Россия устала от хаоса, беззакония и безначалия. В бесконечных и почти безнадежных спорах о возможности ее демократического обуст­ройства неизменно слышны вздохи об утраченной нами бюрократии, ко­торая обеспечивала порядок, и призывы не бояться этого слова, потому что и в демократической Европе, и в США именно бюрократия выпол­няет функцию структурирования и взаимосвязи большого государствен­ного организма. Но можно ли понять себя, глядя на Запад, как в зерка­ло, показывающее если и не наше настоящее, то хотя бы наше будущее? И не опасны ли сегодня ностальгия и поиск искомого централизма то в русском самодержавии, то в большевистской диктатуре, то в брежнев­ском государстве «развитого социализма», будто бы дававших аналоги европейской бюрократии?

         Еще в прошлом веке юрист, историк и философ Б. Н.Чичерин настаивал на органической связи централизации, бюрократии и демократического общежития. Разумеется, рассуждая о западных государствах, он, как и нынешние наши теоретики, примерял их устройство к россий­скому.

         Отечественные демократы (Н. Г.Чернышевский) возражали: нель­зя отождествлять российское самодержавие с европейским абсолютиз­мом, тем более с Северо-Американскими Штатами, и ссылались при этом на исторические работы самого Чичерина, показавшего беспре­дельный произвол наместников и воевод Московской Руси, чьи обычаи унаследовало российское чиновничество.

         Как сегодняшние публицисты в рассуждениях о благотворности бюрократии опираются на Макса Вебера, так и Чичерин исходил из «Философии права». Гегель говорил там о важности чиновничества для правильного функционирования централизованного государства. Но, по Гегелю, чиновничество и бюрократия составляют основную часть сред­него сословия (которое характеризуется развитым интеллектом и пра­вовым сознанием), а от их злоупотреблений, произвола и господства за­щищает контроль — сверху государством, снизу правами общин и кор­пораций.

         Стоит заметить, что сам Гегель считал эту конструкцию неприме­нимой к России, где среднего сословия нет, а налицо лишь крепостная масса и ее правители. В России не было и независимых общин, и корпо­раций со своими правами. Все общины и союзы создавались государст­вом в интересах фиска, что исключало наличие каких-либо прав, пред­полагая только повинности. Контролировать же произвол чиновников лишь сверху практически невозможно.

         Была ли в старой России и в СССР бюрократия? Есть ли она в стране сейчас? Та бюрократия, в которой М. Вебер видел благотворное и необходимое для развитого индустриального общества явление? Или хотя бы та, о которой как о кошмаре, безличной силе, не принимающей в расчет живого человека, писал Франц Кафка. Казалось бы, нелепые вопросы. Мы привычно считаем, что Россия, быть может, наиболее страдающая от бюрократии страна, что наше общество в плену у бу­мажной волокиты, что «без бумажки ты букашка, а с бумажкой чело­век».                                                                                             

         Бюрократия осуществляет профессиональную связь между четко очерченными и структурированными частями общественного организма. В ситуации перманентного хаоса и возвращения колоссальных масс насе­ления к бродячей, номадической жизни вступают в дело простейшие принципы организации общественных групп: атаман (или военный вождь, или партайфюрер), подчиненные ему воины (или члены партии) и все ос­тальные, которых можно и дозволительно убивать и грабить на почти ле­гальных основаниях. Примерно это уже начинает происходить в не столь отдаленных регионах бывшей Российской (и советской) империи.

         А можно ли все то, что сегодня творится в самой России, назвать властью бюрократов?

         Из состояния анархии и хаоса способен появиться лишь очередной российский правитель «с твердой рукой». И единственная, быть может, надежда – на влияние мировой экономической и бюрократической системы, которая втянет Россию в свою орбиту и поможет нашему чиновничеству преобразоваться в бюрократию параллельно с преобразованием, усложнением и структурированием нашей однородной, хаотической жизни.

         Ибо Россия, пожалуй, впервые переживает свой кризис, не находясь в конфронтации с западным миром.

         Если нынешняя смута разрешиться благополучно и в России возникнет наконец  среднее сословие – тогда, возможно, появиться и бюрократия в европейском смысле этого слова.

         Если же этого не произойдет, мы вновь окажемся во власти комиссаров, воевод – назовите, как угодно, — и будем не законопослушными гражданами цивилизованного государства, а в который уже раз завоеванными данниками и крепостными нового «ханства».