К ХАРАКТЕРИСТИКЕ РУССКО-КРЫМСКИХ ОТНОШЕНИЙ ВТОРОЙ ЧЕТВЕРТИ XVI века статья из научного сборника
К ХАРАКТЕРИСТИКЕ РУССКО-КРЫМСКИХ ОТНОШЕНИЙ
второй четверти XVI в.
Русско-крымские отношения в XVI в. уже изучались в советской исторической литературе. Отношения Российского го-государства и Крымского ханства первой четверти XVI в. детально исследованы В. Е. Сыроечковским ‘, а второй половины XVI в.— А. А. Новосельским 2. Данные о торговле между Русью и Крымом обобщены в монографии М. В. Фехнер3. В ряде работ русско-крымские отношения рассматриваются как составная часть международных отношений в Восточной Европе и в плане изучения восточной политики Российского’ государства в XVI в. Однако русско-крымские отношения второй четверти XVI в.— времени усиления влияния султанской Турции в Крыму и подготовки присоединения к Российскому государству Среднего и Нижнего Поволжья —до сих пор еще не стали темой углубленного исследования. Не изучены в должной мере и основные источники по этой теме — сохранившиеся Посольские книги Крымских дел за 30—40-е годы XVI в.
Настоящее сообщение написано на основании изучения материалов этих Посольских книг, находящихся в Центральном государственном архиве древних актов. Задача его — ввести в научный оборот и обобщить некоторые новые данные о деятельности так называемой «московской партии» в Крыму. Думается, что такого рода предварительные наблюдения помогут монографическому изучению вопроса о русско-крымских отношениях в середине XVI в.
‘ R F. Гыппрцгпягкий Mir
Известно, что внутренняя и внешняя политика Крымского ханства XVI в. являлась продолжением золотоордынской политики и что крымские феодалы основной источник дохода видели не в развитии производительных сил, а в ограблении, соседних стран и получении принудительных платежей («по-минков»). Власть крымского хана в середине XVI в. в значительной степени ограничивалась как местными крупными феодалами, так и турецким султаном. Феодальные группировки постоянно боролись за власть и влияние при дворе и в вопросах внешней политики, точнее — в выборе направления для набегов, придерживались подчас различной ориентации. Сторонники мирных отношений с Российским государством принадлежали к так называемой «московской» группировке (или «партии»).
Зная о зависимости хана от других крупных феодалов,. русское правительство непосредственно было связано не только с ханом, но и с его родственниками и отдельными вельможами. С ними велась переписка, им посылались поминки, от них требовали клятвы на «шертных грамотах», на которых клялся хан4. «Росписи» поминкам хранились в Москве у казначеев, где «приближенные» к хану лица были «в списке записаны» 5. Русские послы всегда старались искать среди придворных хана таких людей, от которых «можно чаяти службы»,. и тем, кто «х тому делу пригожи» б, обещали «государево жалованье».
Грамоты от хана и от многих «князей и мурз» привозили п Москву и крымские послы, и гонцы. Проследить это точно,, однако, невозможно, так как в Посольские книги включались переводы не всех грамот. Например, гонец Сахыб-Гирея привез в январе 1546 г. в Москву две «царевых» и 20 «княжих грамот», в крымских же делах помещены переводы только «царевых грамот»7. В первую очередь, видимо, переводились грамоты хана, калги (наследника престола) и главы так называемой «московской партии» в Крыму, и содержание их сразу же докладывалось государю и его советникам.
Исследователи отмечают, что особенно большую роль в сношениях Российского государства и Крымского ханства играли «амияты» (в переводе буквально: «приятели»), «доброхоты» русского правительства яшловские беи Сулешевы. Ами-ятство было наследственной привилегией этой знатной фамилии, получившей имя от Сулеш-бея, сына одного из сподвижников Ногая.
Богатые землевладельцы (их «бейлик»—удел — находился близ Бахчисарая), «карачи»— постоянные советники хана, входившие в состав его «малой думы»,— Сулешевы на протяжении XVI и XVII вв. не раз посредничали в дипломатических отношениях между двумя государствами: «шертовали» (давали «шерть» — клятву) за хана и за весь Крым, выступали в роли послов, участвовали в обмене посольствами, вели от имени хана переговоры с московскими послами. Сулешевы получали из Москвы «поминки», им оказывались особые почести. Двое Сулешевых в конце XVI — начале XVII в. остались служить в России; сын одного из них хорошо известен как крупный администратор в Сибири. Связи Сулешевых с русским правительством были в конце XVII в. настолько крепкими, что, по их словам, «они, Сулешевы, от басурман в подозрении» 8.
