и творчество Феофана Грека

Феофан Грек был одним из визан­тийских мастеров, которые покину­ли родину и искали благоприятную почву для своего творчества на чуж­бине. До приезда в Новгород Феофан расписал свыше 40 каменных церк­вей. Он работал в Константинополе, Халкидоне, Галате, Каффе. Обладая

огромным живописным даровани­ем, Феофан писал фигуры широки­ми мазками. Поверх первоначаль­ной прокладки он накладывал соч­ные белые, голубовато-серые и крас­ные блики. Лики писал по темно-коричневой прокладке, высветляя теневые части и затемняя освещен­ные. Моделируя лица, Феофан за­канчивает письмо, накладывая бе­лильные блики иногда в наиболее затененных частях лица. Большин­ство исследователей считает, что творчество Феофана связано с па-леологовским Возрождением, в том числе с учением об исихии.

В учении исихастов особое внима­ние уделялось божественной сущно­сти Фаворского света. С одной сторо­ны, Фаворский свет, излившийся на апостолов Иоанна, Петра и Иакова, имел внешний характер, с другой стороны, свет может быть внутрен­ним. Первые работы Феофана Грека на Руси выполнены им в Новгороде. Это фрески собора Спаса Преображе­ния на Ильиной улице, среди кото­рых погрудное изображение Спаса Вседержителя в центральном купо­ле. Лучше всего сохранились фрес­ки северо-западной части храма. Главное в росписи — возвеличива­ние аскетического подвига, ожида­ние Апокалипсиса. В колорите Фе­офана приобрели особую звучность темные тона, художник моделиро­вал форму яркими мазками белиль­ных тонов ~ пробелами. Это прида­ет изображению особую экстатич-ность. Грек работал позже в Ниж­нем Новгороде, участвуя в создании  иконостасов и фресок в Спасском со­боре, которые не сохранились до на­шего времени. Первое известие о творчестве Феофана в Москве прихо­дится на 1395 г. С мастерской Феофа­на связано изготовление двусторон­ней иконы « Богоматерь Донская », на оборотной стороне которой изобра­жено «Успение Богородицы». Изоб­ражение Марии дано в теплых тем­ных тонах, формы тщательно прора­ботаны. Во фреске «Успение Богоро­дицы» Феофан сократил количество персонажей, на темно-синем фоне — одетый в золотистый хитон Христос, Богоматерь, возлежащая на смерт­ном одре. В Спасо-Преображенском соборе Переяславля-Залесского Фео­фан расписал церковь Архистратига Михаила в 1399 г., а в 1405 г. —Бла­говещенский собор вместе с Андреем Рублевым. Московская Троицкая ле­топись сообщает: «… тое же весны почаша подписывать церковь камен­ную святое Благовещение на князя великого дворе… а мастеры бяху Фе­офан гречин, да Прохор старец с Го-родца, да чернец Андрей Рублев». Иконостас Благовещенского собо­ра — древнейший из сохранивших­ся доныне русских иконостасов.

Андрей Рублев и его эпоха

Андрей Рублев родился между 1360 и 1370 гг. Жизнь его извест­на в самых общих чертах. Он был иноком московского Андроникова монастыря, близко связанного с Троице-Сергиевской обителью. Б праздничном  чине  иконостаса

благовещенского _соб_Ор_а Москов-кого кремля Андрей Рублев испол-«ил икону «Преображение». В этой _коне Рублев показал нетварный свет, исходящий от Христа. У Руб­лева нет присущей Феофану Греку экспрессии жестов. Пафос рублев­ской иконы иной — свет Христа благодатный. К ранним работам Андрея относят фрески в соборе Ус­пения на Городке в Звенигороде. В верхней части южного алтарного столба сохранилось изображение св. Лавра. На северном столбе — по­луфигура св. Флора. Изображения выполнены в светло-зеленом, виш­невом и желтом цветах. В это же время Андрей создает миниатюры с изображением евангелистов из «Евангелия Хитрово». Одна из луч­ших миниатюр изображает ангела с широко распростертыми крыла-ми — символ евангелиста Матфея.

