Все они — государственные лю­ди. Им нравится служить госу­дарству, они готовы получать из его рук нехитрый, но на­дежный и изысканно орнаментиро­ванный корм. Им нравятся — несмотря на недолговечность чиновничьего ве­ка в переходную эпоху — номенклатур­ные интерьеры и экстерьеры. Чинов­ничья аскеза и самоуничижение «вин­тика» аппарата компенсируются внешне проявляемой важностью соб­ственной персоны, проистекающей из важности миссии и близости к корми­лу. Одетые, как легионеры, одинаково — в душезащитные костюмы и галсту­ки, они маршируют по коридорам власти. И чем мельче чиновник, тем больше в нем того, что теперь называ­ют «понтом». Они, наконец, читают про себя в газетах…

Молчание ягнят

         Последствия их самых ничтожных те­лодвижений приводят в действие ог­ромный механизм последствий — со­циальных, политических, экономических, исторических. В их мире вес бесконечно серьезно, донельзя регла­ментировано. Их мир находится пол колпаком — они знают, что видны чу­жому глазу и слышны чужому уху. Их объединяет кодекс чести и свод зако­нов допустимого бесчестья. Наиболее стойкие соблюдают неписаные пра­вила государственной солидарности. Если государство сделало плохо, но сказало, что это хорошо, значит, так оно и есть.

         Среди них есть и рафннированно-дистиллированные молодые люди, ка­ких в школе зовут обидными прозви­щами «профессор» или «очкарик» и пу­затые, с квадратными плечами и гру­шевидными лицами развязные «хозяйственники», у кото­рых ремень поддерживает штаны ниже уровня живо­та, а уверенность в собст­венной правоте неизменно находится выше уровня мо­ря, и седеющие цековско-совминовские аппаратчики в диковатых галстуках, чья внешняя непрезентабель­ность уравновешивается способностью замотать лю­бое решение, и когда насту­пает вожделенный «час X», немедленно выключить от­ставленному мальчику в очках «вертушку».

         В их среде есть ироничные интел­лектуалы, которые знают, что не пропадут, если рано или поздно их выжи­вут из казенных интерьеров. Уволен­ные пузачи в минуту отставки тоже могут равнодушно позвонить по мо­бильнику знакомому банкиру или ше­фу госкомпании и тотчас же получить работу — ради этого и скользят по пар­кету в течение нескольких лет. Но есть и скромные исполнители, которые физически не могут выжить, если ока­жутся вне строго ранжированного ад­министративного мира.

         Среди чиновников нового типа попадаются удивительные люди, которые загадочным образом совмещают в себе грубоватую номенклатур­ную обстоятельность и необычайно острый ум. Здоровый цинизм в их ха­рактере счастливо соединяется с без­упречной — и совершенно органич­ной — способностью выполнять свои функции и произносить правильные слона. Иногда границы между этими, казалось бы, взаимоисключающими свойствами настолько подвижны, что становятся незаметными. Только что он шептал вам на ухо язвитель­ную тираду, обнаруживающую горь­кое всезнание и всепонимание, а спустя три секунды в публичном вы­ступлении с легкостью и блеском, с осознанием важности своей миссии и абсолютно искренне проявляет го­сударственный подход к любому предмету. Самое интересное, что это не раздвоение личности. Это такая личность.

         Есть очень закрытые люди, которые могут что-то рассказать лишь после 200 граммов — но этот пе­риод безопасно короток: во-первых, они плохо ар­тикулируют, во-вторых, после 250-ти теряют спо­собность говорить. Есть, напротив, люди открытые, но раскрывающиеся толь­ко перед проверенным собеседником, который никогда не вы­даст источник. Но чем выше по служебной лестнице забирается чинов­ник, тем строже и молчаливее он становится. А некоторые, когда-то слиш­ком рьяно принявшиеся зa работу и получившие за это по шее и голове, чтобы избежать последнего удара под зад, — просто замолкают.

«Эксперты» и «боссы».

         Наиболее любопытный, появившийся в правительстве еще в 1991-1992 годах тип аппаратчика высшего ранга, — чиновник и «эксперт». Для некоторых из них, погруженных в компьютер по са­мое горло и использующих его и как телефон, и в качестве средства перего­воров с секретарем, любой посетитель — фактор отвлекающий. Отвлекающий от работы, которая по содержанию мало отличается от работы ученого-исследователя. Еще кресло под посе­тителем не успело остыть и дверь за ним не закрылась, а о нем уже на­прочь забыли. Беспорядок на столах таких чиновников — весьма типичная картина.

         Напротив, стремящиеся к поряд­ку, по обыкновению, и кабинетом могут распорядиться со вкусом. По­сетитель отправляется то в дальний угол кабинета в удобное кожаное кресло, осеняемое боем поражающих воображение настенных часов, то усаживается прямо рядом с безраз­мерным начальственным столом, на­против окна, в котором отражаются или Москва-река, или купола крем­левских соборов.

         Многие начальники, особенно из «молодых», кому чуть меньше или чуть больше 40 лет умеют хорошо одевать­ся. Почти все высшие чиновники вне зависимости от возраста позволяют себе появиться на работе в субботу, воскресенье или в праздники без чи­новничьей униформы — в джинсах и свитере. Чиновники низшего ранга пользуются этой привилегией значительно реже.