В исторической литературе о Сулешевых пишут как о руководителях так называемой «московской партии» при крымском дворе. Во главе «московской партии», по-видимому, находился старший в роде Сулешевых, глава этой фамилии, так как бейлик яшловских беев переходил по наследству во владение не от отца к сыну, а к старшему в роде 9.
Характер и значение деятельности «московской партии» в первой четверти XVI в. определены в исследовании В. Е. Сы-роечковского. Крымские вельможи — «доброхоты» московского государя — должны были влиять на внешнюю политику ханства в выгодном для Руси направлении, препятствовать набегам крымских татар на русские земли. Они же были для русского правительства, послов и гонцов источником разнообразной информации. Ханы, конечно, знали об этом и нередко именно через таких амиятов старались действовать при московском дворе. Расположение амиятов поддерживалось поминками, часть которых распределялась между их сторонниками и использовалась для вербовки новых амиятов 10. Наблюдения В. Е. Сыроечковского можно распространить и на русско-крымские отношения середины XVI в. с той, одна-
ко, существенной разницей, что внешняя политика Крымского ханства к середине столетия в большей степени стала зависеть от турецкого султана и влиять на нее было гораздо труднее п.
Подобные «московские партии» имелись в те годы и в других «юртах» — Казанском и Астраханском ханствах, Ногайской орде. В сношениях с ними у русского правительства выработались определенные дипломатические приемы; их сходство легко заметить при сравнении данных крымских и ногайских посольских книг, а также летописных известий о русско-казанских отношениях. Поэтому уточнение данных о деятельности «московской ‘Партии», в Крымском ханстве позволит полнее представить характер деятельности таких феодальных группировок и в других ханствах. Особенно важно это для истории тех юртов, материалы о посольских сношениях Российского государства с которыми не сохранились (Казанское и Астраханское ханства).
В первой половине и в середине XVI в. руководителями «московской партии» при Крымском дворе были Аппак, его братья Магмедша (Мухаммед-ишан), Кудояр и Халиль, сын Аппака Тагалды и сыновья Магмедши — Салимша (Селим-ишан) и Сулеш (Сулейман-ишан) Сулешевы.
Лппак писал Василию III в 1515 г.: «Яз как своему государю холопство чиню, так и тебе холопство чиню, ты ведаешь» 12. О том же читаем и в грамоте Кудояра Василию III от февраля 1518 г.: «На Цареве дворе с братом своим с старейшим Аппаком князем и в день и в ночь всею мыслью на твоей есмя работе, а холопство, наше твои бояре Василий Шадрин и Илья Челищев (московские представители в Крыму.— С. Ш.) видели, и вспросишь их, и они тебе наше холопство скажут познатыо» 13.
Сходные слова встречаем и в грамоте Тагалды Ивану IV от января 1535 г.: «Как своему государю добро хотим, также и тобе, государю, добра хотим; а которые твои зде послы ходят и гонцы, и те то видят, как своему государю служим, так и тебе служим» н.
В Москве, действительно, «ведали» о «холопстве» Сулешевых и присылали Аппаку и его родственникам особые грамоты и поминки, обещая даже «за службу свое жалованье и свыше… держати» 15. Русским представителям в Крыму наказы-валось действовать в контакте с Сулешевыми, и успех миссии посла или гонца в XVI в. во многом зависел от главы «московской партии», от его желания и умения привлечь на сторону Российского государства имеющих вес сановников, главарей знатных родов, от его влияния при ханском дворе.