В 1408 г. Андрей Рублев и Дани­ил Черный расписали фресками Ус­пенский собор во Владимире, возве­денный еще в домонгольский пери­од, разоренный и сожженный мон­голами. До наших дней дошли обра­за иконостаса.

Андрей Рублев написал три пояс­ные иконы Спаса, архангела Миха­ила и апостола Павла, входившие в семифигурный Деисус, созданный между 1408-1422 гг. в подмосков­ном Звенигороде. Канон русской ду­ховной красоты воплощен Андреем ^в образе Спаса.

В 20-х годах XV в. артель масте­ров под руководством Андрея Руб­лева украсила иконами Троицкий  собор в монастыре преподобного Сергия, возведенный над его гробом Андрей Рублев выполнил икону «Троица», изменив привычную схе­му изображения.

«Троица» имеет долгую тради­цию. Впервые этот сюжет встречает­ся во фресочных изображениях в ка­такомбах IV в. в Риме. Обычно в «Троице ветхозаветной* изобража­ется Авраам, сидящий под Мамв-рийским дубом, обменивающийся приветствием с тремя путниками. Андрей Рублев создает новый канон изображения Троицы. Он убирает фигуры Авраама и Сары, смахивает со стола снедь, оставляя одну лишь чашу. Он переносит действие с зем­ли на небо и изображает тайну Пред­вечного Совета, где Сын доброволь­но принимает чашу с головой тель­ца, чтобы избавить людей от чаши скорбей и страданий.

Рублев умер между 1427-1430 гг., оказав громадное влияние на живо­пись XV в.

Русский высокий иконостас

XIV век — век формирования иконостаса, берущего свое начало из невысокой, в половину роста чело­века, алтарной преграды византий­ских церквей. На балку архитрава ставили икону горизонтальной фор­мы, которую в Византии называли «темплон», анаРуси — «тябло». На ней изображался «Деисус»: Хрис­тос, Царь небесный, справа от него стоящая Богородица, которая обра­щает к сыну руки, открытые в сто­рону верующих, собравшихся в хра-

Это положение рук и есть «Деи-vc» (по-гречески «моление» за род адской). Слева от Христа изобра­жался Иоанн Предтеча. Со временем яейсусный чин расширился за счет фигур архангелов Михаила и Гаври-яяа, апостолов Петра и Павла.

В XV—XVI вв. композиция ус­ложняется. Над деисусом помеща­ется 12 икон праздничного чина от «Благовещения» до «Успения Бого­родицы». Нижний ряд иконостаса образовывал ряд икон, размещен­ных между царскими вратами и дьяконником с одной и жертвенни­ком с другой стороны. Он получил название местного чина, здесь по­мещались иконы Христа, Богомате­ри, Троицы и изображения тех праздников или лиц, которым по­свящался храм. В конце XV в. над праздничным возникает ряд с изоб­ражением пророков, расположен­ных вокруг иконы Богоматери Зна­менье. Наконец, в XVI в. над про­роческим создается завершающий иконстас праотеческий ряд, изобра­жающий Адама, Авеля, Исаака, Иосифа.

Символична и сама деревянная рама иконостаса, украшенная рез­ными позолоченными пальметками, Пророки

розетками, виноградными листья­ми, как бы переносящая человека в рай. Царские врата расположены в центре иконостаса и открывают вход к престолу в алтаре. На створ­ках врат изображают архангела Гавриила и Деву Марию, т.е. сцену Благовещения.

Искусство России XV—XVI вв.

К исходу первой четверти XV в. притория Московского княжества хватывала почти всю Северо-Вос-очную Русь. Столкновение княжес­ких интересов зачастую приводило конфликтам, а иногда и к военным действиям. Более четверти века /1425-1453) продолжалась война меЖДУ великим князем Василием II я его родственниками. Победа да­лась Василию дорогой ценой — стра­на была разорена. Более чем два сто­летия в Северо-Восточной Руси по­чти не строили каменных зданий, а живопись этого времени подчас сле­по подражала образцам эпохи Анд­рея Рублева.

