В 90-е гг. XX столетия «благодаря» появлению стран ближне­го зарубежья Россия превратилась в третий (после США и Гер­мании) мировой центр иммиграции. Вынужденная, добровольная, нелегальная иммиграция составила за 1992-2000 гг. более 6,2 млн. человек. Если к ним прибавить 1,2 млн. беженцев и более 2 млн. официально незарегистрированных, то общая численность «воз­вратившихся» в Россию из стран ближнего зарубежья за эти го­ды составила по минимальным оценкам около 10 млн. человек, из которых примерно 70 % составили непосредственно русские.

         По мнению В.А. Ионцева, «международные миграции насе­ления из стран ближнего зарубежья начиная с 1992 г. становятся не только главным компонентом общего роста населения России, они, по существу, приобретают важнейший характер в сглажива­нии демографического кризиса, переживаемого страной и обуслов­ленного естественной убылью, которая составила за 1992-1998 гг. более 4,5 млн. чел., при эмиграционном оттоке в страны дальне­го зарубежья в 706 тыс. чел. Таким образом, убыль населения России составившая за 1992-1998 гг. более 5,2 млн. чел. была бо­лее чем наполовину компенсирована чистой миграцией из стран ближнего зарубежья (3,7 млн. чел.).

         Современные исследования миграционных процессов в Рос­сии показывают, что самые существенные изменения в 90-е гг. претерпели межрегиональные миграции внутри России. Возникло принципиально иное генеральное направление внутрироссийских  миграций — из районов нового освоения (территории Европей­ского Севера, Сибири и Дальнего Востока) в старообжитые, глав­ным образом европейские области страны. Одновременно усили­лась нацеленность миграционных потоков прежде всего в промышленно развитые области и административные центры. Таким образом, по существу произошел резкий слом вековой генераль­ной тенденции перераспределения населения с запада на восток, соответствующей и прошлым, и настоящим геополитическим ин­тересам России и многие десятилетия поддерживаемой целевыми мерами государственной миграционной политики.

         Весьма существенную долю в миграционных перемещениях стали составлять вынужденные миграции, в которых особое мес­то занимают вынужденные переселенцы и беженцы. Вынужден­ность миграционных перемещений, их масштабы и уровень, мож­но рассматривать как показатель неблагополучия в конкретном со­циуме, как следствие обострения проблем личной и, в более ши­роком смысле, социальной безопасности. Межэтнические конф­ликты и войны на территории бывшего СССР, сепаратизм, тер­роризм и борьба с ним на Северном Кавказе, стремление политической элиты к этническому превосходству и закреплению положения титульной нации на территориях бывших советских республик и в ряде преобразованных национальных республик Российской Федерации трансформировали политическую, эко­номическую и культурную действительность таким образом, что сложилось ощущение социального и психологического диском­форта для русскоязычного населения, что в свою очередь привело к массовому исходу его из ранее обжитых мест.

         Одним из наиболее сильных факторов миграционной мобиль­ности является удовлетворение потребности в экономическом благополучии. Очевидно, что перемещения мигрантов, особенно в конце 90-х гг., происходили под влиянием явно выраженной эко­номической вынужденности: из трудоизбыточных в трудонедостаточные районы, из депрессивных регионов в регионы с благопри­ятной экономической конъюнктурой. Мотивами экономической миграции становятся поиск более благоприятных условий для со­циальной самореализации (в более конкретных вариантах — трудовой и профессиональной), выгодность занятий бизнесом, обес­печение лучших перспектив для семьи, особенно для детей.

         Особенность современной миграционной ситуации в России заключается в стремительно возрастающем значении этнического фактора и соответствующем росте полиэтничности в составе на­селения принимающих регионов.

         Для России в целом и особенно для ряда отдельных регио­нов интенсивная миграция выполняет функцию восполнения и за­мещения населения в связи с падением рождаемости и сокраще­нием средней продолжительности жизни.

         Одним из тревожных и неоднозначных по своим последствиям стал факт массовых незаконных (нелегальных) миграций и осо­бенно их криминальных форм.