Аппак неоднократно писал в Москву, участвовал в переговорах с русскими послами, сообщал им о намерениях и поступках хана и его «карачеев» (карачи), указывал, кому посылать поминки, и распределял эти поминки; наконец, в 1519 г. он был отправлен «большим послом» в Москву. Позиция Аппака была, однако, неустойчивой: подчас он откровенно выражал недовольство поминками, а в 1521 г. вовсе изменил Василию Ш. По официальной летописи, именно Аппак советовал хану идти походом на Москву в 1521 г.|Г>
В 1530—1540 гг. Сулешевы стали снова амиятами великого князя, были послами в Москве, но и их «дружба» по-прежнему не была надежной. В августе 1542 г. Сулеш участвовал в набеге на Рязанскую землю 17.
Послами были Сулеш (прибыл в Москву 5 мая 1539 г., отпущен 2 сентября 1540 г.) 1S, Тагалды (в 1540 г.) 19 и Салимша, который умер в Москве в 1545 г. 20
Назначение послом в Москву кого-либо из Сулешевых всегда свидетельствовало либо о желания хана поддерживать добрососедские отношения с московским великим князем, либо о его стремлении добиться от русского правительства каких-то особенно важных уступок с помощью дипломатии. Не случайно Тагалды, прибывший во главе посольства в Москву, заявил от имени хана, что тот хочет с Иваном IV «быти в сердечной дружбе, лутче Минли Гирея» 2|.
По пути из Крыма Сулешевым даже дозволялось, в известной степени, нарушать дипломатические нормы и отправляться из Путивля (обычное место встречи и размена послов обоих государств в XVI в.) в Москву, не дожидаясь приезда в Пу-тивль русского посла к хану. В грамоте Ивана IV послу в Крыму П. В. Борисову от 11 февраля 1546 г. по поводу размена послов высказывается пожелание, чтобы крымский посол не
дожидался московского, и припоминается: «А и наперед того Сулеш. и Тагалды и Салимша князь шли к государю нашему, не дожидаясь государя нашего послов, и они (т. е. новые послы.— С. Ш.) и ныне по тому ж к нам шли»22.
В Москве выделяли Сулешевых, устанавливая им, видимо, более «высокий корм». Так, Сулешу в 1539 г. велено было «жалованье давати как отцу его Магмедше и дяде его Аппаку князю, корм давати по записи, как корм давали Аппаку»23.
Зная хорошо московские посольские обычаи, недовольный встречей «на Украине» Сулеш вздумал даже жаловаться на своего пристава, и жалоба его была удовлетворена.
Русское правительство и его представители в Крыму (послы и гонцы) старались всегда повлиять на выбор ханского посла в Москву, следили за тем, чтобы им оказался сторонник русской ориентации и человек знатный и приближенный к хану, лучше всего — кто-либо из Сулешевых.
Русскому представителю предписывалось уговаривать желанного кандидата отправиться послом в Москву, обещать ему особые подарки. Любопытен наказ Г. И. Совину: «И нечто, которой ис тех к великому князю ехати зачем не похочет… и тому… говорити, чтоб пошел к великому князю, а князь великий того пожалует свыше своим жалованьем… да, как мочно о том говорити, чтобы поехали из них который к великому князю». Тагалды и Салимше—кандидатам в послы — велено было напомнить, как Василий III «жаловал своим жалованьем» их отцов Аппака и Магмедшу24.
Крымское правительство согласилось отправить-в Москву «по прошению» великого князя Тагалды — «своего большого посла, доброго своего человека», но потребовало за это, чтобы Иван IV послал в Крьш «своего большого посла, доброго своего человека княз Василья Шуйского или Овчину», прислал бы «большую казну» и не воевал бы с Казанью 25.
А когда в 1537 г. ханское правительство не утвердило послом ни одного из угодных Москве кандидатов (первыми из них назвали Сулешевых), назначенный уже «большим послом» князь А. И. Стригин-Оболенский заменен был менее заметным и менее знатным князем Василием Мезецким. Сам Стригин, стремившийся избежать этого опасного и ответственного поручения, мотивировал свой отказ ехать к хану местническими мотивами. В челобитье Ивану IV он писал: «А ныне Ислам (Ислам-Гирей,— С. III.) к тебе, ко государю, послал посольством Темеша, и того государь, Темеша в Крыму не знают и имене ему не ведают, и в том бог волен да ты государь, опалу ли или казнь на меня, на своего холопа, учинишь, а мне, государь, противу того Исламова посла Темеша не мочно ити» 26.