По мере усиления централизатор-ских устремлений Москвы укрепля­лись и сепаратистские настроения в еще сохранивших свою самостоя­тельность русских землях. Особен­но ярко такие тенденции прояви­лись в Новгородской республике, что сказалось на содержании и сти­ле произведений искусства.

Приверженность к местным тра­дициям и идеалам проявилась и в изобразительном искусстве послед­них десятилетий новгородской неза­висимости. Прославление своей ис­тории получило в живописи своеоб­разное, свойственное средневеково­му образу мышления выражение. Так, в середине XV в. поднимается Новая волна бурного почитания ико­ны «Богоматерь Знамение». Это на­ходит отражение в многочисленных иконах. На некоторых из них на верх- поле в сегменте, обозначающем  поле, появляются поясные изобря жения иконографического тиц_а «знамение». Таковы дошедшие д₀ нашего времени иконы «Антоний Великий, Константин и Анаста­сия», «Илья Пророк, Николаи Ана­стасия»,  «Варлаам Хутынский» «Иоанн Милостивый», «Параскева Пятница и Анастасия».

Особенно последовательно идея покровительства иконы «Богома­терь Знамение» Новгороду разрабо­тана в иконах «Битва новгородцев с суздальцами». Речь идет о неудав­шейся осаде Новгорода в 1170 г. князьями северо-восточного регио­на. Самая древняя из трех сохранив­шихся икон, повествующих о битве 1170 г., — «Знамение от иконы Бо­городицы» — была написана около середины XV в.

Трехъярусная композиция (сверху вниз) представляет три эпи­зода: торжественный перенос иконы «Богоматерь Знамение» из церкви Спаса на Ильине в Софийский собор, противостояние новгородского и суздальского воинств, решающее наступление новгородцев. Послед­ние два действия проходят под эги­дой «чудотворной» иконы, выстав­ленной на крепостной стене. Покро­вительствуя новгородцам, чудотвор­ная икона в то же время объективно противостоит суздальцам, образ ко­торых, по всей видимости, ассоци­ировался в том произведении с мос­квичами и их очередной попыткой покорить «вольный город».

Одним из самых ярких, колорит­ных новгородских произведений

итается икона, условно названная Долящиеся новгородцы».

Некоторая замедленность разви-_йя свойственная псковской живо­писи XV в., позволила ей сохранить _н0Гие архаичные черты, которые роднят памятники, отстоящие друг от ДРУ^{га на многие} десятилетия. Именно поэтому отмечается сход­ство фресок, которые разнятся в полтора столетия.

Памятниками тверского искус­ства середины — второй половины XV в. являются иконы из деисус-ных, а также праздничных и проро­ческих рядов иконостасов, проис­ходящие из Твери, Кашина и дру­гих городов и населенных пунктов.

Дионисий и его школа

В середине XV в. искусство Анд­рея Рублева стало забываться. Лишь во второй половине XV в. отмечен последний взлет русской иконописи связанный с именем Дионисия. Пер­вое упоминание о Дионисии содер­жится в житии Пафнутия Боровско­го, составленном в 1505-1515 гг. В нем сообщается о замечательных фресках Рождественского собора Пафнутьево-Боровского монастыря, построенного в 1467 г. и расписанно­го в течение последующего десятиле­тия старцем Митрофаном и Диониси­ем — «живописцы… пресловушитог­да паче всех в таковем деле». Диони­сий был мирянином и в период рос­писи собора Пафнутьева монастыря еще довольно молодым человеком.

Именно через Митрофана Диони­сий мог воспринять традиции мое- ковской живописи, сложившиеся во времена Андрея Рублева.

Боровские фрески уже знамени­тых мастеров вскоре после их созд_а. ния увидел русский самодержец Это, вероятно, произошло в 1480 г когда Великий князь со своим воин­ством возвращался в Москву после так и не состоявшейся битвы с ор. дынским ханом Ахматом на реке Угре. В 1480-1481 гг. Дионисий и еще несколько художников получа­ют заказ от ростовского архиеписко­па Бассиана — государева духовни­ка — на роспись кафедрального Ус­пенского собора в Москве. Иконос­тас, созданный при участии Диони­сия для кремлевского собора, не до­шел до нашего времени. Составной частью иконостаса была каменная алтарная преграда высотой в 3,5 м, почти полностью сохранившая пер­воначальную роспись, выполнен­ную, вероятнее всего, в 1481 г.