         Кроме всего прочего благодаря открытости и неизмеримо воз­росшей свободе передвижения Россия вовлечена в интенсивный «экспорт мозгов», поддерживая таким образом интеллектуальный и профессионально-квалификационный уровень человеческого по­тенциала развитых стран и неся соответствующие собственные по­тери, также различающиеся по отдельным регионам.

Проблема социальных функций миграций населения.

         Уже состоявшиеся в социологической науке утверждения, что миграции детерминируются определенными социальными факто­рами, что их масштабы и формы свидетельствуют о состоянии общества в целом, а интенсивность и содержательная направлен­ность вызывают определенные социальные последствия, позволя­ют говорить о наличии социальных функций миграций.

         Миграции представляют весомую составляющую длительных социальных трансформаций, происходящих в общностях людей, и, таким образом,  выполняют устойчивые социально-значимые  функции, либо вызывают дисфункциональные состояния. В соответствии с теоретическим подходом Мертона соци­альные функции миграций также могут быть классифицированы как явные и латентные.

         Для ответа на вопрос: «Какова структура, наполненность и направленность этих функций?» необходим анализ социальной практики «переваривания» миграций и мигрантов в принимаю­щих локальных, региональных и макросоциальных общностях, определения при этом роли и значения влияния миграционного фактора на исторические процессы формирования и развития ре­гиональных общностей.

         По мнению Л.Л. Рыбаковского, интенсивность, направлен­ность и состав миграционных потоков, социальные, экономиче­ские и демографические последствия миграций «существенно раз­личаются не только в разные исторические эпохи, но и в стра­нах с разным уровнем экономического развития, различными природно-географическими условиями и структурами населения». Добавим, что столь же очевидно наличие таковых различий между региональными сообществами.

         Рассматривая проблему социального влияния миграций, Т.И. Заславская относит к ее наиболее общим функциям уско­рительную (развивающую), селективную и перераспределитель­ную.

         Территориальные перемещения способствуют изменению со­циально-психологических характеристик людей, расширению их кругозора, накоплению знаний о различных областях жизни, об­мену трудовыми навыками и производственным опытом, разви­тию личности, ее материальных, социальных и духовных потреб­ностей, интеграции национальных культур. Более подвижное на­селение, как правило, является и социально более активным.

         Особенность перераспределительной функции обусловлена ее межтерриториальным характером, поскольку для переселений не­обходимо взаимодействие населения по крайней мере двух регио­нов. Выполняя данную функцию, миграция не только увеличива­ет численность населения отдельных территорий, но и опосредо­ванно влияет на динамику демографических процессов, ибо миг­ранты участвуют в воспроизводстве населения.

         Суть селективной функции миграций населения заключается в том, что неравномерное участие в миграции различных соци­ально-демографических групп ведет к изменению качественного состава населения разных территорий.

         Однако «сущность миграции не только в этих функциях. Переселениям присущи по крайней мере еще две функции: экономическая и социальная, функции, способствующие изменению условий жизнедеятельности населения… Миграция вследствие реализации ее социальной функции представляет собой интеграционный процесс повышения жизнен­ного уровня мигрирующего населения».

         На наш взгляд, для полноценного анализа социально-функци­ональной значимости миграционных процессов в рассмотрение системного объект-субъекта исследования необходимо включать принимающее сообщество. Внимание при этом должно быть со­средоточено на тех трансформациях, которые происходят в нем под влиянием самого факта и процессов интенсивных полиэтничных миграций, на тех социальных влияниях и последствиях, кото­рые испытывают местные сообщества от поселения в них мигран­тов и постепенного превращения их в местных жителей. Другими словами, речь идет о поиске ответов на следующие вопросы:

— что несут миграции (конкретные мигранты и социальные,  в том числе этнические, группы мигрантов) регионам их разме­щения;

— каково состояние принимающей среды и какие миграционные установки, настроения и ожидания присуши ей на разных вре­менных и содержательных этапах миграционного процесса;

— какие изменения происходят в местах постоянного прожива­ния мигрантов и превращения их в старожилов, включая и положение самих мигрантов, понимание их значения, роли и места в трансформирующейся социальной структуре местного сообщества;

— как на эти изменения влияют многообразные социальные и этносоциальные факторы, принадлежащие как самим мигран­там, так и принимающей среде;

— какие новые социальные факты имеют место при трансформа­ции регионального сообщества,  происходящей  под влиянием интеграции в него той или иной доли этнических мигрантов и в чем они находят свое выражение, в каких новых призна­ках объективной и субъективной реальности;

— каким образом можно влиять на установление общего и взаимоприемлемого институционального порядка, соответствующе­го социально-организационного устройства, позволяющих ста­билизировать социальные отношения, обеспечить конструктив­ное и продуктивное взаимодействие и сотрудничество?