В 1530-е годы Сулешевы извещают московское правительство о походах крымцев на Литовскую землю, приписывая это своему «совету», о распрях между Гиреями, передают речи в ханской «думе» русским послам (а мы «послу уверились») 27, посылают об этом грамоты в Москву. Гонцы хана в Москву нередко одновременно были и гонцами главы «московской партии» и служили живой связью между московским правительством и его «доброхотами» в Крыму. За свою службу Сулешевы просят особых поминок. «И в чом к хандикеревым воротам (т. е. к султану.— С. Ш.) итти, такову бы еси шубу прислал мне однолично»,— писал Ивану IV Салимша; «шубу, какову при царе пригоже носити»,— просил также Сулеш 2S.
Салимша пишет, что они послали в Москву к Ивану IV парубка «твоего здоровья отведати и своего холопства объяви-ти с легким поминком с тяжелым поклоном, как своим жалованьем не оскудишь» 29.
Тагалды выпрашивает поминки еще откровеннее: «И ныне только меня собе слугою назовешь, дай моему слуге 1000 алтын»; в той же грамоте он просит и соболью шубу и подарки на приданое дочери30.
Сообщая в октябре 1536 г. через особого гонца о нападении крымских татар на земли польского короля, Сулеш подчеркивает наследственность своей «службы» московскому великому князю: «Наперед того, как тобе наши отцы и дяди служили, и мы, холопи твои, потому же тобе служити хотим». При этом Сулеш выпрашивает подарки не только для себя, но и для других доброхотов Москвы, объясняя: «И тот с нами в одной роте и шерти, так бы еси ведал»81.
В Москве отмечают службу Сулешевых, и в наказах послам и гонцам мы обычно встречаем особые ‘«речи» к Суле-шевым, а иногда и указание на поминки. Так, например, В. С. Левашеву, отправленному в Крым в январе 1533 г., поручалось от имени Василия III «поклониться» Салимше, передать «легкие поминки» и обещать: «Вперед жаловати хотим великим жалованьем и убытки ваши сполним вам своим жа-
лованьем». «Те же речи молвити» послу велено было и некоторым другим вельможам, однако выделен наказ имени© Салимше 32.
Содержание шертной записи Сулешевых попадает даже в летопись. Отмечается, что в августе 1540 г. Сулеш, будучи послом в Москве, «дал ‘правду» великому князю и по согласова-ванию с ним Салимша и Тагалды пришли «на великого князя Украину», где встретились в Путивле с особым царским гонцом, отправленным туда «по Сулешеву челобитью и шертной грамоте». Там они «правду великому князю дали, что им, живучи в Крыму, служити великому князю прямо и добра хотети». И лишь вслед за этим Тагалды, назначенный уже прежде «большим послом» к великому князю, направился в Москву 33. ‘
В случае смерти кого-либо из Сулешевых поминки, ему предназначавшиеся, посылались его родственникам—-новому главе рода или детям. Так, Аппак, сообщая в Москву о смерти Магмедщи, просил «пожаловати жалованьем» его детей. Из Москвы отвечали (1515 г.): «И мы, как наперед того к Магмет-ше князю свое жалованье держали, так и ныне к детям к его хотим свое жалованье держати» 34.
В Посольских делах сохранились любопытные документы, связанные со смертью Салимши и извещением об этом событии других Сулешевых. Салимша, «большой посол» хана, скончался в Москве. Перед смертью он напомнил великому князю (через казначея) о верной службе своих родственников и просил впредь их «жаловати и беречи». 13 августа 1545 г., когда «приговорили» послать к хану с грамотами казаков, решено было через П. В. Борисова, московского посла в Крыму, .задержанного там ханом, передать грамоты и родственникам Салимши—братьям Тагалды и Сулешу и сыну Аминьше.
В грамотах братьям Салимши высказывается пожелание «жаловати и беречи их, по тому ж», как московские государи берегли их отцов и дядей и как их самих «жаловали наперед сего». «Да и свыше того ныне вас хотим жаловати,—добавляет великий князь,— поминая к себе прямую службу, и вы б вперед нам служили прямо, как есте нам служили наперед сего». Грамоты Сулешу и Тагалды —? это документы, подтверждающие продолжение их службы московскому великому князю и после смерти главы рода. Характерно, что в грамотах сразу же дается и поручение: помочь отправленным в Крым казакам в выполнении их задания («и вы б дела нашего берегли, как будет пригоже») 35. Сулеш, как выясняется дальше, вел от имени хана переговоры с послом и прибывшими казаками и сопровождал посла на прием к хану 36.