Вытянутые пропорции, хрупкие формы, сдержанная палитра кра­сок, золотистые вохрения и плави личного письма —? эти и другие чер­ты, присущие фрескам Успенского собора, стали классическими для русского изобразительного искусст­ва конца XV —г начала XVI вв.

Самыми яркими памятниками, происходящими из Успенского собо­ра Московского Кремля и созвучны­ми творчеству Дионисия, являются парные иконы, посвященные двум самым прославленным московским митрополитам —Петру, впервые пе­ренесшему центр русской Митропо­лии в Москву, и Алексею, искусней-

МУ политику, бывшему на протя-_ении четверти века (1354-1378)

„_тИчески правителем княжества. гт_лЯ икон характерны изящные фор­мы персонажей и использование гам-мЫ красок преимущественно свет-nbix тонов: зеленой, желтой, голу­бой, розовой, вишневой, красной. Особенно активную роль играет здесь белый цвет. Фигуры митрополитов в средниках икон даны фронтально в полный рост и буквально распласта­ны на плоскости.

Репрезентативность центрально­го образа усиливает почти белый с легким зеленоватым налетом фон, словно воссоздающий воздушную среду.

Примерно в одно время с изобра­жениями митрополитов были напи­саны иконы «О тебе радуется» и «Апокалипсис». В них со всей оче­видностью обозначилась общая тен­денция в развитии русской живопи­си с ее тягой к многофигурным сложным композициям, имеющим приподнятое праздничное звучание.

Последние работы Дионисия вы­полнены им совместно с сыновьями. Это росписи собора Рождества Бо­городицы Ферапонтова монастыря.

Дионисий умер до 1508 г.

Формирование облика Москвы ^ц Кремля

В отличие от западноевропейских ^Замков, изолированных и обособ­ленных в структуре города, древне-РУсский кремль являлся централь­ным ядром планировочной структу-ры средневекового русского города Главным сооружением кремля был не донжон, а собор, нередко един­ственное каменное сооружение, все­гда располагавшееся на открытом пространстве.

Типичным примером фортифика­ционного сооружения был Москов­ский Кремль.

Москва расположена на плавной излучине, при впадении Неглинки в Москву-реку. Первоначально цен­тром города была деревянная цер­ковь Иоанна, стоявшая у нынешних Боровицких ворот Кремля. Иван Ка­лита расширил Кремль, укрепил его новыми дубовыми стенами и постро­ил из камня в качестве усыпальни­цы митрополитов Успенский, а в ка­честве усыпальницы московских Великих князей Архангельский со­бор. Рядом располагался деревян­ный княжеский дворец с примыкав­шим к нему придворным Благове­щенским собором.

При Дмитрии Донском Кремль был окружен белокаменными стена­ми, а Москва — двумя рядами мона­стырей-крепостей. На Сиверском озере располагался Кириллов-Бело­зерский монастырь, строительство оборонительных сооружений кото­рого началось в 1523 г. Соловецкий монастырь, расположенный на ост­рове Белого моря, был практически недоступной крепостью. Его высо­кие гладкие стены были сложены из валунов до 8 тонн весом, толщина стен достигала 6 м, длина по пери­метру — более километра. Крепост­ной ансамбль Борисоглебовского мо-

ястыря близ Ростова относится к началу XVI в.