         Взаимодействие «мигранты — местные» как совместное конструирование нового социального пространства.

         Важное методологическое значение для понимания влияния этнических миграций на характер и результаты социальных из­менений в регионе имеет представление об их связи с другими системными структурами общественной жизни: институциональ­ной организацией, экономической, социоструктурной (в том числе этноструктурной), политической, социокультурной подсистемами. При этом функциональной позитивности этнических миграций сопутствуют возникновение противоречий и социальных напряженностей.

         Социальное взаимодействие иноэтнических мигрантов с мест­ным населением неизбежно нагружено необходимостью приспо­собления собственных этнокультурных ценностей и норм к требо­ваниям новой социальной ситуации при одновременном их сохра­нении и воспроизводстве для «внутреннего» (в семье, диаспоре) употребления. Устойчивые черты менталитета и особенности ин­ституциональной организации мигрирующих этносов могут всту­пать в противоречия с ментальностью, институциональными от­ношениями, социальной организацией социальных практик при­нимающего общества.

         Характер влияния этнических миграций на социоструктурные изменения определяется степенью совпадения или различий в социальной дифференциации мигрантов и принимающего обще­ства, социально-стратификационными дистанциями и претензия­ми мигрантов на определенный социальный статус. Каковы со­циальные предложения, к чему готовы и на какие социально-ста­тусные позиции претендуют мигранты? При этом весьма сущест­венными будут различия в ожиданиях и конструкциях отношений с новой реальностью между перемещающимися высококвалифи­цированными профессионалами и мигрантами чернорабочими, между вынужденными мигрантами более или менее спонтанно по­кидающими местожительство и добровольно определяющими свой выбор. Да и само значение различных видов миграций и качест­венного состава мигрантов для принимающего общества может быть неоднозначным и противоречивым.

         Этноструктурные аспекты раскрываются через характер рас­селения мигрантов (дисперсное, компактное, анклав), особеннос­ти взаимодействия в сфере трудовой занятости и профессио­нальной деятельности. Как и в каких районах, с точки зрения плотности населения и его этнической мозаичности, происхо­дит поселение и формируются диаспоры мигрантов? Как изменяется долевое соотношение местных этносов и этносов миг­рантов? Занимают ли прибывающие этносы здесь некую сво­бодную нишу или же вытесняют местных из уже освоенных, традиционных видов деятельности? Складывается ли их заня­тость по принципу доминирования в некоей нише  или же они рассеиваются примерно равномерно во всех видах заня­тости?

         Есть существенные различия в предпосылках и процессах адаптации, в характере социального взаимодействия «мигранты — местные» у добровольных («свободных») мигрантов и у бежен­цев и вынужденных мигрантов. Свободный мигрант наделен ментальностью, «комплексом мигранта». Он человек, готовый к встрече с новым и движимый «охотой к перемене мест», аван­тюрист и космополит. Для него перемены и движение важнее определенного и устойчивого, более ценным является не столь­ко прошлое, сколько проект и ожидание будущего. Он реалист и прагматик, для которого большее значение имеет состояние здесь и сейчас.

         Вынужденный же мигрант, вместе с возможностью наличия этих свойств, подвержен переживанию «комплекса изгнания», ко­торый выражается в полной или частичной утрате прав, обуслов­ленных в том числе проживанием в определенном месте, опреде­ленном жилище, на определенной территории.