         Для чиновников – «боссов», совсем не похожих на чиновников-«экспертов», кабинет — всегда орудие имидже­вое, самодовлеющее. Их стол, как правило, почти всегда чист. Функция «босса» не требует бумажных перегру­зок: он «работает с людьми». Его ору­дия — многоканальный телефон, селе­ктор, компьютер со списком посети­телей. В строго определенном порядке разложены экспонаты, что-то даже висит на стене (обычно это цветные улыбающиеся Ельцин или Черно­мырдин в неформальном или малоформальном виде). Сам хозяин главный экспонат и живой путеводи­тель.

Эти на удивление разные люди мо­гут состоять в одной команде, которую объединяет «сильная личность» — кто-то из первых лиц. Что, казалось бы, общего у очкастого эксперта с сумбурной речью гения и повадками, свойствен­ными не столько чиновнику, сколько поэту-авангардисту, и у пузатого басо­витого начальника, виртуоза-матер­щинника, словно бы только что вы­шедшего победителем из партийно-правительственных битв 70-х годов или намедни вернувшегося с сильно алкоголизированного осмотра колось­ев в полях, управляю­щего персоналом и страной посредст­вом звуковых модуляций? Общее — де­ло, общая — цель. Общий шеф, общаяя команда. Они удачно дополняют друг друга. «Эксперт» не может эффективно проводить свои решения через сопро­тивляющуюся среду, если ему не помо­жет коллега типа «босс». А «босс» четко не сформулирует решение, если ему не поможет  эксперт.

         Внекомандного чиновника, пусть прихотливые политико-аппаратные компромиссы и занесли его на са­мый верх, видно издалека даже по манерам, ре­акциям, пугливым округлым фигу­рам речи. Он жа­луется на недоста­ток властных пол­номочий, кото­рых формально у него даже слишком много. Стороннему наблюдателю это может показаться абсурдным, но это так: вокруг человека без покровителя и команды об­разуется плотная упругая среда, через которую, если он вовремя не найдет себе хозяи­на и преданных подчиненных, его ко­манды и сигналы не проходят. Он мо­жет проработать довольно долго. Но по самой его сиротливой фигуре, зате­рянной в глубине монументально-ин­тимного кабинета в стиле имперского ретро, видно, что он в этой громаде не жилец… Правда, иной раз он сам начинает подыскивать себе покрови­теля и команду и оказывается в оппо­зиции к уже давно сложившимся сильным кланам, по отношению к ко­торым он до этого, быть может, и не имел ничего против. Так ложатся по­литические карты. Но и в этом случаелогика коридорной борьбы делает его шансы быть съеденным достаточно высокими.

Система коридорная.

         …В коридорах, ведущих в номенклатур­ные кабинеты, и в самих кабинетах царит обманчивая умиротворяющая тишина. Прогуливаясь по Белому дому, комплек­су здании на Старой площади или в Кре­мле, особенно по субботам, можно в те­чение долгого времени не встретить ни одного человека. За кремлевской стеной зимой, в снегопад, жизнь вверенной в управление страны кажется и вовсе бес­шумной. Из окон в лучшем случае виден ласково поблескивающий огнями ГУМ. На сердце Родины и голубые ели опуска­ются синие сумерки. Приветливо поблоскнвающий ряд кремовых телефонов, компьютер, разно­цветные папки, гриф «Секретно», откры­валка, подзаряжающийся мобильник, за­жигалка с логотипом банка, входящего в «семибанкиришку», макет самолета, сня­того с производства, широколистный фи­кус. Но чем тише в кабинетах и коридо­рах, тем быстрее ворочаются тяжкие ше­стерни государственной машины…

         Всё это рано или поздно для чинов­ника должно  закончиться.   Рано или   поздно  номенклатурный сон и аппаратную рутину пре­рывает   голос   секретарши: «Вас X по «первой» просит ответить…».      Потайная пружина    выбрасывает чиновника из Системы. Но чиновник знает, что Система обладает маг­нитным  полем. Даже формальный выход из номенклатуры необяза­тельно означает окон­чательный разрыв с ней. Как правило, отставлен­ные большие чиновни­ки остаются в ее орбите, получая работу, практи­чески не требующую из­менения образа жизни, и удостоверение, которое позволяет спокойно проходить в коридоры власти. При этом зарплата, на новом месте оказывается достаточно велика, чтобы восприниматься   в   качестве премии за годы, прове­денные в номенклатуре. Кроме того, всегда возможно возвраще­ние. Труба Системы в любой момент мо­жет призвать своего терпеливого слугу.

         Пять лет кропотливой селекции и ес­тественного отбора сформировали рос­сийского чиновника и российскую но­менклатуру. Хороши они или плохи — другой и весьма индивидуализированный вопрос. Результат состоит в том, что чиновник — зеркало русского капитализ­ма. И о кем уже не скажешь: MadeinUSSR. Это новороссийский продукт, по преимуществу для внутреннего потреб­ления. Но лучшие образцы уже можно отправлять на экспорт. И вы их знаете.