В 1474 г. Иван III велел построить

Кремле Успенский собор, взяв за образец соименный собор во Влади­мира ^{но ши}Р^{е и} Длиннее. Недостро­енный собор обрушился. Тогда из Италии был приглашен шестидеся­тилетний мастер из Болоньи Аристо­тель Фиораванти, родившийся око­ло 1415 г. в семье наследственных строителей Болоньи. После смерти отца в 1447 г. Аристотель вместе с дядей работал на ряде строек город-скойкоммуны.В1451 г.он отправил­ся в Рим, где занимался установкой монолитных колонн древнего храма Минервы. В 1456 г. Аристотель из­бран старшиной цеха каменщиков Болоньи, в 1458 г. он отправился в Милан, а в 1459 г. в Парму, где зани­мался исправлением шлюзов. Затем он работал на постройке канала в Кремоне, занимался обновлением замков. Он вел жизнь военного инже­нера, переезжающего с места на мес­то. В 1464 г. был назначен городским инженером Болоньи. В 1475 г. Ари­стотель прибыл в Москву по пригла­шению Князя Московского. Аристо­тель не стал восстанавливать обру­шившийся храм. Подкопанные сте­ны были обложены поленьями и по­дожжены, после чего разрушены. Зодчий отправился во Владимир, где изучил Успенский собор. Затем были заложены для собора фундаменты глубиной 3,5 м. Собор возводился из белого камня и из специального, осо­бо прочного кирпича. Вместо обыч­ной для московского строительства  забутовки кладка стен была сплощ-ной. Раствор был очень прочный Наиболее ответственные части зда­ния — подпружные арки, столбы своды и купол были возведены из кирпича. Четырнадцать равных по ширине и высоте прясел заверша­лись совершено одинаковыми полу­кружиями закомар.

Аристотель выстроил интерьер со­вершенно независимо от внешнего облика сооружения. Длина собора была почти равна ширине храма и до­стигала 40 м. В храме не планирова­лись галереи. План собора был разбит на 12 равных квадратов, сторона каж­дого из них равнялась ширине сред­ней апсиды Успенского собора во Вла­димире. Внутри собора воображае­мые углы квадратов обозначались 6 столбами, снаружи — далеко выне­сенными лопатками. Если в русских церквях апсиды выступали с восточ­ной стороны собора, то в новом ка­федральном соборе они оказались вдавлены в массив здания, боковые апсиды заслонялись пилонами. Лишь среднее полукружие воспри­нимается как продолжение нефа, двум боковым нефам соответствуют четыре плоских выступа. Успенс­кий собор внутри был просторен и светел из-за отсутствия хоров. Убрав опоры между двумя крайними нефа­ми, Аристотель оставил в них по две апсиды, тем самым пятинефность как бы сохранилась. Успенский собор стал образцом для нескольких поколе­ний русских зодчих.

В 1484 г. на Соборной площади закладываются два храма — Ризопо-

я             и Благовещения — домо-

_ie церкви митрополита и Великого _кНязя. Осуществляли строительство псковские мастера. Ризоположен-_сКая церковь небольшая, стоит на высоком подклете. У нее три прясла, килевидные завершения стен и вытя­нутая, поставленная на восьмигран­ный пьедестал главка. Особую наряд­ность придают храму декоративные пояса, выполненные из терракото­вых плиток. Благовещенский собор строился до 1489 г. Княжеский храм наряднее митрополичьего, он трех­главый, среднюю главу обступают килевидные кокошники, все бараба­ны украшены аркатурно-колончаты-мипоясами. Колонки и откосы север­ного и западного порталов — работа итальянских декораторов. Между со­борами была заложена «Большая» палата — главное правительственное здание, построенное Марко Фрязи-ным — почти квадратное в плане, нижний этаж представляет подклет. Верхний этаж: образует помещение площадью в 500 кв. м с центральным столбом полутораметровой толщины посередине, на который опирались крестовые своды. Внешний облик па­лате придал Пьетро Антонио Солари. Палата была облицована белым гра­неным камнем, отсюда ее назва­ние — Грановитая. С трех сторон сте­ны были прорезаны парными окна­ми с двумя стрельчатыми арочками и колонками посредине. Венчала па­лату высокая четырехскатная кров­ля, фасады были ярко раскрашены. По диагонали южной стены шла ^тРехмаршевая лестница, каждый  марш ее завершался площадкой украшенной фигурой льва, установ­ленной на каменных перилах.