         Появление мигрантов создает новую ситуацию в местах их нового проживания — ситуацию предъявления (обозначения) ими прав, в том числе и территорию, их утверждения и защиты. Эта ситуация не может не быть напряженной, а то и конфликтной, ибо местные, конечно же, стремятся отстаивать достигнутые ими права. Ведь они считают свои усилия по их достижению и со­зданию условий для их реализации безусловной ценностью. Они опасаются сокращения и лишения этих прав, считая пришлых не только посягателями на эти права, но и недостойными их, поско­льку они не имеют своего вклада в создание этих прав и условий для их реализации.

         Социальное взаимодействие этнических мигрантов с новым иноэтничным окружением предполагает переживание культурно­го шока, необходимость преодоления социокультурной дистан­ции, реализации той или иной аккультурационной стратегии. Это значит, что в процессе адаптации прибывшим переселенцам необходимо достичь высокого уровня культурной компетентнос­ти, полностью включиться в жизнь общества, трансформировать социальную  идентичность,   преодолеть  состояние   «культурного шока».

         Сила культурного шока и продолжительность культурной адап­тации мигрантов определяются очень многими факторами, кото­рые можно разделить на индивидуальные и групповые. К фак­торам первого типа относятся: 1) индивидуальные характеристи­ки — демографические и личностные (возраст, пол, образование); 2) обстоятельства жизненного опыта индивида (готовность миг­рантов к переменам, наличие доконтактного опыта — знакомство с историей, культурой, условиями жизни в определенной стране, знание языка, установление дружеских отношений с местными жителями и пр.).

         Среди влияющих на адаптацию групповых факторов необхо­димо выделить характеристики взаимодействующих культур: 1) сте­пень сходства или различия между культурами, которая опреде­ляется культурной дистанцией, выраженной в таких показателях, как: язык, религия, структура семьи, уровень образования, мате­риальный комфорт, климат, пища, одежда и др.; 2) особенности культуры, к которой принадлежат переселенцы; 3) особенности страны пребывания (прежде всего способ, которым «хозяева» ока­зывают влияние на приезжих: стремятся ли их ассимилировать или более толерантны к культурному разнообразию).

         Социальная адаптация мигрантов является не только соци­ально-групповым феноменом. Она происходит на индивидуальном уровне. Это значит, что каждый конкретный индивид должен сделать свой выбор из различных аккультурационных стратегий с сопутствующими изменениями в личностной самоидентифика­ции, ценностных ориентациях, особенностях ролевого поведения.

         На практике в большинстве случаев наиболее предпочтитель­ным вариантом аккультурационной стратегии для большой мас­сы этнических мигрантов становится интеграция. Эта стратегия предполагает бережное сохранение и дальнейшее развитие собст­венного культурного наследия при самом благожелательном от­ношении к разнообразным формам взаимодействия с большин­ством. Она приводит к возникновению «мозаичного» общества, в рамках которого каждый элемент мозаики сохраняет свою само­бытность, но при этом совокупность всех групп образует но­вую целостность. Данный — поликультурный — вариант развития общества обычно  противопоставляется  в  качестве альтернативы варианту «плавильного котла», в рамках которого исходная само­бытность в процессе взаимодействия теряется.

         В восприятии принимающего населения образ переселенцев складывается в стереотипы из нескольких составляющих, каж­дая из которых важна для выработки отношения к пришель­цам. Первая составляющая количественная: «сколько их?». Вто­рая — предварительная маркирующая: «откуда они?». И третья — качественная: «какие они?». Для удобства анализа она может быть подразделена на две самостоятельные детерминации: положитель­ную («что в них хорошего?») и отрицательную («что в них пло­хого?»).

         Легко предположить, что если мигрантов много, если они из­далека и их детерминация по преимуществу отрицательная, то процесс взаимной адаптации будет протекать медленнее и труд­нее, чем в противоположном случае, когда мигрантов мало, место их выбытия находится в пределах этнокультурного ареала, вос­принимаемого принимающим населением как «свой», и в них видят больше хорошего, чем плохого. В действительности столь однозначный образ «гостей» вряд ли когда-нибудь утверждается в восприятии «хозяев», какая-то составляющая всегда отличается по знаку от других. Либо принимающее общество вообще не мо­жет определиться с этим знаком, поскольку не располагает не­обходимыми ориентирами.