Молодому и, видимо, еще недостаточно влиятельному сыну Салимши не давалось никаких поручений; ему лишь обещали, «поминая прямую службу отца», «жалова’ти и беречи, по тому ж, как жаловали отца», и призывали его следовать примеру отца и дядей («а ты б нам служил по тому, как нам служил отець твой Салимша князь и как ныне служат дяди .твои Тагалды мирза и Сулеш мирза») 37.
Грамота эта представляет собой как бы договорное обязательство. Можно полагать, что такого типа служебные записи выдавались и другим Сулешевым, когда они достигали определенного возраста и начинали «служить» великому князю.
В особом письме к московскому послу указывалось, что по прибытии казаков он должен пригласить к себе родственников Салимши, дать им «грамоты великого князя перед собою» и от имени великого князя («от нас молвил бы») передать содержание грамот. Посол впоследствии доносил в Москву, что родственники Салимши были у него на подворье, что он им говорил речь «по государевой грамоте» и лишь после этого отдал им присланные грамоты 38.
«Служба» Сулешевых Москве продолжалась и в последующие годы «розмирья». Именно «человек» Сулешева был прислан ханом Девлет-Гиреем в Москву в октябре 1555 г. просить «розмена» послов для заключения мира. Он же привез от Су-леша письмо Ивану IV с просьбой «прошлово не поминати» и от имени Сулеша обратился к руководителю Посольского приказа И. М. Висковатому, «чтобы промежь государей добра похотел» 39. В свою очередь первому после долгого перерыва московскому послу в Крыму Аф. Нагому (1563 г.) наказывали по прибытии в Бахчисарай прежде всего встретиться с Суле-шом, передать ему «государевы поминки» и грамоты, постараться узнать у него о внутреннем и международном положении ханства, «сокровенно сказать» о цели своей миссии. Если бы Сулеш не решился открыто встретиться с послом, свидание должно было произойти «тайно» 40.
Нагому предписывалось напомнить Сулешу о наследственной службе Сулешевых русским государям и отметить, что царь высоко ценит и помнит их услуги. Нагой должен был ска-
зать: «Нам государские очи лучалось видати, и от ближних его государских (т. е. Ивана IV.— С. III.) людей слыхал есмя, а изретка случалось и от самого государя слыхати, что дядя твой Халиль князь и Аппак и отец твой Магметша князь деду государя нашего и отцу государя нашего служили, з дедом государя вашего с Минли Гиреем царем в дружбе держали, так же и брат твой Салимша князь и Тагалды мирза и ты, Сулеш князь, государю нашему службу чинили и государя нашего с своими государи крымскими цари в дружбу сводили»41. Характерно выделение того факта, что Грозный ?сам говорил об этом. Тем самым подчеркивалась и личная заинтересованность царя в службе Сулешевых, и высокая ее оценка, и одновременно близость Нагого к царю, позволяющая Сулешу откровенно беседовать с послом о «тайных делах».
Сулеш, ставший к тому времени, видимо, уже владетелем Яшловского бейлика, был достаточно осведомлен о положении дел в Российском государстве. У Сулеша, наблюдавшего московский двор в пору острой борьбы группировок Шуйских я Вельских, несомненно, накопилось и много личных впечатлений о Руси. Этим, очевидно, и объясняется исключительная подробность наказа Аф. Нагому, предусматривающая необходимость отвечать на разнообразнейшие вопросы Сулеша о внутренней и внешней политике Российского государства.
Таким образом, амиятство было важной формой дипломатических отношений Российского государства с Крымским ханством и другими восточными юртами.
Материалы Посольских книг и летописные известия показывают, что деятельность амиятов московского великого князя Сулешевых была многообразной и имела большое значение в истории русско-крымских отношений второй четверти XVI в.
Шмидт С.О. К характеристике русско-крымских отношений второй четверти XVI века // Международные связи России до XVII века: Сб. ст. – М.: Изд-во АН СССР, 1961. – С. 366-375.