Окончательно ядро дворцового комплекса Соборной площади офор­милось в начале XVI в., когда был сооружен Архангельский собор 1505-1508 гг. —храм-усыпальница представителей московского кня­жеского дома, второе по величине и значимости сооружение Московско­го Кремля. Его создатель — Алевиз Новый выделил центральный квад­рат здания, как это делали русские зодчие. Сдвинутые к востоку купо­ла перевешивают западную часть здания. Внешне фасады пышно украшены. Намеченное снаружи де­ление на этажи не отражает внут­реннюю структуру здания. Необыч­но выглядели круглые окна запад­ного фасада, раковины в тимпанах и выточенные из камня сосуды на за­комарах. Собор был обстроен с трех сторон открытыми арками-галерея­ми. Церковь Иоанна Лествичника 1505-1508 гг. возводилась под руко­водством Бона Фрязина. Достигав­шая в высоту 70 м церковь состояла из трех ярусов. Первый ярус удержи­вал два остальных, поэтому его сте­ны достигали 5 м в толщину. В два раза тоньше стены второго яруса, но в их кладку заложены металличес­кие связи. Третий ярус имеет тол­щину стен не более метра. Массив­ный барабан был надстроен в 1600 г. После этого за церковью закрепилось название «Иван Великий». Со време­ни Ивана III градообразующее значе­ние Кремля все время росло. Зона

_круг него была очищена, улицы прямлены в 1500 г. Новые кремлев-

ские

стены и башни возведены в

1485-1495 гг. План Кремля прибли­жен к треугольнику. На углах были возведены три круглые башни, сере­дину каждой стены заняли проезд­ные прямоугольные в плане башни. Главный проезд в Кремль вел через фроловские (Спасские) ворота.

Архитектура

и градостроительство XVI в.

Первая половина XVI в. отмечена расцветом столпообразного и осо­бенно шатрового типа храма.

Тяга к своего рода национальной классике проявилась не только в пристрастии к стройным, гармонич­ным, завершенным пирамидальным композициям, но и во всем архитек­турном языке. Архитекторы отказа­лись от прямоугольных оконных проемов, от угловых лопаток, заме­нив их более стройными ордерными пилястрами, использовали много­профильные карнизы, отделяющие закомары от четверика.

Одним из сооружений нового типа стала церковь Вознесения в селе Коломенском в подмосковной цар­ской усадьбе на берегу Москвы-реки. Церковь выстроена из кирпича, ар­хитектурные детали — из белого кам­ня. Вертикальный объем расчленен на три части: стоящий на подклете четверик, затем восьмерик и шатер с плоской главкой. По своей высоте в 62 метра она превосходила все соору­жения русской архитектуры того ^вРемени. Церковь была квадратной  в плане, имела выступы со всех сто. рон, равные по ширине половине сто. роны квадрата основания. В здании не было апсид, внутреннее простран­ство незначительно, так как две тре­ти занимает толщина стен, отсут­ствуют росписи. Церковь окружала широкая терраса — гульбище.

Покровский собор 1551-1560 гг. стал памятником победы над Каза­нью. Первоначально здание не име­ло привычной нам наружной яркой окраски, его симметричная компо­зиция еще не включала придел Ва­силия Блаженного и шатровую ко­локольню, галерея вокруг здания была открытой. Архитекторам по­ручалось построить восемь церквей, посвященных тем святым, в дни по­читания которых шли бои за Ка­зань. Название собора определялось посвящением центральной церкви празднику Покрова Богородицы, дня, когдабыла взята Казань. Одна­ко архитекторы добавили девятую церковь — башню, в которой не про­водилась церковная служба. Сред­няя башня напоминает церковь в Коломенском, ее высота 47 м, внут­реннее пространство 9 на 9 м, к ней примыкают по диагонали еще 4 квадратные бесстолпные церкви, увенчанные несколькими рядами кокошников. Между четырьмя уг­ловыми церквями поставлены ори­ентированные по сторонам света вы­сокие восьмигранные башни.

В 1-ой половине XVI в. на терри­тории России было 160 городов, осо­бенно интенсивно росли города на севере в связи с ростом торговли че-

северный морской путь, на вос-„.*> — в связи с освоением новых рр_Иторий. Для русских городов была не характерна тесная фасадная застройка улиц. Особенность рус­ского города — свободная усадебная застройка, когда жилой дом распо­ложен в глубине участка.

Укрепленная территория запад­ноевропейских городов редко была больше 50-60 км, в то время как в Угличе в XIV в. составляла 150 га, ₈ XV в. в Пскове —- 220, в Новгоро­де Великом — 410 га. Обычная ши­рина улиц западноевропейских го­родов — 3, а русских — 5-6 м. В Москве Указом 1585 г. была уста­новлена ширина главных улиц в 24, а остальных в 12 м.

В 1535-1538 гг. под руковод­ством Петрока Малого была выст­роена система укреплений посада, примкнувшая каменной стеной к восточной стене Кремля. В конце XVI в. посад столицы был обнесен стенами Белого города. Новые кремлевские укрепления впервые в русском крепостном, зодчестве были выстроены из кирпича под руководством итальянских зод­чих. Площадь Кремля выросла до 24 га, сохранив форму треугольни­ка. Углы треугольника закрепле­ны тремя круглыми башнями, выступающими из плоскости сте­ны. Каждая стена имеет 5 башен.

1593 г. специальным указом была полностью снесена городская застройка против Кремля по право­му берегу Неглинки на расстоянии 200 м от берега.

Живопись

В живописи XVI века усиливает­ся символизм, а также государствен­но-дидактическое начало. Показа. тельны в этом отношении росписи кремлевских царских палат Сред. ней, Золотой и Грановитой, в кото-рых изображены космические виды а также «пути человеческой жиз­ни» — Спас, евангелисты, врата рая земной, огненный, лунный и времен­ный круги и аллегорические образы.

Стремление к новой сюжетике дало начало жанру видений, очень сильны были эсхатологические на­строения. Сцены мучения изобража­лись предельно экспрессивно, под­час излишне натуралистично. Из церковных жанров «реалистичес­кие» тенденции сильнее всего про­явились в житийном. Реалистичес­кая струя наиболее откровенно про­явилась в росписях Золотой палаты Кремля в таких композициях, как крещение Руси, история царских ре­галий и Владимира Мономаха. Ху­дожественные работы в Кремле про­водились после пожара 1547 г. и были подчинены главной идее — бо­гоизбранности русских государей, представленной на фоне всемирно-исторического развития человечес­кой цивилизации. Используя цент­рический принцип расположения сюжетов, в верхней части палаты — на сводах — художники поместили Иисуса Христа, сидящего на радуге. Надпись, окружавшая Христа, гла­сила: «Бог-отец премудростию своею основа Землю и человека Не­бом благослови».

Историзмом проникнут много-

_мНый лицевой свод XVI в., содер-ящий в первых трех томах всемир-

_юисторию, а в остальных семи — историю российскую. В нем было 16 тысяч миниатюр.

г?о царскому указу в 1551 г. вето-лИДУ съехались многие художники, большинство из них составляли нов-_г0родцы и псковичи. Самой извест-_Ной из икон, изготовленной пскови­чами, была «Четырехчастная ико­на». В ней показаны сюжеты, посвя­щенные сотворению мира и челове­ка, деяниям и страданиям Бога-сына — в верхнем ряду; утвержде­нию основного догмата («Приидите трисоставному божеству поклоним­ся…*) и возвращению Христа на небо в нижнем ряду.

Образцом произведения нового типа явилась икона «Благословен­но воинство небесного царя» (144 на 396 см). Эта композиция посвяще­на взятию Казани в 1552 г. На ико­не изображены три колонны вои­нов, направляющихся слева напра­во от объятого пламенем города к «Горнему Сиону». Возглавляет ше­ствие Михаил Архангел, показан­ный в кругу небесной сферы. В ме­дальонах в правом и левом углу иконы — очищающийся в огне го­род нечестивых и идеальный град — Иерусалим Небесный с пре­бывающими в нем Богоматерью и Христом-младенцем.

Основной контекст изображений составляли истолкованные аллего­рически композиции ветхозаветной Истории. В тесной связи с развитием портретного жанра находилась эво. люция портрета. Портреты русских князей выполнялись в Золотой и Гр_а, ноеитой палатах, Благовещенском храме и Архангельском соборе В росписи паперти Благовещенского собора были изображения Аристоте­ля, Гомера, Вергилия.

Искусство России XVIIвека

Почти сразу после Смутного вре­мени общий подъем жизни страны вызвал интенсивное строительство, которое главным образом шло в по­садском жанре и светской, так на­зываемой палатной, архитектуре. Характерным для этого времени становится стремление к архитек­турно-декоративной пластике фаса­дов. Существенным качеством ар­хитектуры стало понимание глав­ного архитектурного объема как ку­бической клети, к которой могли примыкать несколько других кле­тей, в чем сказалось непосредствен­ное воздействие народной по своим истокам архитектуры. Господству­ющим стал принцип дифференци­рованное™ и слагаемости, при ко­тором общий облик складывался из множества крупных и мелких час­тей, создающих впечатление живо­писной дробности.

Живопись

Традиционный легендарно-исто­рический жанр теперь предельно символизируется, даже аллегоризи-руется. Так, тема «Распятие» пре­вращается в композицию «Плоды креста» в росписи ярославской цер-

 Иоанна Предтечи, в которой _аЯСдый лепесток процветшего кре-содержит плод жертвенной смер­ти Хр^иста‘ ^что выражено следующи-_я изображениями — «победа над смертью», «прикование сатаны на 1000 лет», «увенчание церкви» и _т д. Все эти изображения даны на фоне многоярусной картины мироз­дания. Другая тенденция живопи­си — преподнесение событий Свя­щенной истории как историко-быто-вых сцен. Так, распятие может быть показано на фоне архитектуры Иерусалима. В лирико-догматичес-ком жанре Богоматерь выступает в виде коронованной царицы, в эсха­тологическом изображении наряду с подчеркиванием апокалиптичес­ких мотивов проявляются идущие от Андрея Рублева гуманистические тенденции. Так, образ души челове­ка трактуется как статный юноша. Во второй четверти XVII в. появля­ются первые парсуны (царя Федора Иоанновича, боярина Скопина-Шуйского).

Симультанная многоплановость воспринимается не как многоярус-ность, но как разноудаленность. Это позволяло художнику согласно принципам панорамности строить обширные композиции, напомина­ющие картины художников италь­янского Кватроченто.

Начавшийся еще в искусстве XVI в. процесс слияния отдельных клейм в общее повествование теперь захватывает и средник иконы, так что Центральная фигура выступает на об-Щем фоне с различными сценами.

Архитектура

В последнее десятилетие XVII в развернулось интенсивное церков. ное строительство, блестящими об-разцами которого стали церкви, по­строенные в стиле «нарышкинского барокко*. Одной из церквей нарыш­кинского стиля стала церковь По­крова Богородицы в Филях, постро­енная по заказу дяди Петра I Льва Кирилловича Нарышкина. Четве­рик церкви был поставлен на высо­кий подклет, окружен галереей-гульбищем. Храм увенчан пятью главами, объединен в одно целое с колокольней. Особую роль в декора­тивном убранстве храма играет соче­тание краснокирпичных стен и бе­локаменного резного декора — коло­нок, фронтончиков, гребней, налич­ников. Центричность построения подчеркнута одинаковым оформле­нием всех его фасадов. Поражал рос­кошью интерьер храма с девятичас-тным иконостасом. Позднее вокруг храма был разбит «регулярный* парк.

Последние десятилетия XVII в. были временем радикальных пере­мен в культуре. К этому времени по­явились такие виды и жанры искус­ства, как театр, портрет, светская поэзия. Усилилось проникновение западных культурных образцов. В России работали европейские жи­вописцы.

Происходившие в искусстве XVII в. изменения в сторону свет­скости свидетельствовали о том, что культура России находилась на по­роге Нового времени.